Прокурорская крыша - Николай Старинщиков

Тамара Борисовна незаметно придавила Лушникова пальцами у локтевого сгиба. Стоять неохота человеку.

– Не работаешь? – продолжал спрашивать Гирин.

– Какой там! – Александр Сергеевич отрицательно качнул головой. – Сам еле хожу, а ты говоришь – работа…

– Сын-то хоть пишет? – допрашивал бывший товарищ.

– Нет, – добросовестно признался тот. – Не пишет уже чуть не год. И концов найти не могу. Надо бы запрос в округ послать, да все некогда. Болею. Голова кружится.

– То-то я смотрю на тебя – зеленый ты. – Гирин внимательно взглянул на друга. – Бледный. Какой у тебя диагноз?

Ответ оказался удручающим: «Опущение всего организма».

Гирин оттопырил нижнюю губу. Интересный диагноз. Старухам обычно такие ставят. Специально. Чтобы не приставали к людям с расспросами. Надорвались по молодости – к чему теперь вопросы!..

– Ты больше гуляй, – учил вертолетчик Гирин. – На свежем воздухе. Нагружай большие мышцы тела…

– Какие?

– Ноги!.. – воскликнул Гирин. – И таблетки жрать перестань! От них у тебя все дела! Понял?!

Лушников мотнул головой. Вроде бы понял.

Гирин даже смотреть не хотел в сторону Тамары Борисовны. В квартиру вцепилась – не оторвешь. Сказать бы об этом Лушникову, да разве же он поверит. На тридцатник подцепил себя моложе и доволен, маразматик.

– А вы кем работаете? – обернулся он все же к даме.

– Медсестрой…

Гирин получил ответ, скомкал губы и опустил книзу глаза, неторопливо соображая.

– Вот оно что, – проговорил. – Медсестра, значить? Это для него хорошо. – И к Сергеичу: – Это как раз для тебя…

И пошел прочь, тряся головой и все больше удивляясь. Это ж надо! Молоденькую отхватил.

– Кто такой? – спросила Тамара Борисовна поникшим голосом. – Что ему нужно?

– Кто его знает… – Лушников пожал плечами и шагнул дальше.

Возле газетного киоска он опять притормозил. Конвертов купить бы. Письмо не во что положить для сына.

– Чего тебе? – Тамара вновь уцепилась в локоть.

– Конверты… – произнес Сергеич тоскующим голосом. Однако Тамара его осадила. У нее дома целая пачка… Зачем ему деньги тратить.

– Принеси тогда. Письмецо хочу написать… – оживился Лушников.

Тамара не ответила – лишь прижалась грудью к его руке и вновь отпрянула. Разговор на уровне жестов. С Ириной у Сергеича было все по-другому. Та старалась говорить языком. Она давно разыскала бы сына. Сынок тоже хорош: появился в прошлом году на годины матери, увидел, что отец связался с какой-то медичкой, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. А ведь Александр Сергеевич не встречную-поперечную нашел себе тоже. Медицинского работника. Ирина тоже была медиком. Первая. Родная жена.

Сделав крюк вокруг квартала, они вернулись к дому, остановились у подъезда. Под ложечкой у Лушникова сосало. Проголодался. Голова не шумела, хотелось жить и даже творить на благо общества.

– Я почему вчера не пришла-то, – вспомнила Тамара. – У меня же дочь со внуком приехала. Вот такие дела… – Она опустила голову. – Даже не знаю, как теперь помещаться будем в комнате… Она ведь решила, что здесь будет жить. Неудача у нее вышла в жизни.

Сергеич оживился при этих словах: – А ты совсем перебирайся ко мне! Жить будешь у меня, а они там пусть кувыркаются…

Тамара кивнула, продолжая смотреть под ноги. Задала дочка задачу: решай, мама, а она будет рядышком сидеть и посматривать, когда за нее решают.

– Пора мне… Жрать небось хотят…

– Нет, ты погоди! – встрепенулся Сергеич. – А вещи-то?… Я помогу. С дочерью за одно познакомлюсь…

– Потом как-нибудь. А вещи не надо пока трогать. До вечера.

Она шагнула от подъезда. Ее ждали дела.

– Конверты не забудь.

Тамара остановилась. Удивленно посмотрела Сергеичу в лицо.

– Позабыла совсем… Обязательно принесу… И на почту отнесу, а ты пиши пока.

Она развернулась и, не оглядываясь, пошагала к себе домой, на соседнюю улицу, оставив Сергеича одного размышлять о смысле жизни и мужском одиночестве. Там у нее теперь своя родная кровинка.

Вот и скажите в таком случае, думал Сергеич, может такая жизнь человеку понравиться или нет?! Только что было их двое – и вдруг вновь одиночество нахлынуло. Может такая ситуация удовлетворять человека? То-то и оно! Потому и стремился Сергеич вырваться из нее. Сын вот только не хочет понять. Уехал к себе на остров и молчит. Гордый…

Лушников вошел в подъезд. Дом у него был старинной застройки, располагался в центре города. Метровой толщины стены, высокие потолки. И не шумно, потому что в стороне от транспортного потока. Эту квартиру боевому летчику выделил областной военкомат, когда командир эскадрильи ушел со службы и вернулся в родной город.

Когда это было? Вьетнам. Семидесятые. Потом был север, а еще позже – юг. Везде удалось побывать Сергеичу – письмо сыну вот только не успел дописать.

Он отворил квартиру. Скинул куртку, ботинки и прошел на кухню. Прогулка пошла на пользу. Можно и стопку выпить. Почему нет, если делать нечего и пенсия позволяет?

Но пить он не стал, решив вначале взяться за письмо. Присел к письменному столу, взялся за ручку, задумался. И тут снова стала кружиться голова. Но это же просто поразительно – только что все было прекрасно, и вдруг крыша поехала. Значит, действительно дела плохи. Нельзя ни есть, ни пить. Ничего нельзя. И мыслить здраво тоже нельзя.

Неужели против этого нет никаких лекарств? Съел, например, таблетку долларов за сто, но чтобы сразу полегчало. Тамара говорит, что такое лекарство давно разработано. Надо лишь слегка поднапрячься финансово. Иначе так и будешь страдать от ослабления всего организма.

Добравшись до дивана, Сергеич лег, остатками сознания понимая, что ночью опять не будет сна. Бессонница и хождение по квартире опять обеспечены. Если, конечно, Тамара Борисовна снова не придет. Она будто бы слово знает какое-то. Пошепчет. Даст воды кисленькой выпить – и бессонницы как не бывало. Но если и это перестанет помогать, Сергеич сядет на хлеб и воду. Этот метод непременно поможет…

Подумал – и словно в яму провалился.

Глава 2

– Берешь группу – и в дозор!.. Об остальном позже поговорим! Нашел тоже время…

Начальство отводило глаза. Опять некого послать в тайгу, кроме майора Лушникова. Самое сейчас время на тропинках сидеть, а народу в отделе – шаром покати.

Лушников хмурился: он согласия своего не давал, чтобы в лесу служить безвылазно. Для того и рапорт подан, чтобы его рассмотрели, наложили должную резолюцию. Лушников дальше пойдет, если опять откажут. Он своего добьется, потому что ему много не надо. Ему нужен всего лишь перевод в другое место службы. Он устал. Ему надоело. Он скоро сам на медведя походить будет.

– Продукты на три дня… – продолжал начальник отдела. – Боеприпасы. Бронежилеты… Сядете и будете ждать. Сведения точные… Костры не жечь! – Начальник взглянул искоса и добавил: – А потом и рапорт подпишем… Удачи тебе, майор. О задании знаешь лишь ты да я. Учти этот факт и держи язык за зубами.

Лушников промолчал. Взглянул тоже искоса. В течение года не может добиться перевода – хоть увольняйся.

Подполковник продолжил, вставая:

– Вот она у меня где, эта подпольная бригада, – чиркнул себя ладонью под подбородком. – Так что на счет припасов не скупись. Сам знаешь: где три дня – там и десять. А то и…

Закончить ему не дали. Дверь отворилась, и в кабинет вошел заместитель по оперативной работе. Тоже подполковник. Из Южно-Сахалинска недавно перевелся. Из молодых, но ранний. С наскока норовит задачи решать. Явный претендент на должность начальника отдела.

Лушников молча встал. Разрешите идти? И вышел, не говоря больше ни слова.

Вся остальная часть дня была истрачена на сборы. В группе все те же четверо оперативников. Лушников в качестве старшего, пятым. И еще трое: охотовед, егерь и помощник прокурора из природоохранной прокуратуры. Целое отделение набралось. Восемь человек.

Они собрались в гараже у охотоведа Чурикова. Прикидывали, хватит ли припасов. Думали с пятого на десятое. Пришли к убеждению, что с неделю на припасах выдержать можно, и решили на ночь ехать, чтобы уж точно никто в пути не заметил. В канистрах бензин и вода. Двести километров на север, а там – залечь. Чтобы уж точно…

«Уазик» долгих два часа монотонно гудел асфальтовой дорогой. Потом дорога сменилась. Проселок. Лога и овраги. В низинах по-прежнему лежит снег. Только бы не застрять. Но бог миловал – нигде не сели. Миновали две деревни и один крупный поселок. Прошли еще километров двадцать, пока не уперлись в непролазные пихтовые дебри. Здесь и решили остаться до утра, спрятав микроавтобус между косматых пихт.

В ста метрах от машины выставлен парный пост.

– Кто следующий на смену?

– Прянишников…

Чайник, поставленный на переносную печь, вскипел за пятнадцать минут. Собрали походный столик, нарезали хлеба, открыли тушенку. Сделали бутерброды и принялись ужинать, прихлебывая из походных кружек заварку. Лампочка в потолке едва светила от запасного аккумулятора.