Оранг-утан - Барбара Харриссон

Освободившись от цепкой хватки детеныша, я посадила его в кресло. Хотела выйти из комнаты, поискать что-нибудь подходящее ему для постели, но тут раздался пронзительный крик. Я обернулась — малыш выбрался из кресла и полз по полу за мной. Как только я подняла его на руки, он успокоился. Ему явно была нужна мама!

Где же все-таки его устроить? Мы обошли вокруг дома, подыскивая такое место, где клетка была бы защищена и от жаркого солнца, и or дождей. Крыльцо с навесом у входа в ванную лучше всего подходило для этой цели. Надо только огородить его проволочной сеткой, прибить несколько полок, подвесить качели и две-три веревки, да сделать постель а ящике. Наружную дверь ванной мы снабдим решетчатым окошком, чтобы можно было следить за Бобом изнутри.

Какое горячее тельце у этого малыша… Зная, что детеныши оранг-утанов очень легко погибают от простуды и воспаления легких, я встревожилась. Уж не болен ли этот малыш? Может быть, ему нужно срочное лечение? Ведь мы ничего не знали о том, кто и как содержал его до этого дня. А сейчас праздники, выяснить этот вопрос невозможно.

Я не выдержала, села с Бобом в машину и поехала на окраину города, куда только что переехал в новый дом наш знакомый ветеринар Оси Мерри, специалист по всяким комнатным животным. Оси оказался дома. Боб вел себя тихо и смирно, как примерный ребенок, и врач без хлопот осмотрел его.

— Небольшая простуда есть, — заключил Оси. — А насчет температуры не беспокойся. Может быть, она у него от природы выше нашей. На всякий случай, сделаю ему прививку от туберкулеза.

Вернувшись домой, я взвесила Боба. Семь с половиной килограммов. Молочные зубы — белые, хорошо развитые. — Около года, — определил его возраст Том, — Знаешь, я тебе дам несколько карточек, и ты записывай все заслуживающее внимания. Только в самом деле сразу записывай, потому что задним числом непременно что-нибудь упустишь.

Я обещала записывать.

…Бидаи было пятнадцать лет, когда он появился в нашем доме. Веселое широкое лицо, уголки полных губ всегда изогнуты вверх в улыбке. Коротко остриженные прямые черные волосы лоснились от липкого кокосового масла. Отец Бидаи, крепкий старик, был старостой в деревне у подножья. Маунт-Пои, высокой горы среди приморских джунглей в пятидесяти километрах к западу от Саравака.

Бидаи отличался спокойным, терпеливым и ласковым нравом. Лучшего смотрителя животных мы не могли себе пожелать. Он чистил клетку Боба, три раза в день поил его молоком с ложечки, кормил фруктами. Под вечер выводил его на прогулку в сад и часами играл с ним на траве.

Первое время со всем этим было нетрудно справляться. Но потом хлопот прибавилось: появился новый младенец, самочка, которую мы назвали Евой.

Еву принес в корзине лесник из джунглей в районе Лун-ду, где еще водятся оранг-утаны. Ее мать убили, после чего Еву несколько недель держали в даякской деревне. Потом ее купил купец, который посадил бедняжку на цепь под домом, словно собаку, и кормил бананами и печеньем. Как только весть об этом дошла до властей, Департамент леса конфисковал оранг-утана и передал нам.

Ева была намного меньше Боба, очень тощая. На шее — болячки и ссадины от цепи. Хотя у нее уже прорезались все зубы, она весила всего три с половиной килограмма. Из пищи она принимала только бананы, которые поедала очень медленно и аккуратно. Наша малайская нянюшка Даянг, за свою жизнь воспитавшая множество собственных детей и приемышей, была недовольна видом Евы.

— Уж больно она тщедушная, мэм, ей молока надо, не то помрет. Давайте, я попробую ею заняться.

Я с облегчением поручила ей Еву, надеясь, что Даянг наконец-то получила то, чего ей у нас больше всего не хватало: малыша, нуждающегося в заботе и ласке. Для Даянг дом без ребенка не был настоящим домом.

Ева отказалась пить молоко, и Даянг затужила.

— Помрет она, мэм, вот увидите!

Мы смастерили новую клетку возле обители Боба. Бидаи устроил удобную кроватку, настелил листья и стружки, положил одеяло. Еву посадили в клетку, и она апатично забилась в уголок, прячась от этого жестокого мира.

На следующее утро я вооружилась твердой решимостью, взяла пипетку и принялась кормить Еву молоком. Она плевалась, давилась, отчаянно вырывалась, но в конце концов стала несмело глотать. Потом я предложила ей бутылочку. Пьет! Первая победа воодушевила нас.

Ева учится ходить

Тем временем Боб совсем освоился в своей клетке. Завидит утром издали Бидаи на кухне и нетерпеливо визжит, требуя молока. А если Бидаи вдруг на секунду пропадал из виду, Боб устраивал настоящую истерику. Но вот наконец он получил свое блюдце, крепко прижимает его обеими руками к полу, нагибается и, сложив губы трубочкой, громко, не спеша тянет в себя молоко.

С помощью шланга и щетки можно было ежедневно без большого труда наводить чистоту в его клетке. Боб отлично знал, что и его ждет омовение, но всякий раз пытался улизнуть — забивался на верхнюю полку, откуда Бидаи приходилось стаскивать его вниз. Попав под струю воды, Боб страдальчески хмурился, норовя в то же время поймать капли вытянутыми губами.

Утреннее солнце светило прямо в его клетку. В каких-нибудь десять минут он просыхал после душа и был готов есть, развлекаться и так далее. Мы скоро убедились, что Боб способен с утра до вечера играть зелеными ветками. Он вертел их и так, и сяк, сгибал, обдирал кору, искал букашек в листве. В обязанности Бидаи входило каждое утро срезать свежие ветки.

Когда мы вставали, Боб с интересом заглядывал в ванную. Вот хозяин бреется… Хозяйка причесывается… Все подробности нашего утреннего туалета чрезвычайно занимали его.

Со мной у него были хорошие отношения. Особенно Боб любил сидеть у меня на коленях, еще больше ему нравилось гулять в саду, уцепившись за меня, и он бурно протестовал, когда прогулка заканчивалась.

После завтрака он получал разные фрукты, в зависимости от времени года, — Боб долго занимался своими ветками. Опираясь на полки или ящик, он опутывал ветки веревкой, да еще подчас привязывал к ним свои качели. Потом с довольным видом садился поверх всего этого сооружения и почесывался или затевал какую-нибудь другую игру. Любил среди дня полчасика полежать, подремать.

В двенадцать часов ему подавали миску молока с вареным рисом. Выпив молоко, Боб обычно сгребал рис рукой и отправлял в рот. Лицо, веки, уши и все тело оказывались обсыпанными рисом. Почти час уходил у него на то, чтобы собрать с себя и с пола каждое зернышко.

Это был разборчивый едок. Получив фрукты или овощи, он сперва уписывал самые лакомые куски и лишь несколько погодя доедал все остальное. Таким образом, Боб почти целый день был чем-нибудь занят, хотя мы установили строго определенные часы кормления: три раза в день давали ему молоко с рисом, два раза — фрукты. Если он не занимался плодами, или листьями, или корой, то принимался за клетку, находил оторвавшийся угол проволочной сетки, дощечку, щепочку. Предметом его неустанного внимания была также дверь. Без конца ковыряя ее, Боб иной раз ухитрялся случайно выбраться наружу.

Ева льнет к Бидаи, Боб, как всегда, занят едой

Каждый вечер мы выводили Боба и Еву в сад, чтобы они могли хорошенько размяться. Как только открывали клетку Боба, он начинал носиться по траве, словно угорелый. Иногда затевал замысловатый танец — переступал широко расставленными ногами и быстро-быстро крутил руками в воздухе. Обычно лее он передвигался на четвереньках, опираясь корпусом на кулаки и подтягивая слегка расставленные ступни.

Ева тоже научилась ходить. Мы с Бидаи опускали ее на траву и становились метрах в десяти. Сперва она кричала и жаловалась, что ее бросили, потом, продолжая кричать, начинала ползти к нам. Мы медленно отступали, сохраняя дистанцию. Мало-помалу Ева так увлеклась процессом передвижения, что перестала кричать. Вскоре она уже научилась уверенно ходить и в нашем обществе охотно исследовала сад. Правда, далеко отходить от нас не отваживалась, а потеряв нас из виду, визжала от страха.

Боб довольно равнодушно относился к Еве. Он трогал ее, толкал, обнюхивал, несколько раз пытался затеять игру, тихонько покусывая ее за живот. После чего обычно отправлялся обозревать сад, который казался ему куда интереснее. Особенно нравились ему грядки с ананасами. Боб дергал зубами плотные листья, обкусывал полуспелые плоды. Искал муравьев и прочих букашек, с удовольствием жевал землю.

К вечеру Боб обычно оказывался довольно грязным. Раз в неделю мы непременно отмывали его и Еву в ванне. Они не очень любили воду, тем более, холодную, но быстро приходили в себя после первого испуга и даже наслаждались купанием. Причем каждый требовал свое полотенце. Сидя в клетке с гордым видом, клали полотенце себе на голову или обматывали вокруг шеи, а в заключение разрывали в клочья — своего рода компенсация. На ночь, чтобы было тепло и уютно, им выдавали по мешку. После ужина на закате они забирались в метки и засыпали, лежа на боку, на полу клетки. Причем Боб часто похрапывал. До самого утра оба спали как убитые.