Вкус. Кулинарные мемуары - Стэнли Туччи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь я задаю тот же вопрос моим гостям и с огромным удовольствием угощаю их всем, что они пожелают. А еще я каждый вечер угощаю сам себя. Мой выбор зависит от времени года и от настроения. Иногда это «Мартини», иногда – водка с тоником, или холодное саке, или виски сауэр, или просто скотч со льдом… Продолжать можно до бесконечности. Но в прошлом году у меня завязался роман с «Негрони», и я рад сообщить, что наши отношения развиваются очень хорошо.
Вот мой рецепт.
«Негрони-шейк»
– 1 ПОРЦИЯ —
50 мл джина
25 мл кампари
25 мл хорошего сладкого вермута
Лед
1 долька апельсина
• Заполните шейкер льдом и влейте в него весь алкоголь.
• Хорошенько взболтайте.
• Процедите через стрейнер в коктейльный бокал.
• Украсьте долькой апельсина.
• Усаживайтесь поудобнее.
• Выпейте.
• Готово: у вас в животе взошло солнышко.
(Некоторые считают, что взбалтывать «Негрони» и подавать его безо льда – это ересь и преступление. Им не о чем беспокоиться – я и не собирался приглашать их в гости.)
1
Я вырос в штате Нью-Йорк, в Катоне – прекрасном городке примерно в ста километрах к северу от Манхэттена. Мы переехали туда, когда мне было три года, из Пикскилла – другого городка в штате Нью-Йорк с большой итальянской диаспорой, где семья моего отца поселилась после эмиграции из Калабрии. Семья моей матери, тоже из Калабрии, жила в соседнем Верпланке – городке, населенном в основном итальянскими и ирландскими иммигрантами. Мои родители, Джоан Тропиано и Стэнли Туччи Второй, познакомились на пикнике в 1959 году, и несколько месяцев спустя папа сделал маме предложение. Вскоре они сыграли свадьбу, а еще через десять месяцев родился я – они явно спешили оставить потомство. Через три года родилась моя сестра Джина, а еще через три – вторая сестра, Кристина. Мы жили в современном доме с тремя спальнями, который стоял на вершине холма в самом конце улицы и был окружен лесом. Папа заведовал отделением искусств в старшей школе соседнего городка, а мама работала в том же городке в конторе. Мы с сестрами учились в местных школах – начальной, средней и старшей.
В 1960 –1970-е годы пригороды северного Вестчестера, еще далеко не такие густонаселенные, как сегодня, были идеальным местом для детей. Рядом с нами жило еще несколько ребят, и мы с сестрами играли с ними каждый день, почти всегда на улице: видеоигр и мобильных телефонов еще не изобрели, а телевизор мы смотрели нечасто. Круглый год мы играли друг у друга во дворах, на окрестных полях, а чаще всего – в лесу. Там было все, что нужно для счастья: бесчисленные деревья, чтобы лазить по ним и строить домики; болота, по которым можно было ползать летом и кататься на коньках зимой; каменные стены эпохи Войны за независимость, куда мы любили забираться; и холмы, с которых мы скатывались, когда они покрывались глубоким снегом, – а снег тогда исправно выпадал каждую зиму.
Сейчас в моей жизни наступила осень (недавно мне стукнуло шестьдесят, то есть это уже примерно середина осени), и мне часто хочется вернуться в те времена, в те места и к тому себе – невинному, любопытному и полному сил. Да что там – я вернулся бы уже для того, чтобы вновь обрести свою роскошную шевелюру.
Беспечные игры на свежем воздухе в любую погоду были прекрасной частью моего детства. Но что было еще прекраснее, так это наша домашняя кухня.
* * *
Еда, ее приготовление, подача и поглощение были основными занятиями и главной темой для разговоров в доме моего детства. Мама утверждает, что до свадьбы умела разве что кипятить воду. Что ж, если так, то за прошедшие полвека она с лихвой наверстала это упущение. Ответственно заявляю: ни на электрической четырехконфорочной плите, которая была у нас поначалу, ни на сменившей ее газовой плите мама ни разу не приготовила ни одного невкусного блюда. Ни разу. Она специализируется на итальянской кухне – в основном на фамильных рецептах своей и папиной семьи. (Но она никогда не боялась экспериментировать с рецептами из Северной Италии, а ее ризотто по-милански остается одним из лучших, что я когда-либо пробовал.)
Постепенно она освоила и включила в свой репертуар несколько традиционных блюд других стран. В какой-то момент в домашнем меню появилась паэлья, которую мама готовила и подавала в изящной оранжево-белой кассероли. Паэлья со множеством моллюсков, креветок, кусочков курицы и лобстеров (которые тогда стоили относительно недорого) надолго стала одним из наших любимых блюд. В начале 1970-х мама освоила крепы – явно не без влияния Джулии Чайлд[1], – и мы жадно поглощали эти легкие и воздушные блинчики с курицей в соусе бешамель. А время от времени на нашем столе появлялось густое, сытное чили кон карне – с зелеными и красными перцами, сочными помидорами и оливковым маслом. Мы готовили его для ежегодных вечеринок по случаю Супербоула у кого-нибудь из соседей. Сами мы таких вечеринок не устраивали, потому что в нашем доме не было ни одного фаната американского футбола.
Думаю, вы уже поняли, что в годы моего детства мама проводила на кухне бо́льшую часть времени, – и так происходит до сих пор. Для нее приготовление еды – это не только забота о семье, но и пространство для творчества. Ее кухня, как и кухня любого великого шеф-повара, подтверждает, что кулинарное искусство – это, возможно, самое совершенное из всех искусств. Ведь оно не только дает свободу самовыражения, как живопись, музыка или поэзия, но и удовлетворяет практическую потребность – утоляет голод. Съедобное искусство – что может быть лучше?
Мама готовила так хорошо, что в детстве мне сложно было есть в гостях: чужая еда казалась мне пресной или вообще несъедобной. Зато мои
