Наша боль, наша связь, наш смысл - Мело Нава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пожалуй, откажусь. Мозгоправство не для меня.
– Зря ты так, – тихо ответил отец, стараясь не показывать никаких эмоций. Я лишь пожал плечами.
Ситуационная оппозиция личности. Меня всегда забавляло то, как люди здорово расписывают умными словами свои загоны. Будто пытаясь придать этому какой-то романтичный вид. Делают себя жертвами, говоря, что им нужна помощь, придумывают себе диагнозы, когда на самом деле просто не в состоянии сложить два плюс два. Для меня люди, которые ходят к психологу – это люди, у которых много лишнего времени. И денег. Отец докурил сигарету, выбросил бычок в пепельницу и почесал свою голову, громко зевая.
– Как на работе? – спросил меня он.
Могло показаться, что мы с отцом каждый день обсуждаем работу, болтаем и тому подобное. Но на самом деле это не так. Из-за графика отца и нашего общего желания мы редко пересекаемся в доме, а уж болтаем – тем более. Я и не вспомню, когда он в последний раз меня спрашивал о работе. В прошлом году я кое-как закончил школу, сдал ЕГЭ, но так и не понял, что делать дальше. Отец не стал заставлять меня подавать документы в первый попавшийся университет, и было решено, что в течение года я подумаю о своей будущей профессии. Я закончил школу в шестнадцать лет, так что «часики не тикали». Но просто сидеть дома я не захотел. Так что устроился работать официантом в семейное кафе. По правде сказать, это было необязательно. Финансовых проблем в семье никогда не было. Мой отец – психолог в частной клинике. Постоянных пациентов он консультирует на дому. Он является психологом широкой специальности, что весьма выгодно, ведь он охватывает как детей, так и взрослых. Чаще всего к нему приходят семейные пары. Видимо им уже настолько осточертела их бытовуха, что они решили скрасить свои деньки разговорами с незнакомым человеком. Занятно, психолог может изменить сознание посторонних людей, но ему тяжело разговаривать с собственным сыном. Ну уж нет, как по мне, лучше работать официантом.
– Всё нормально.
Всё нормально. Разумеется, всё нормально.
– Я буду работать в кабинете, сегодня в десять придёт пациент, – он подошёл к двери и остановился, – вчера я заказывал пиццу, там осталось ещё много. Ты снова плохо питаешься. Позавтракай.
Он вышел. На кухне ещё оставался еле заметный запах табака. Я подошёл к холодильнику и открыл дверцу. Действительно, пицца. Я приоткрыл коробку: на меня смотрели колбаса и грибы под слоем сыра. Я поморщился и закрыл холодильник. Подошёл к окну и снова сделал глубокий вдох. Запах дождя уже не так заметен. А небо стало светлее. На часах почти шесть.
– Ты плохо питаешься, позавтракай, – я передразнивал отца. Эта его наигранная забота сидит у меня в печёнках. Он может неделю не замечать моего существования, чтобы в один день заставить меня съесть огромную тарелку супа, якобы, для «здоровья». Он может месяцами не замечать мои опухшие от недосыпа глаза, чтобы в один день принести мне чёртовы витаминки, которые я выброшу в ближайшую мусорку. Все его знаки внимания быстротечны, его волнение затухает быстрее горящей спички. Он пытается быть образцовым отцом, но я вижу, каким взглядом он смотрит. Я же знаю, что он ненавидит меня.
Я его понимаю. Я ведь тоже…ненавижу себя.
Глава 2. Простите
– Артур, подойди, помоги мне отнести посуду, – услышал я голос своей начальницы.
– Конечно, – ответил я и резво подбежал к ней, выхватив из её рук тяжёлые тарелки.
Я работаю официантом в небольшом заведении под названием «Место». Здесь немного людей, довольно тихо, да и обстановка неплохая. А ещё это кафе находится очень далеко от моего дома. Около часа езды на автобусе. Я работаю здесь почти год и, по факту, работаю здесь дольше всех. Это достаточно молодое место, которое было открыто ради идеи. Одна из причин, по которой меня вполне устраивает эта работа, – начальство. Хозяйка кафе – женщина примерно сорока лет, довольно приятной внешности, со светлыми натуральными волосами, постоянно собранными в хвост, широко распахнутыми серыми глазами и с вечной улыбкой на лице. Она подвижная, будто подросток и непривычно общительная. В моих глазах она является абсолютным разрушением всех стереотипов о взрослых людях. Многие посетители знают её, а потому начальницу можно частенько увидеть сидящей за столиком и болтающей с очередными гостями. Короче говоря, полная моя противоположность. Насколько мне известно, она замужем, но детей у неё нет. Как ни странно, мы довольно легко нашли общий язык. Ну, точнее сказать, она просто умудрилась найти общий язык со мной.
– Анастасия Борисовна, эти тарелки куда положить?
– Пока на стол, их надо перемыть, а то пылью покрылись, – ответил мне высокий звонкий голос.
– Понял.
– Когда ты меня по имени и отчеству зовёшь, я чувствую себя старухой.
– Вы не старуха, – сказал я, перебирая посуду, – но вы, как минимум, мой начальник.
– Вот как, – она засмеялась, – тогда ладно. Когда общаешься с молодыми ребятами, сам себя начинаешь чувствовать двадцатилетним. Здорово быть молодым.
– Прям так и здорово? – спросил я так тихо, будто говорил своему носу, а не кому-либо ещё. Но Настя всё равно услышала меня.
– Конечно! Эх, вернуться бы на пару десятков лет назад… тогда у меня было множество развлечений.
– А сейчас?
– А сейчас, дорогой, только воспоминания.
Я равнодушно пожал плечами. Никогда не понимал этой тяги к молодости. Что в ней такого? И что же такое ждёт человека в будущем, что он так отчаянно желает вернуться в прошлое? Неужели не существует людей, которые довольны своим временем? Не прошлым, не будущим, а настоящим временем. К чему вся эта пространственная борьба?
– Знаешь, Артур, тебе даже не нужно понимать. Ты сейчас молод, можешь наслаждаться жизнью. У тебя ещё столько всего впереди. Возможно, когда ты станешь старше, появятся вещи, о которых ты будешь сожалеть или по которым будешь скучать, и тебе захочется вернуться, – Настя облокотилась на стол, улыбнулась, приподняла голову и закрыла глаза. Наверное, сейчас она вспоминает то, о чём «сожалеет» или по чему «скучает».
Я не стал ничего говорить, просто продолжил делать своё дело А ведь я в свои семнадцать лет тоже имею много сожалений. Если бы я мог, я бы вернулся туда, чтобы не допустить произошедшего. Но уже ничего не вернуть. Напрасно гнаться за улетающей птицей, когда ты ходишь по земле. Мне остаётся