Стремнина - Галина Шкавронская

С рассветом молодёжь высыпала на улицу, парни и девчонки, взявшись за руки, бродили по сонным тихим улицам, усталые, растроганные и счастливые.

Занималась заря. Все наблюдали этот волнующий момент. Сначала порозовело небо на востоке. Перистые облака на бледно-голубом фоне стали похожими на кремовые кружева. Небо постепенно наполнялось золотистым светом — и вдруг далеко, за горизонтом, возник острый невыносимо яркий серп солнца. Казалось, дневное светило ещё осматривается, не решаясь сразу показаться во всём своём великолепии. Лёгкая тучка слегка прикрыла солнечный лик и тут же слепящий глаза «мяч» выпрыгнул на волю, облив всех яростным светом и теплом. И тут же на все лады заголосили птицы. Ребята, не сговариваясь, заорали «ура», захлопали в ладоши.

Так закончился этот бал, после которого каждому из них было суждено пойти по жизни своей дорогой, и дороги эти у многих больше не пересекались.

Ласковое, жаркое, многоликое лето клонилось к концу. Оно, такое жизнерадостное, наполняющее неуёмным оптимизмом, почему-то всегда пролетало очень быстро, вызывая в душе частую грусть:

Не уходи, постой же, Лето! Своим теплом ласкай меня, лучами солнечного света,

сердечко радостно дразня… Мне не забыть твои мотивы… Не торопись! Не уходи!

В твоих лучах деревья дивно сияют, золото разлив. Ещё так зелены дубравы, но первый признак желтизны украсил лес и в поле травы — сиянье яркой новизны…

Но… призрак Осени печальной уж средь деревьев стал летать…

И расставание прощально в душе оставило печать.

Не уходи, побудь подольше, пусть Бабьим Летом назовись!

Ну что ещё быть может горше, чем сонной Осени каприз?..

Для Яны оно впервые было напряжённым: предстояли вступительные экзамены в университет. Рассчитывать ей можно было только на себя, на собственные знания, поскольку у родителей не было ни связей, ни денег. К тому же, в семье всегда царил культ порядочности. Всякие «нужные» знакомства презирались, а что касается «материальной благодарности», то её родители, даже если бы у них были лишние деньги, никогда бы, в силу своих принципов, не прибегли к взятке. Яна сызмальства была предупреждена: в жизни нужно рассчитывать только на свои силы. И нужно отдать ей должное, Яна рано научилась относиться к учёбе всерьёз, училась без принуждения и, хотя не была отличницей, ниже четвёрок опускалась редко. Обладая прекрасной памятью, она училась играючи, схватывала материал прямо на уроке, поэтому вне школы тратила немного времени на домашние задания. Порой — всего полчаса, а потом заявляла матери, что все уроки готовы, и она хочет погулять. Мать иногда проверяла её по учебнику, но, убедившись, что дочь хорошо усвоила заданный материал, отпускала её во двор. Однако для того, чтобы поступить в университет, одной способности всё схватывать на лету было маловато. Как ни крути, тут от абитуриента требовалась усидчивость.

Первые два экзамена из трёх Яна сдала на «отлично», оставался последний — история. Это был её любимый предмет. Она чувствовала себя уверенно, однако сдача экзамена неожиданно пошла по какому-то странному сценарию. После того, как Яна с блеском ответила на все вопросы, в том числе и на дополнительные, преподаватель, мужчина лет сорока, опустив глаза, тихо произнёс:

— Но… вы же понимаете, что при поступлении в столь престижный университет совсем не просто заработать «отлично». Поэтому предлагаю встретиться… в неформальной, так сказать, обстановке, вечерком. Приятно проведём время и продолжим наш экзамен. Согласны?..

Девушка вспыхнула и с негодованием вскочила:

— Как так можно?!

Глаза экзаменатора, только что масляные и улыбчивые, сразу стали колючими:

— Что ж? Вы неплохо знаете историю! Оценка — соответствующая. — Он вывел в ведомости «хорошо», тем самым перечеркнув её надежду на учёбу в университете.

С этого момента судьба Яны, словно взбесилась, стала непредсказуемой, повлекла её от тихой спокойной воды у берега в середину реки, в её стремнину, закрутила, завертела, грозя Яне кардинальными переменами.

Это лето было непростым и для Марины Михайловны, матери Яны. Набирала скорость горбачёвская перестройка. Это слово — перестройка — выговаривалось по-русски во многих странах мира. А дома чуть ли не поминутно вдалбливалось в головы обывателей с экранов телевизоров, звучало по радио, эхом отлетало от пустых магазинных полок. Люди в четыре утра занимали очередь за молоком, которое привозили только после девяти часов в цистерне. Надо ли говорить о том, что хватало молока далеко не всем.

Улицы и подъезды домов тонули в темноте. Хорошо, что членом их семьи был огромный водолаз — добрейшая собака, не способная обидеть даже муху, но на вид внушительная и грозная. С ней было не страшно ощупью спускаться по лестничным маршам, которые в последний раз убирались неизвестно когда. И в очереди обычно запоминали не Марину Михайловну, а её гигантского водолаза, без тени улыбки сообщая вновь подошедшим, что «крайний» он, а сейчас, дескать, отлучился на минутку. Этого лохматого красавца родители Яны приобрели пятимесячным щенком на деньги, покойной бабушки. Она копила их специально для внучки, чтоб та могла безбедно начать самостоятельную жизнь. Какое там!.. Вклад пришлось срочно снять со сберкнижки, иначе, благодаря денежной реформе и так называемой деноминации рубля, случившейся в начале августа 1998 года, от него остался бы один пшик. Бабушкиных денег только и хватило на покупку благородного четвероногого друга. Он стал объектом гордости Яны. Когда она гуляла с собакой, многие обращали на них внимание — красивый породистый пёс, вальяжно вышагивающий рядом, добавлял шарма хорошенькой изящной девушке. Многие ребята восхищённо оглядывались ей вслед, не решаясь подойти и заговорить.

Для Марины Михайловны, женщины внешне интересной, по натуре очень романтичной и доброй, сумевшей на своём, не столь уж лёгком, жизненном пути как-то сохранить идеалы души и противостоять цинизму, это время стало личной перестройкой. В свои сорок семь лет она была вынуждена сосредоточить всё своё внимание на выросших дочери и сыне. Её и мужниной инженерной зарплаты едва хватало на жизнь, а повзрослевшим детям нужно было многое. И Марина Михайловна стала убеждать себя: «Я уже в годах. Обойдусь. Детям — нужнее». Это касалось почти всего, что требовало материальных затрат. Кроме того, Мария Михайловна чувствовала постоянную необходимость поддерживать детей где советом, а где — просто душевным теплом. Она старалась быть им другом, памятуя постулат: друг всегда поймёт друга и не осудит. Благодаря этому и сын, и дочь всегда были откровенны с Мариной, поверяли ей свои сомнения, переживания, прислушивались к её советам. Так Марина Михайловна постепенно убедила себя в том, что её жизнь теперь всецело посвящена детям. Личные привязанности и устремления отступили на второй план. «Какая уже личная жизнь в моём возрасте?» — рассуждала она.

Впрочем, Марина Михайловна всегда так же самозабвенно любила мужа. Надо отдать ему должное, он заслуживал такое отношение к себе — всегда был для неё надёжной опорой и близким человеком. Он разделял её чувства к детям, даря им по-мужски скупую ласку и внимание.

Про таких, как Евгений Иванович, говорят мастер — золотые руки. Он умел делать любую работу по дому, причём — с неизменно высоким качеством, аккуратно, с подчёркнутым изяществом. По натуре добрый и мягкий человек, он исповедовал высокую порядочность, когда дело касалось высоких принципов и воспитанных в нём с молоком матери идеалов. Марина Михайловна не переставала поражаться его эрудиции. О чём бы ни заходил разговор, Евгений всегда со знанием дела мог поддержать его, демонстрируя обширные знания в политике, государственном устройстве, социуме. Его дальновидные политические или социальные прогнозы, как правило, сбывались.

За много лет совместной жизни многое для супружеской четы Евгения и Марины стало как бы очевидным, само собой разумеющимся, естественным. Обоим была присуща жертвенность во имя счастья друг друга, каждый, как мог, дарил себя своим близким, не считаясь ни со здоровьем, ни с личными амбициями. И вот теперь наиглавнейшим предметом их забот стали дети, разрешение их проблем. А они могут нарастать как снежный ком, ведь и дочь, и сын вступили романтичную пору знакомств, любовных увлечений, переживаний…

Для того чтобы осознать это, следовало как бы приподняться над повседневной рутиной быта, и Марина Михайловна не без внутренней гордости считала, что ей это удаётся… Она дипломатично направляла и сына, и дочь, став как бы их вторым «я». И получала от этого огромное удовлетворение. Права ли была она, настроив себя на подобную самоотдачу? Наверное, только сама жизнь может ответить на этот вопрос. Значит, нужно жить. Жить в полную силу!