Она и Аллан - Генри Хаггард

Я верю в то, что египтяне — очень мудрые люди, гораздо более мудрые, чем мы думаем, поскольку за долгие столетия у них было время подумать над многими вещами. Именно они объявили, что каждый человек создан из шести или семи различных элементов, хотя в Библии имеются только три. Тело мужчины или женщины, если я правильно понимаю их теорию, всего лишь мешок плоти, который поддерживает эти элементы. А может быть, наше тело и не содержит всего этого, а является лишь домом, в котором они появляются время от времени и очень редко все вместе, хотя один или несколько элементов присутствует постоянно, чтобы согревать тело.

Однако кто я такой, чтобы с моими скудными познаниями осуждать теории древних египтян? Они своими текстами убеждают меня в том, что человек многолик, и это подтверждается Библией, говорящей о том, что человек — убежище демонов. Что далеко ходить — сами зулусы говорят о том, что их знахари населены «множеством демонов»!

Единственное, в чем я уверен, — это то, что мы не всегда одни и те же. Разные личности просыпаются в нас при различных обстоятельствах. Иногда хозяином становится та или иная страсть, а в другой ситуации мы оказываемся способны владеть собой... Подчас мы слепо следуем влекущим нас страстям, в другое время мы ненавидим их и наш дух просыпается сквозь завесу мрака и светит нам, как звезда. Иногда мы страстно хотим убить кого-нибудь, а иногда мы наполнены святым состраданием даже по отношению к насекомому или змее и готовы прощать подобно Богу. Зачастую нам кажется, а можем ли мы чем-то управлять, если сами настолько управляемы?

Цель этой сентенции показать, что я, Аллан, практичный и не склонный к рефлексии человек, простой малообразованный охотник и торговец, которому выпал шанс увидеть малую часть мира, в котором ему случилось жить, в какой-то период своей жизни стал участником духовной жизни.

Повторяю, я простой человек, переживший в своей жизни тяжелые утраты, которые иссушили мою душу, поэтому мои привязанности достаточно сильны, возможно, оттого, что у меня достаточно примитивная натура. Ни днем, ни ночью я никогда не забываю людей, которых я любил и которые, как я верил, любили меня.

В нашем тщеславии мы подчас считаем, что какие-то люди, с которыми мы были близки на земле, по-настоящему заботились о нас. Но иногда мы думаем — не сумасшествие ли это, что они продолжают заботиться о нас, уйдя в мир иной? Временами, однако, нас одолевают сомнения, потому что мы хотим знать правду: есть ли жизнь по ту сторону?

Всего несколько лет назад эти соображения волновали меня изо дня в день, пока я не захотел узнать обо всем подробно и оставить их в прошлом. Однажды в Дурбане[4] я встретил человека, медиума, которому сообщил о некоторых моих проблемах. Он рассмеялся и сказал, что их можно легко решить. Все, что мне нужно сделать, — это сходить к местному колдуну, который за гинею или две расскажет мне все, что я хочу знать. И хотя мне было очень жаль тратить гинею, которая в тот момент была нужна мне, как никогда, я сходил к этому человеку, но о результатах моего визита я умолчу.

Я поговорил со священником, хорошим духовником, но он лишь пожал плечами и отослал меня к Библии, сказав, что я все делаю верно. Я прочел некоторые мистические книги, которые мне рекомендовали. Там было множество слов, которые я не мог понять даже с помощью словаря, и они не продвинули меня вперед, поскольку в них я не нашел ничего, до чего бы не добрался сам. Я даже принимался за Сведенборга[5] и его последователей, поскольку многие копировали его, но не получил удовлетворительных результатов.

Несколько месяцев спустя я оказался в стране зулусов и находился возле Черного ущелья, где и остановился. Я нанес визит моему старому знакомому, о котором писал ранее, замечательному карлику Зикали, которого называли Тот-кто-еще-не-родился, или Открыватель Дорог — это более известное его имя у зулусов. Мы поговорили о многих вещах, связанных со страной зулусов, я встал, чтобы отправиться в свой фургон, потому что никогда не ночую у Черного ущелья, если это можно избежать.

— Есть что-то еще, что ты хочешь спросить у меня, Макумазан? — спросил карлик, откинув волосы со лба и посмотрев на — я чуть не написал «сквозь» — меня.

Я покачал головой.

— Это странно, Макумазан, потому что я вижу нечто у тебя в голове, связанное с духами.

Я вспомнил о проблемах, которые меня тревожили, хотя, по правде говоря, я никогда не думал обсуждать их с Зикали.

— Ага, что-то есть! — воскликнул Зикали, прочитав мои мысли. — Говори, Макумазан, пока у меня есть настроение отвечать. Ты мой старый друг и останешься им до конца, если я могу помочь тебе, я помогу.

Я набил трубку и снова сел на табурет из красного дерева.

— Тебя называют Открывателем Дорог, не так ли, Зикали? — спросил я.

— Да, зулусы всегда называли меня так, еще до того времени, как пришел Чака[6]. Но что такое имя, которое часто ничего не значит?

— Только то, что я собираюсь открыть дорогу, которая проходит через Реку Смерти, Зикали.

— О! — засмеялся он. — Это очень легко, — и, схватив маленький ассегай, который лежал перед ним, протянул его мне, добавив: — Смело бросай его. Я не успею досчитать до шестидесяти, и дорога будет открыта. Правда, я не могу сказать, увидишь ли ты что-нибудь.

Я снова покачал головой.

— Это против наших законов. К тому же я очень хочу знать, встречу ли я кого-нибудь на этой дороге, когда придет мое время пересечь Реку. Ты имеешь дело с духами, сделаешь для меня то, что никто другой не может?

— Что я слышу! Ты просишь меня, бедного зулусского шарлатана, как ты однажды назвал меня, Макумазан, показать тебе то, что неведомо великому белому человеку?

Я упрекнул его:

— Вопрос не в том, что тебя просят сделать, а в том, сможешь ли ты это совершить.

— Я не знаю. Каких ты хочешь увидеть духов? Одна из них — женщина по имени Мамина[7], которая меня любила...

— Она не одна из них, Зикали. Она же тебя любила, а ты отплатил ей за любовь смертью.

— Может быть, это лучшее, что я мог бы сделать для нее. О причинах ты можешь догадаться, Макумазан. Есть и другие вещи, но я не хочу тебя беспокоить. Но если это не она, то о ком ты думаешь? Дай-ка мне посмотреть. Кажется, я вижу двух женщин, хотя белому человеку можно иметь только одну жену. Лица других женщин скользят в водах твоего разума. Старый человек с седыми волосами и маленькие дети, возможно, это братья и сестры, какие-то друзья. А вот в самом деле Мамина, которую ты не хочешь видеть. Но, Макумазан, она — единственная, кого я могу показать тебе или показать дорогу. Если только ты не думаешь о других кафрских[8] женщинах...

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что лишь ноги черного человека могут идти по дороге, которую я могу открыть, а над теми, в ком течет кровь белого человека, у меня нет власти.

— Значит, разговор окончен. — Я встал и сделал пару шагов к воротам.

— Вернись и сядь, Макумазан. Разве я единственный маг в Африке, которая, как я уже говорил, очень большая?

Я вернулся и сел, поскольку во мне проснулось любопытство.

— Спасибо, Зикали, — сказал я, — но я не имею дел с вашими шаманами.

— Потому что ты боишься их, ты считаешь, что все они болтуны, кроме меня. Я — последнее дитя мудрости, остальные от пяток до макушки забиты ложью. Великий Чака сказал, что убьет каждого, кого сумеет поймать. Но, возможно, есть белые шаманы, которые могут управлять белыми духами.

— Если ты имеешь в виду миссионеров... — быстро проговорил я.

— Я не имею в виду ваших священников, которые измеряют все одинаково и говорят только то, что их научили говорить, не думая о великом.

— Некоторые думают, Зикали.

— Ну, да, и тогда на них нападают с большими палками. Настоящий священник тот, к кому приходит дух, а не тот, кто отгородился от людских бед и говорит сквозь маску, которую носили отцы его отца. Я — такой, за что мои соплеменники меня ненавидят.

— Если так, то ты достаточно отплатил им за их ненависть, Зикали, но перестань ходить вокруг да около, как робкая гончая, и скажи, что ты хочешь сказать. О ком ты говоришь?

— В этом вся проблема, Макумазан. Я не знаю. Эта львица прячется в пещере, которая находится высоко в горах, и я никогда ее не видел.