Бабушка - Божена Немцова

Хоть у Терезки и появились кое-какие барские замашки, но никто не мог бы сказать про нее дурного слова: была она добра и рассудительна. Мать свою Терезка очень любила; не хотелось ей отпускать от себя старушку еще и потому, что сама она служила ключницей в замке, и не нашлось у нее никого, кому бы можно было со спокойной душой доверить детей и хозяйство.

Оттого и не понравилось Терезке, когда заметила она, что бабушке как-то не по себе; но скоро дочь догадалась, чего недостает старушке у нее в доме, и сказала однажды:

- Я знаю, матушка, вы привыкли к работе, вам скучно возиться день-деньской с ребятишками. Не желаете ли попрясть? … На чердаке с прошлого года завалялось немного льна, а уродится — будет его вдоволь. Но всего лучше, если вам не трудно, присмотрели бы вы за хозяйством. Все мое время занято службой в замке, шитьем да стряпней, а хозяйство приходится бросать на чужих людей. Прошу вас, будьте моей помощницей и распоряжайтесь всем, как найдете нужным.

- Помочь-то я помогу с радостью, только вот угожу ли; ты знаешь, я охотница до такой работы, — ответила обрадованная бабушка.

В тот же день полезла она на чердак взглянуть на лен, а назавтра первый раз в жизни увидели дети, как прядут.

Прежде всего позаботилась бабушка о выпечке хлеба. Не могла она равнодушно смотреть, как непочтительно обращается кухарка с божьим даром; ставит ли опару, или выливает тесто, сажает ли хлеб в печь, или вынимает его из печи, — ведь и не подумает перекрестить, будто не хлеб в руках держит, а кирпич какой. Прежде чем развести закваску, бабушка чертила мешалкой над квашней знак креста и не забывала крестить тесто всякий раз, как брала его в руки, пока, наконец, хлеб не попадал на стол. Никто не смел стоять около теста разинув рот, чтобы не сглазить «дар божий». И Вилимек, входя на кухню, уже не забывал говорить: «Господи благослови!»

День, когда бабушка пекла хлеб, был для ребят большим праздником. Всякий раз получали они по лепешке и пирожку со сливами или яблоками, чего раньше не водилось в доме. Зато дети должны были приучаться не ронять крошек.

— Крошки сжигать надобно, — учила бабушка, сметая их со стола и бросая в огонь.

Если кто-нибудь из внуков ронял крошки на пол и бабушка замечала это, она тут же заставляла подобрать и приговаривала:

– Не смейте топтать крошки, от этого, говорят, в чистилище души плачут. Сердилась бабушка, когда небрежно резали хлеб.

– Кто хлеб режет неровно, с людьми не договорится полюбовно, — наставительно говорила она.

Однажды Яник попросил бабушку разрезать хлеб наискось, чтобы ему досталась горбушка. Бабушка не согласилась.

Не слыхал разве, кто хлеб кромсает, господу богу пятки подрезает? Ешь, что дают, не привередничай, — и Янику пришлось отказаться от лакомого кусочка.

Оставшиеся после обеда куски и корки бабушка прятала в карман: когда случалось ей проходить мимо воды, она бросала их рыбам: гуляя с детьми в лесу — муравьям или птицам, — словом, ни единой крошки не пропадало у нее даром, и всегда она повторяла:

Уважайте дар божий, без него худо жить на свете, кто его не чтит, того господь накажет. Уронит кто-нибудь из детей хлеб — должен тут же поднять его и поцеловать, как бы просят прощения, а увидит бабушка на полу горошину, поднимет и тоже с почтением поцелует. Всему этому старушка учила и внучат.

Попадется на дороге гусиное перышко, бабушка тотчас укажет на него:

– Нагнись, Барунка!

Барунке бывало лень наклониться, и она отвечала:

– Из-за одного-то перышка, бабушка?

Старушка сердилась:

– Помни, девонька, немногое к немногому приложится, ан, глядь, и станет много, не забывай пословицы: «Собирай по ягодке, наберешь кузовок».

В комнатах у пани Прошковой стояла модная мебель; бабушке она очень не нравилась. Ей казалось, что на мягких стульях с резными спинками неудобно сидеть, того и гляди свалишься, а опереться на спинку нельзя, не дай бог сломается. На диван присела она всего-навсего один раз; когда пружины под ней опустились, бедняжка так перепугалась, что чуть не вскрикнула. Шалуны — внучата, глядя на бабушку, заливались смехом; забравшись на диван и подпрыгивая на нем, они звали ее к себе. Но как ни уверяли проказники, что диван не сломается, сесть на него бабушка больше не решалась.

– Идите вы к лешему, — отмахивалась она. — где это видано, чтоб на этакой качалке сидели, она и годна только для вас!…

Бабушка боялась ставить что-либо на полированные столики и шкафы, чтоб не повредить блестящей поверхности. А про стеклянный шкаф со множеством разных безделушек говорила: «Поставили его здесь не иначе как на грех». Детям очень нравилось прыгать возле шкафа, внутри всегда что-нибудь да опрокинется: за это им изрядно доставалось от матери. Любила бабушка, нянча расплакавшуюся Адельку, подсесть к роялю; как только старушка легонько ударяла по клавишам, ребенок тотчас успокаивался. Иногда Барунка учила свою бабушку наигрывать одним пальцем «Ах вы кони мои, кони! …» Покачивая в такт головой, бабушка тихонько подпевала, а после ахала:

– И до чего только люди не дойдут! Кто не знает, подумает, не иначе — тут птичка запрятана; уж так оно красиво поет!…

Если в комнатах делать было нечего, бабушка туда и не заглядывала.

Когда старушка не суетилась по хозяйству в доме либо на дворе, охотнее всего сиживала она в своей светелке, которая находилась рядом с кухней и комнатой для прислуги. В светелке было все устроено по бабушкиному вкусу. Возле огромной печи стояла скамья, вдоль стены — бабушкина кровать; между кроватью и печкой поместился раскрашенный сундук, а у другой стены — кроватка Барунки, которая спала у бабушки. Посредине стоял липовый стол на трех ножках, а прямо над ним спускался с потолка подвешенный на нитке бумажный голубок — наподобие святого духа. В углу у окна виднелась прялка, гребень с куделью и воткнутым в нее веретеном; на гвозде качалось мотовило. Несколько изображений святых висело на стене, над бабушкиной постелью распятие, убранное цветами. На окне зеленел мускат и бальзамин в горшках, а на косяках были развешаны холщевые мешочки с разными травами — сухим липовым и бузиновым цветом, пупавкой и другими лекарственными травами. Это бабушкина аптека. На двери висела оловянная кропильница. В ящике стола было спрятано бабушкино шитье, томик священных песнопений, молитвенник, моток шнура для привязывания кудели, освященный в день «Трех волхвов» мел и громовая свечка, которую бабушка всегда держала под рукой и зажигала во время грозы. На печке стояла железная коробочка с кремнем, огнивом и трутом. В комнатах для разжигания огня, высеченного из кремня, пользовались пузырьком с фосфором, но бабушка не захотела иметь дело с этим дьявольским орудием. Раз было попробовала, и кто знает, как у нее там вышло, только прожгла она себе фартук, служивший ей уже лет двадцать пять, да и сама чуть было не задохлась от дыма. С той поры бабушка к пузырьку не притрагивалась. Раздобыла себе коробочку, Яник с Вилемом принесли ей тряпок для трута и наделали из них жгутиков, кончики обмакнули в серу; приготовив на столе привычный зажигательный прибор, бабушка спокойно укладывалась спать. Детям больше нравился такой способ получать огонь; каждый день приставали они к бабушке, не нужны ли ей тряпичные спички, а то, мол, изготовить их одна минута.

Но самое интересное в комнате бабушки — расписной сундук. Как любили дети разглядывать намалеванные на красном синие и зеленые розы с коричневыми листьями, голубые лилии и порхающих между ними оранжевых птичек. Не было предела их радости, когда бабушка открывала сундук. И впрямь тут было чему подивиться! Изнутри вся крышка оклеена образками и молитвами — в память о богомолье. В сундуке устроено отделение — и чего-чего в нем только нет! Семейные бумаги, письма от дочерей из Вены, холщевый мешочек, полный серебряных монет, что посылали ей дочери и сын на харчи; она их не тратила и хранила, как дорогую память; деревянная шкатулка, в ней пять ниток гранатов, к ним подвешена монета с изображением императора Иосифа и Марии Терезии (речь идет об императоре Франце Иосифе (1741-1796) и его матери Марии Терезии (1717-1780)). Когда дети очень уж приставали, она открывала шкатулку и при этом обычно говорила:

– Посмотрите, милые детки, гранаты эти подарил мне ваш покойный дедушка к свадьбе, а этот талер получила я от императора Иосифа самолично. Хороший был государь, царство ему небесное! Когда умру, все будет ваше, — добавляла она, закрывая шкатулку.

– Бабушка, как это случилось, что император дал вам талер? Расскажите нам! — попросила однажды Барунка.

– Ужо напомните мне, расскажу, — пообещала бабушка.

Помимо всего прочего, хранились у бабушки в этой части сундука двое освященных четок, банты к чепцам и уж обязательно какое-нибудь лакомство для детей.