Чувства не умирают - Алексей Игнатов

рукой по щеке. На пальцах осталась помада и немного крови из ранки, пробитой камешком.

Винс оставил букет в урне и ушел, не выбирая дороги. Светофоры на перекрестах принимали решения вместо него, он шел туда, где загорался зеленый свет, сворачивал наугад и равнодушно шагал под колеса машин. Где-то очень далеко, в другом мире, визжали тормоза и гудели клаксоны, но Винс не слышал.

Он уходил от центра, от привычных кварталов. Город менялся. С улиц исчезли люди, пропали бетонные коробки домов. Убогие городские кусты отошли в сторону, уступая место цветущим деревьям. После пары лет работы в такси начинает казаться, что в городе не осталось незнакомых закоулков, но Винс не узнал место, когда снова начал замечать реальность вокруг. Улица, вымощенная булыжниками, странные кривые деревья, старые дома, стоящие стена к стене. Ни единой машины, ни одного человека. И ни единого прохода между домами, кроме, разве что, дыры в заборе, прикрытой колючими ветками.

Бездомный пес вышел на дорогу за Винсом. Он рыкнул, показывая клыки и характер, и неспешно двинулся к Винсу. «Нечего тебе делать на мой улице, человек!» — так Винс перевел этот рык. Собак он не любил, и выбрал дыру в заборе. Дома на той стороне дыры расступились, и освободили место для площади, совсем крохотной, и пустой, не считая большой статуи в центре.

— Да что за бред? Куда меня занесло вообще? — спросил Винс вслух.

— На площадь Верханы! — ответил девичий голос.

— Чего? — опять спросил Винс. Статуя говорит с ним?

— Чего-чего… — передразнил голос. Девчонка лет пятнадцати выглянула из-за статуи. — Сюда иди. Говорить надо с этой стороны!

Винс послушно обошел статую. Обнаженная мраморная женщина смотрела на него с пьедестала, сжимая в руках копье и зеркало.

— Говорить с кем?

— Ты первый раз, что ли? Смотри — это Верхана, богиня любви. Надо пожелать, что бы кто-то тебя полюбил и принести жертву из крови.

— Жертву? Ты больная?

— Да ты сам больной! Палец надо проткнуть, что бы кровь капнула, и все сбудется.

— Ага, я и вижу! Несчастные влюбленные в очередь стоят, на земле ночуют, что бы к статуе пробиться! Где же они? Если все сбудется — что ж тут нет-то никого? У кого это тут все сбылось?

Гнев и обиду очень удобно срывать на тех, кто не сможет дать отпор, и Винс перешел на крик. Девчонка может и не виновата ни в чем, но на кого-то же он должен наорать за все, что случилось!

— Ни у кого не сбылось, — призналась девчонка. — Но это же потому, что сбывается, только если на самом деле хочешь! Чем сильнее чувства — тем сильнее приворот. Так говорят! Наверное, никто еще пока как следует не хотел. Вот ты хочешь?

— Я-то как раз хочу! — голос Винса сорвался на визг. — Я хочу! Что бы на коленях стояла, тварь, что бы простить умоляла, ползала передо мной!

Девчонка тихо ушла, а Винс стоял один посреди площади и брызгал слюной на ногу статуи на каждом крике.

— Что бы жить одна не могла, не отходила никуда, бегала за мной, как на поводке!

— Что бы чувства ни умирали… — добавил он шепотом, и умолк.

Он стоит один и орет на мраморную статую. Как же глупо! Почти таким же дураком он себя ощущал в день, когда стал горбатым гномом. К черту все! К черту Асту, к черту статую, ему надо просто пойти домой. Хотя, это не так просто, учитывая, что он понятия не имеет, куда попал.

Винс огляделся. Дыра в заборе — не единственный путь! Калитка перекрывала выход с площади. Одна калитка, без забора, изящная, отличая из бронзовых завитков. С натугой Винс открыл ее и вышел из круга кривых деревьев.

***

Визг тормозов коснулся его ушей одновременно с бампером, ударившим по ногам. Мир закружился, асфальт хлестнул по лицу. Винс лежал на дороге. Живой, и почти что невредимый, не считая ладони, разодранной об асфальт и залитой кровью. Такой же красной, как капот седана, который его сбил.

Когда Аста выбралась из машины, она уже не смеялась. Арест из-за сбитого пешехода, суд, тюрьма — такое будущее начисто лишает чувства юмора.

— Я же не видела, не видела, он сам под колеса кинулся! Это он сам виноват, — причитала Аста, пока копалась в сумочке. Она вынула из нее телефон, но ее палец не коснулся кнопок набора номера. Скорая подождет, сейчас есть дело поважнее! Аста включила камеру и прицелилась в спину Винса.

— Он сам мне прыгнул под колеса, я его видеть вообще не могла! Он мне весь бампер помял своей тушей, видите? — Аста навела камеру на совершенно целый бампер. — И он дышит! С ним все в порядке, он живой. Я ничего ему не сделала!

Винс перекатился на спину и сел, стоная и пошатываясь.

— Вини? — Аста опустила телефон — Ты что ли, опять? Ты живой?

— Ты меня сбила!

— Да ты сам под колеса кинулся, я вообще не виновата! Я тебя не видела, ясно! Я… Я вызову врача.

— Нет! Они тебя арестуют за наезд. Просто отвези меня в больницу. Я тебя не выдам, но ты должна отвести меня к врачу!

Он протянул руку. Коснуться Винса или потерять права и машину? Отвести горбатого гнома в больницу, или оказаться в тюремной камере? Не простой выбор! Аста убрала телефон и помогла ему подняться. Винс повис на ней, словно человек, почти падающий без сознания, обнял за талию. Ее волосы, какой аромат! Он вдохнул его и коснулся ладонью щеки, которую столько лет жаждал поцеловать. Кровавый след остался на коже. Аста вздрогнула и отшатнулась, стерла кровь. Рассмотрела испачканные красным пальцы. Рассмотрела Винса.

— Вини? Садись в машину! Назад.

Он открыл дверцу и повалился на заднее сидение.

— Подвинься! — Аста забралась к нему.

— Ты не сядешь за руль? — спросил Винс

— Зачем нам руль, глупый? Он же мешать будет! — ответила Аста, и расстегнула юбку.

Когда они насытились, кровь из пореза на руке Винса перепачкала их одежду, и за новой пришлось ехать домой к Асте. Душ помог смыть кровь, и в душе они насытились еще раз. Аста не вспоминала о больнице, не говорила об аварии, и уже не называла его горбатым гномом. Винс обнимал ее, лежа в ее постели и потягивал вино из купленной им же бутылки.

— Я люблю тебя, Вини! — сказала Аста, когда он уже засыпал. — Мои чувства никогда не умрут.

***

Вино и букет, засыхающий в урне, проели изрядную дыру в бюджете Винса, а таксист