По царскому повелению - Лидия Чарская

И горячие детские губки прижались к сильной руке князя Афанасия Вяземского.

Князь замер.

Рука, сжимавшая рукоять ножа, опустилась, повисла точно в бессилии. Нежный детский голосок, лепетавший слова ласки, лился ему в душу… В самое сердце лился ему.

Он — закоренелый опричник, злодей, губитель крамольников, виновных и невинных, он — гроза бояр и земщины, проклинаемый всеми, был впервые назван добрым и ласковым этой белокуренькой девочкой.

Его называли до сих пор убийцей и Каином, a она, эта белокуренькая девочка так доверчиво и ласково говорила с ним. Неужели же он решится… Осмелится… Нет, нет! Он, князь Вяземский, не замарает рук об этого ребенка, который так доверчиво ждет от него защиты. Он будет спасителем боярыни Колычевой и её дочери.

Если бы было возможно, он, ради этих ласковых слов ребенка, спас бы и всех слуг Колычевых. Всех как есть. Но этого нельзя. Они уже в руках опричников. A кто раз попал в эти кровожадные руки, тому уже не спастись ни за что. Но эту девочку и её несчастную мать он, Вяземский, может спасти. Правда, если об этом узнает Басманов, ему самому не миновать лютой казни. Ведь по царскому повелению никому из Колычевского дома не следовало давать пощады… Но голос ребенка звучит так нежно… Нет, нет, он не может, нс в состоянии исполнить царского повеления… Совесть не позволяет… Ведь они ни в чем перед царем не виновны, и только в сердцах царь дал такое страшное поручение опричникам. Опомнится — и сам потом жалеть да раскаиваться будет… И кровь несчастных падет на того, кто исполнил жестокое поручение, погубил невинных… Бог не простит такого убийства, a он, Вяземский, верит в Бога, верит, что за грехи свои ему еще придется ответить… Может быть детская молитва о нем дойдет до Бога, и ему отпуститься хоть часть его грехов…

И сердито нахмурясь, чтобы не дать почувствовать охватившего его волнения, князь сказал сурово, подняв глаза к полку, где ни жива, ни мертва находилась боярыня:

— Ступай отселева задворками с дочкой… Да живее… И смотри не попадайся на глаза никому из опричнины…

Затем махнув рукой, он скрылся за дверьми.

А в боярских хоромах шло пьянство и гульба… Покончив с дворней и разобрав казну боярскую по карманам и мешкам, прихваченным с собой, опричники выкатили бочки с пивом и брагой из погребов и начался пир в Колычевских горницах. Убитая дворня валялась тут и там еще неубранная, a злодеи уже перепились все до единого.

Когда князь Вяземский вошел в хоромы, один Федор Басманов был только на ногах.

— Что, не отыскалось крамольное отродье? — спросил он заплетающимся языком старшего опричника.

— Да и искать не стоит попусту. Успели убечь видно. Ну, и ляд с ними! — отвечал тот равнодушным голосом.

И снова образ белокурой девочки встал перед ним, как живой, в эту минуту.

«За меня молиться станет… И кто знает, может, грехи мои замолятся!» — мысленно произнес Вяземский и впервые что-то светлое заглянуло ему в сердце.