Эксперимент №8 - Даниил Щетирецкий

туда идти, но мне казалось, что она отчасти заключалась в том, что я боялся повторить участь Влада, что, в целом, было логично. Хоть я и понимал, что я уже давно не ребёнок, а это здание, скорее всего, вообще никак не связано с пропажей, мне было страшно.

Но сейчас я испытывал какое-то вдохновение на поход туда. Возможно, из-за того, что всю ночь я думал об этой постройке и каким-то образом смог себя убедить в том, что в ней нет ничего страшного, а, возможно, из-за чего-либо ещё.

Я принёс очередной букет на могилку и положил его поверх предыдущего, не успевшего завять. Я подровнял кучку земли и ступил в лес. Летом трава здесь довольно густая и высотой чуть выше щиколотки. Я шёл, расталкивая еë ногами и она самую малость мешала идти. Я делал новую тропинку поверх старых, которые уже успели зарасти. Я прошёл около тридцати метров, и вот, прямо передо мной, место, которое я боюсь больше всего. Вернее будет сказать боялся. Когда я его увидел, мои уверенность и вдохновение заметно уменьшились, и я остановился в нескольких метрах от здания, думая о том идти мне или нет.

И всё же, я понимал, что если я не пойду сейчас, то, во-первых, уже никогда здесь не окажусь, а во-вторых, меня будет ужасно грызть за это совесть. Поэтому я пошёл.

Я помнил, что вход в эту постройку располагался со стороны, повёрнутой к лесу. И он никуда не делся. Но теперь, вместо массивной железной, заржавевшей двери, на месте дверного проёма не было ничего. Но я ведь отчётливо помню эту дверь, к которой никто из нас так и не рискнул прикоснуться. Моё сердце стало биться быстрее. В глубине души, несмотря на то, что я пытался отрицать эту мысль, я надеялся на то, что там всё ещё будет эта дверь и я не смогу попасть внутрь. Я почувствовал неприятное ощущение внутри от осознания собственной трусости. Но с какой-то стороны это чувство помогло мне решиться, и я, сам не заметив как, оказался внутри.

В здании царила непроглядная тьма, и я стал судорожно шарить по карманам в поисках телефона. Когда я его нашёл, я включил на нём фонарик и стал осматривать комнатку.

Располагавшееся слева от двери окошко, единственное в здании, было сломано, но ни через него, ни через дверной проём свет внутрь почему-то не попадал. Казалось, будто тьма, подобно чёрной дыре, поглощала его. В свете фонаря телефона я смог разглядеть огромный слой пыли на полу, на котором я оставлял свои следы. В правом дальнем углу располагалась небольшая одноместная кровать, на которой лежало раньше белое, а теперь покрывшееся огромным слоем пыли и грязи, постельное бельё. Рядом с ней стоял стул, на котором, как мне сперва показалось, кто-то сидел, но тут была та же ситуация, как и с одеждой на стуле ночью. В левом дальнем углу стоял большой деревянный шифоньер с двумя отсеками, дверца одного из которых была сломана. Помимо этого, в левом ближнем углу стоял деревянный стол, на котором ничего не было, а так же на полу лежал расписной ковёр, ставший практически серым от пыли и грязи. Больше ничего. Ничего, что могло хоть как-то помочь в деле о пропаже Влада. По всей видимости, раньше эта комнатка была частью дома – но тогда трудно объяснить, почему именно она осталась почти нетронутой, а весь остальной дом стёрт подчистую. Может, это изначально была небольшая комнатка и в ней кто-то жил. Но это не важно, важно то, что здесь нет ничего, связанного с Владом. Ни-че-го.

Но ведь должно быть хоть что-то, думал я, пока ходил по пыльному ковру.

Я подошёл к кровати и аккуратно, почти брезгливо и быстро стянул с неё постельное бельё. Под ним оказалась белая простыня, но ничего кроме этого. Потом я подошёл к шифоньеру и открыл единственную оставшуюся дверцу. Краем глаза я увидел паука, бегущего по стенке шкафа, но, когда я перевёл взгляд туда, где я его видел, его там уже не было. На нижней полке шифоньера, располагавшейся под двумя основными отсеками с дверцами, лежало что-то похожее на постельное бельё, свёрнутое в четыре раза, такого же белого цвета, как и то, что было на кровати. Потом я подошёл к столу. Я сразу увидел, что на нём ничего нет, но зачем-то провёл рукой по его поверхности. Когда я поднял руку, она была вся серая от пыли.

Я был разочарован, но не более. Но так же я был рад. Та трусливая часть моей души, что надеялась, что металлическая дверь не пустит меня в это здание, снова дала о себе знать. Она буквально ликовала от счастья. Но вместе с ней, в другой части моей души, злилось раздосадованное чувство того, что я что-то упускаю. Все эти годы я был уверен, что это место связано с пропажей Влада, но сейчас…

Я отошёл к выходу. Я ещё раз осмотрел комнатку. Посветил на стены, на потолок. Но нигде ничего не было. Я снова подошёл к кровати. Снова осмотрел её. Снова ничего.

Затем я отошёл от кровати, и, когда до выхода оставалось около двух шагов, мне показалось, что под моей ногой что-то просело. Я убрал оттуда ногу и поставил заново. Что-то просело и, когда я снова убрал ногу, вернулось в изначальное положение. Я подошёл к выходу и взялся за край ковра. Мои руки моментально покрылись пылью, и я начал скатывать ковёр в трубочку. Когда я смотал его наполовину, мне открылась какая-то дверь в полу. Точнее, несколько досок, скреплённых между собой и образовывавших квадрат, границы у которого были металлическими. В дальней части, посере- дине, в небольшой ямочке, было кольцо, прикреплённое к другому такому же кольцу. Я взялся за него и потянул на себя. С трудом, но я поднял деревяшку, которая весила, наверное, около тридцати килограмм, и отволок её к стене. Аккуратно подойдя к краю, скорее всего, подвала, я посветил туда фонариком и увидел ржавую лестницу из сваренных вместе арматур. Она пропадала в темноте подвала.

В душе меня разрывали любопытство и животный страх этого места, вернувшийся и ставший ещё сильнее, чем в детстве. Я отошёл от подвала, моё сердце невероятно сильно билось, а дыхание было сбивчивым и громким. Несмотря на свой довольно приличный возраст, я ощущал себя ребёнком, который залез туда, куда не стои-ло. На моём лбу выступил пот и я вытер его рукавом.