Мама для Совенка (СИ) - Боброва Екатерина Александровна

— Можно? — спросила, протягивая руку. Совенок разрешил. Юля осторожно, одним пальцем, коснулась камня — исключительно с целью проверить реальность происходящего. Камень на ощупь был теплым и твердым. Иллюзия исключалась. Шизофрения выходила уж больно многоплановой и занятной. Что тогда? «Секретные материалы?»

Голова начала болеть, и Юля потерла виски. Встала, налила воды, выпила залпом, успокаивая зашедшееся в панике сердце. Совенок беззаботно хрустел сушками.

— Как ты сюда попал? — спросила хрипло. Хруст стих. Юля повернулась — мальчишка с виноватым видом водил узоры по столу.

— Я на время взял, потом верну, — пообещал, накрывая камень ладошкой. Когда отнял — на шее снова ничего не было. Юля нервно сглотнула, отвела взгляд от цыплячьей груди ребенка, досчитала до десяти.

Картинка начала вырисовываться. Некий, пусть артефакт, мог быть видимым и не видимым. И с его помощью Совенок попал к ней. Откуда? Кидаться с воплями «Ты пришелец?» нельзя, деть может испугаться.

— Ты знаешь, как называется мой мир и моя планета? — зашла издалека.

Ответ Совенок нашел быстро:

— Земля.

— А твой? — спросила, затаив дыхание.

— Шайрат.

Еще через полчаса осторожных расспросов, трех стаканов воды и тридцати капель валерианы, случившееся с Совенком стало более-менее понятным.

Обидевшись, она так толком и не поняла на что, но оценила по эмоциям Совенка на десять баллов из десяти, мальчишка стащил дядин амулет и удрал на Землю. Здесь он помыкался, однако быстро разобрался, что к чему. Под машину не попал, в полицию тоже, а вот остальное…

— Добрые дяди пахли плохо, зато куртку подарили, еще и накормили, — делился он прожитым. Юля содрогалась, но мысленно благодарила дядей за заботу. Играть одному на площадке было скучно, к детям идти он не решился, и потому Совенок быстро заскучал и отправился к Юле. Почему и как нашел — не ответил.

— А как ты наш язык понимаешь? — спросила напоследок, видя, что малыш уже третий раз подряд зевнул. Ей снова продемонстрировали фокус с исчезновением и появлением, на этот раз — камня, вдавленного в кожу на виске и десятка мелких, украшавших правое ухо.

— Мыслевик, — пояснил малыш, тыкнув пальцем в камни.

Юля сделала вид, что поняла. Мыслевик, так мыслевик.

— Только голова от него болит, когда используешь, — и он потер лоб.

— А давай-ка, милый, спать. Ты сейчас у меня прямо на стуле отрубишься.

Она подняла легкое тельце на руки, и малыш доверчиво обвил руками шею, прижался, прошептав на ухо:

— Ты ведь не отдашь меня?

Юля не ответила. Да и как тут ответить, когда у нее на руках не просто чужой, а ребенок из другого мира.

Когда Совенок крепко спал, она набрала номер отделения полиции. В этот раз ожидание было недолгим. Уже знакомому дежурному Юля кратко обрисовала ситуацию и попросила:

— Отмените, пожалуйста, заявление. Мать буквально, как мы с вами поговорили, позвонила в мою квартиру. Очень извинялась. Они из деревни в гости приехали, мальчик впервые оказался в многоквартирном доме. Остался на пару часов один и решил что, как и в частном доме — можно выйти погулять на улицу. Вышел, поиграл на площадке, а как обратно вернуться не знал — номер квартиры не запомнил. Пока играл, перемазался, я и напридумывала лишнее. Вы не подумайте, ребенок мать сразу узнал, она и фото их в телефоне показала. Пожалуйста, снимите заявление. И еще раз прошу прощение за беспокойство.

Ей ожидаемо поверили не сразу. Мурыжили минут пять разными вопросами, но Юля стояла на своем. Оператор сдался, пригрозив, что завтра или в понедельник ей могут позвонить для выяснения подробностей.

Совенку Юля постелила на диване в гостиной, и он, умаявшись, сладко сопел. Она постояла над ним — сердце болело от одной только мысли расстаться. Обругала себя дурой и пошла спать, но заснуть не удалось. В голову лезли разные мысли, одна забористей другой. И Юля, не выдержав, сходила в гостиную, осторожно подняла Совенка, отнесла к себе на кровать. Легла рядом, обняла щуплое тельце, и голова сразу потяжелела, расслабляясь.

Утро встретило их отличной погодой. Ярко светило солнце, намекая, что холодный май заканчивался и впереди было лето. Совенок сладко сопел в ухо, закинув ногу ей на живот. Юля вздохнула, ощущая, как распускается внутри невидимая пружина, как отпускает застарелая боль. Давно это было… Очень давно. Но если бы не одна глупость и трусость бывшего, ее малышу сейчас было бы почти четыре. Надо простить себя и его, а вот не получается… Но рядом с Совенком дышится легче. И мысли в голове крутятся такие приятные: что бы вкусное приготовить на завтрак? И чем потом заняться?

— Нравятся? — спросила Юля, когда Совенок наворачивал третий по счету блин. Малыш угукнул и потянулся за добавкой.

— Знаешь, я тут подумала, — Юля решила, что момент удачный. Совенок выглядел расслабленным и довольным, — может и зря ты на всех обиделся. Помню, когда я была примерно твоего возраста, повздорила с бабулей. Она у нас старенькой была, ворчливой. Я вспылила и решила тут же нажаловаться бабушке. Сказано, сделано. Меня не остановило то, что бабушка работала в центре города, в библиотеке, до которой было полчаса ходьбы. Отправилась туда одна, никого не предупредив. Помню, как испугалась бабушка, увидев меня, и как жалко прозвучала моя обида. Меня даже ругать особо не стали, дали коробку эклеров и отправили домой в сопровождении бабушкиной знакомой. Столько лет прошло, а мне все еще стыдно за ту глупость. Теперь я понимаю, как по-дурацки выглядела моя обида, и сколько волнений принесла отлучка из дома. Но тогда я была слишком маленькой, чтобы это понять. Думаешь, почему взрослые часто запрещают или не разрешают что-то детям? Не потому, что вы глупые, а потому что еще не выросли. Вот сравни мою голову и свою.

Юля придвинула голову ближе к Совенку, и тот ощупал ее своими пальчиками. Потом обхватил свою. Задумался.

— Знаешь, что там у тебя внутри?

— Мозги, — проворчал малыш, явно вспомнив что-то неприятное.

— Ничего удивительного, что ты не можешь понять все, что делают взрослые. Вот когда твой мозг дорастет до нужного размера, ты станешь самым умным на свете, если не будешь лениться, конечно.

И она потрепала Совенка по жестким волосам.

— Уверена, твоя семья волнуется.

Совенок глубоко задумался, забыв про блины и какао.

— Ты не можешь оставить меня себе? — спросил, взобравшись на колени. Обнял, уткнулся носом в шею, часто задышал. — Юля, — она разрешила так себя называть, — я не много ем, честно. Буду помогать и не стану лениться.

— Прости, Совенок, — прижала к себе, поцеловала в макушку. Больше всего на свете она хотела оставить этого ребенка себе. С ним сердце билось по-новому, но реальность — жестокая вещь — уже нашептывала, сколько проблем принесет это решение.

— Меня зовут Альгар, — всхлипнул малыш, и Юля прикусила губу, удерживая собственные слезы.

— Обещаю, Аль, что буду с тобой до того момента, пока тебя не заберут. К тому же, — она мысленно попросила прощение у семьи Альгара, — мы ведь не отправляем тебя прямо сейчас. Спорим, ты никогда не катался на каруселях?

— Неа, — помотал головой Совенок.

И Юля принялась расписывать, как здорово в Диво-острове.

Совенок в ее толстовке и своем странном костюме вызвал замешательство в детском магазине. Но когда она одела его в ярко-красную курточку, синюю кофту со смешным щенком на груди, белую футболку, джинсы и белые кроссовки — малыш удостоился комплиментов от всех продавщиц. Потом они купили конструктор, плюшевого мишку и пистолет с пулями на присосках — а вот нечего разбрасывать опасные артефакты в доступности. Совенок был счастлив.

После была поездка на метро, которую малыш выдержал с честью, только жался к девушке, и огромный парк с каруселями, качелями.

Отправив малыша на карусель с пожарными машинами, Юля позвонила маме. Ей внезапно захотелось услышать до боли родной голос.