Мелисандра - Виктория Холт

Но вот со стороны монастыря раздался колокольный звон, и на улице появились les pauvres petites. Их вела сестра Тереза, рядом с ней семенила сестра Евгения. Черные одеяния сестер развевались вокруг них словно зловещие крылья какой-то диковинной птицы – точь-в-точь две черные вороны с взъерошенными ветром перьями.

Мадам с жалостью взглянула на детей – какими хорошенькими они могли бы быть, если бы не эта уродливая темная одежда! Все знали, как трудолюбивы святые матери и как они искусны в любых рукоделиях, но – увы! Бедняжки, видимо, в своей святой простоте просто не представляли себе, как должна выглядеть детская одежда!

Мадам подавила тяжелый вздох. Перед ее мысленным взором встали лица обоих сыновей и единственной дочери – все они теперь обзавелись своими семьями и давно упорхнули из родительского гнездышка.

В самом конце унылой цепочки плелось крохотное создание – очаровательное непослушное дитя, чье нежное личико в форме сердечка, освещаемое прозрачны ми зелеными глазами, всегда согревало теплом сердце мадам. Сколько же лет было маленькой Мелисанде? Говорили, что тринадцать. Правда, в некотором отношении она казалась намного старше своих лет, а во многом была сущим ребенком – то прелестная юная женщина, то шаловливое дитя.

Мелисанда уныло тащилась в самом хвосте шеренги. Как-то раз она замешкалась, остановилась переброситься парой слов с сидевшим в лодке парнишкой, и сестра Мария страшно рассердилась. Страдала ли девочка от этого? Мадам оставалось лишь надеяться, что бедных крошек не наказывают, когда они греются в теплых солнечных лучах или робко пытаются поиграть с другими детьми. Ведь эти старые святоши способны усмотреть страшный грех в том, что любая здравомыслящая мать сочла бы просто детским озорством.

Они уже поравнялись с гостиницей и прошли как раз неподалеку от столика, за которым сидел Арман, болтая с англичанином, в этот момент что-то пристально разглядывавшим на земле. Мадам то и дело украдкой бросала взгляд в их сторону. Она заметила, что маленькая Мелисанда, потихоньку стащив с ног сабо, сунула их под мышку. Вдруг один из деревянных башмаков выскользнул у нее из рук и откатился прямо к ногам англичанина.

Он молча поднял его. Мелисанда покинула шеренгу и робко подошла к нему, протянув руку за своим башмаком. Англичанин поднялся, выпрямившись во весь рост, и протянул ей сабо.

Искушение было слишком велико. Мадам не смогла удержаться – она высунулась из окна и прислушалась.

Мелисанда, подняв очаровательное личико, с видимым удовольствием вглядывалась в англичанина.

– Мне было жарко, – спокойно объяснила она, – вот я и сняла сабо.

Мадам пришло в голову, что в эту минуту прозрачные глаза девочки похожи на маленькие озерца, наполненные холодной чистой водой, в которой отражается зеленая листва деревьев.

– Благодарю, мсье, – сказала Мелисанда. – Простите, если побеспокоила вас.

– Никакого беспокойства, мадемуазель, – возразил он на ломаном французском.

– Так вы англичанин! – воскликнула Мелисанда. – Я тоже немного говорю по-английски, меня научили сестры. – И она продолжила, но уже на его родном языке: – Как поживаете? Сегодня довольно жарко, не правда ли? Вы не видели мою книгу? Вот портрет моей бабушки. – И тут же, не выдержав, прыснула и расхохоталась, весело и безудержно, что, по мнению мадам, должно было привести в дрожь монастырских сестер.

Англичанин невольно улыбнулся. И мадам вдруг подумала, что в первый раз видит улыбку на этом лице.

Мелисанда между тем продолжала непринужденно стоять перед ним, слегка расставив босые ноги и наслаждаясь тем, что, вне всякого сомнения, казалось ей настоящим приключением. Вдруг она испуганно оглянулась через плечо, и мадам поняла, что неизбежное случилось: шепоток пополз по шеренге девочек от хвоста к началу, где шагали сестры Тереза и Евгения. И вот шеренга замерла, и сестры увидели, что произошло. Евгения, во всяком случае, увидела точно. Тереза продолжала изумленно таращиться на ее рассерженное лицо.

Мелисанда перешла на французский:

– А ведь я и раньше видела вас, мсье. Вы всегда сидите за этим столиком. А вчера, когда мы проходили мимо, я даже вам улыбнулась, только вы не ответили. Я живу в монастыре. А мне так хотелось жить здесь, в этой гостинице. В монастыре скучно – все время уроки да уроки. – Она задумчиво почесала свой короткий прямой носик. – Да еще молитвы, молитвы, бесконечные молитвы… От них у меня колени стерты до кости.

Раздался строгий оклик Евгении:

– Мелисанда!

– Сейчас, сестра. – Девочка приняла скромный, даже застенчивый вид, опустив веки, опушенные густыми ресницами, так, что глаза потемнели и стали похожи на влажные изумруды. Теперь от нее невозможно было отвести глаз. Казалось, перед ними святая – такая невинность была в этом полудетском лице. Чистейшие глаза девочки будто спрашивали: «В чем же я провинилась?»

– Немедленно обуйся!

– Да, сестра.

– И догоняй остальных.

– Но было так жарко. И я стерла ногу. Понимаете, я просто не смогла бы больше сделать ни шагу, вот…

– Прошу тебя, присоединяйся к остальным детям, – оборвала ее сестра Евгения. – И быстро Мелисанда еще немного помедлила, успев бросить долгий кокетливый взгляд на англичанина, к которому уже успел присоединиться и Арман. А уж Арман, вздохнула мадам, не пропустившая ничего из этой сцены, всегда славился своей податливостью к женскому очарованию – не важно, совсем юному или уже достаточно зрелому.

– Очень сожалею, что мсье доставили беспокойство, – пробормотала Тереза.

Говорила она не поднимая глаз; несмотря на то, что она так и не дала окончательный обет и поэтому не вела, как другие монахини, строгую затворническую жизнь, а достаточно часто появлялась в городе, эта женщина не могла заставить себя поднять глаза, когда перед ней стоял мужчина.

Она увела Мелисанду, и через несколько минут ма дам, которая все еще не покинула свой наблюдательный пост, убедилась, что девочка заняла место в голове шеренги. Теперь она шла между старой Терезой и сестрой Евгенией.

Мадам подняла глаза к небу и прошептала короткую молитву, прося святого заступничества для несчастных крошек из монастыря. Ведь чистые духом святые сестры могут даже обычное жизнелюбие с легкостью принять за грех.

Арман, от которого не ускользнула ни единая деталь короткой сцены, принял глубокомысленный вид. Старый хитрец успел подметить, что это событие ненадолго вывело англичанина из его обычного состояния невозмутимости. Ведь все произошло так неожиданно. Эта девочка постаралась сбросить сабо именно так, чтобы он не мог не поднять его, а у нее появилась возможность хорошенько разглядеть его поближе да еще дать волю своему язычку. Ну а почему бы и нет, в конце концов? Да и потом, этот надутый англичанин был довольно загадочной личностью: привез с собой багаж, а метки на белье не совпадают с тем именем, которое он им назвал. К тому же он завел привычку провожать взглядом шеренгу монастырских воспитанниц, и при этом не сводил глаз именно с Мелисанды. Девочка была прирожденной соблазнительницей. От нее так и веяло очарованием, и она прекрасно это знала, хотя в монастыре вряд ли имела случаи проверить, так ли это на самом деле. Было совершенно очевидно, что ни Тереза, ни Евгения и понятия не имеют ни о чем подобном. Арман был уверен, что то же относится и к святой матери настоятельнице. Тем не менее, он ни минуты не сомневался, что прятать такое очарование за монастырской стеной – грех. Девочка напоминала ему прелестный весенний цветок; а такая красота, считал Арман, самый настоящий дар Божий!