Патруль времени (сборник) - Андерсон Пол Уильям

— Не более того, что я уже рассказал, а остальное вы сами видите. Да еще есть этот документ в архиве Кубилая. В нем, если вы помните, лишь удостоверяется, что четыре корабля под командой нойона Токтая и ученого Ли Тай Чунга были отправлены к землям, расположенным по другую сторону Японии.

Эверард рассеянно кивнул. Бессмысленно было сидеть и чего-то ждать.

Сандовал откашлялся.

— Я думаю, нам не стоит обоим появляться перед ними, — сказал он. — Может быть, вам пока лучше остаться в резерве, на случай непредвиденных действий с их стороны?

— У вас комплекс героя, да? — насмешливо произнес Эверард. — Нет, нам лучше идти вместе. Пока нет оснований опасаться. Они не настолько глупы, чтобы нападать на неизвестных людей. Вы разве не видите, как хорошо они обращаются с индейцами? А мы для них будем еще более непонятны… Однако, несмотря на это, я ничего не буду иметь против пары хороших глотков перед дорогой.

— Согласен! И после тоже!

Каждый достал из седельной сумки полугалонную флягу и как следует приложился к ней. Согретый шотландским, Эверард пришпорил лошадь, и оба патрульных поскакали вниз по холму.

Над долиной раздался резкий свист. Их заметили. Вскоре они ехали ровной рысью сквозь строй монголов. С обеих сторон их сопровождали всадники с луками наготове.

«Надеюсь, мы выглядим вполне миролюбиво», — подумал Эверард. Как и на Сандовале, на нем был костюм двадцатого века: бриджи, охотничья куртка от ветра и шляпа — от дождя. У каждого был кинжал, маузер и станнер тридцатого века.

Навстречу им выехала новая группа всадников. Эверард внимательно вгляделся. Примерно за час до отправления он получил довольно полное представление об истории, языке и обычаях монголов, китайцев и местных индейцев. Но он никогда не видел этих людей так близко.

Выглядели они довольно непрезентабельно: небольшого роста, кривоногие, с плоскими лицами и жидкими бороденками. Но вооружены и одеты были неплохо: кожаные штаны, обувь, нечто вроде кирас из того же материала, покрытых лаковым орнаментом, стальные шлемы с плюмажами, кривые сабли, ножи, луки и колчаны со стрелами. Человек в центре группы имел явные знаки отличия: сделанные из золота хвосты яков. С бесстрастным выражением лица он наблюдал за приближением патрульных.

На плечи предводителя был накинут расшитый серебром плащ. Он был выше самого высокого своего воина, лицо его украшала рыжая борода и почти римский нос. Приближение патрульных заставило проводника-индейца, ехавшего рядом с ним, отпрянуть назад. Нойон же Токтай остался на месте, окидывая Эверарда твердым взглядом.

— Приветствую вас, — произнес нойон. — Какой дух привел вас сюда?

Он говорил на диалекте лутуами, ставшем позднее клаймакским языком, с едва заметным акцентом.

Эверард ответил на лающем языке монголов:

— Приветствуем тебя, о Токтай, сын Батыя. По желанию Тенгри мы пришли с миром.

Это было эффектно. Краем глаза Эверард заметил, как многие монголы сделали рукой знак от дурного глаза. Но воин по левую руку от Токтая быстро обрел бесстрастность, воспитываемую у этого народа с рождения.

— О, — сказал он, — значит люди западных земель тоже достигли этой страны. Мы не знали об этом.

Эверард присмотрелся к нему. Ростом он был выше обычного монгола, кожа его была почти белой, черты лица — мягкие. Одет он был так же, как и остальные, но не вооружен. На вид ему было лет пятьдесят, и он был старше своего нойона. Эверард почтительно поклонился в седле и заговорил на северо-китайском диалекте:

— Почтенный Ли Тай Чунг, осмелюсь исправить твою ошибку, — мы пришли из южной страны.

— До нас доходили слухи об этом, — проговорил ученый, не в силах скрыть свое возбуждение. — Даже у нас на далеком севере ходят легенды об этой богатой и прекрасной стране. Мы идем туда, чтобы принести твоему правителю любовь нашего Кубилая, сына Тули, сына Тенгиса, попирающего землю своими ногами.

— Мы знаем о Кубилае, — сказал Эверард. — Мы также знаем калифа, папу, императора и других монархов, менее важных.

Ему приходилось говорить, осторожно выбирая слова, чтобы не оскорбить их повелителя, ставя его в то же время на должное место в иерархии мировых правителей.

— О нас же почти ничего не известно в мире, потому что наш правитель не ищет связи с другими землями и не хочет, чтобы искали его. Теперь разреши мне представить себя, недостойного. Имя мое — Эверард, и я не русский с запада, как можно подумать по моей наружности. Я принадлежу к охранникам границы.

Пусть сами решают, что это значит…

— Но вас немного, — резко сказал Токтай.

— Больше и не нужно, — произнес Эверард самым приятным голосом, на который он был способен.

— И вы далеки от дома, — вставил Ли.

— Не далее, чем вы, уважаемые, от Киргизского тракта…

Токтай положил руку на пояс с саблей.

— Идите за мной, — сказал он. — Я чествую вас, как посланников. Мы разобьем лагерь и послушаем слово вашего повелителя.

Заходящее солнце позолотило снежные вершины западных гор. Тени в долине сгустились, лес потемнел, но на месте лагеря, казалось, стало еще светлее. Слышалось журчание ручья, стук топоров, шелест травы под копытами лошадей.

Монголов очень интересовали их странные гости, но лица воинов оставались бесстрастными. Глаза же буквально поедали Эверарда и Сандовала, губы беззвучно шептали молитвы. Однако это ничуть не повлияло на быстроту, с которой они разбили лагерь, поставили вокруг него стражу, позаботились о лошадях и начали готовить пищу. Но Эверарду показалось нарочитым это молчание. По архивным записям он помнил, что монголы, как правило, веселы и разговорчивы.

Он сидел, скрестив ноги, на полу шатра. Круг довершали Сандовал, Токтай и Ли. Перед ними лежали коврики, посередине стояла жаровня с котелком чая. Это был единственный шатер экспедиции, взятый, видимо, для подобных торжественных случаев. Токтай сам налил в чашу Эверарда кумыс, который тот отпил с громким причмокиванием, положенным по этикету, и передал другому. Он пил гораздо худшие вещи, чем кислое кобылье молоко, но все же был рад, когда ритуал закончился и все принялись за чай.

Предводитель монголов заговорил. Его голос слегка дрожал, чувствовалось его недовольство тем, что чужеземцы просто подошли, а не подползли к посланнику великого хана на животе. Но его слова были любезны, хотя он и не мог говорить так гладко, как ученый китаец.

— Пускай же теперь гости объявят волю своего повелителя. Как его зовут?

— Нельзя произносить имя его, — сказал Эверард. — О землях его до вас дошли лишь ничтожные слухи. О власти его, нойон, можешь судить по тому, что он послал сюда только нас, с двумя лошадьми.

Токтай ухмыльнулся.

— Красивые животные, ничего не скажешь. Только я хотел бы посмотреть, как они скачут в степи. Долго ли вы ехали сюда?

— Не больше одного дня, нойон.

Эверард полез в карман своей куртки и вынул несколько пакетиков с подарками.

— Наш повелитель преподносит посланникам великого хана эти дары в знак своего уважения.

Пока монгол разворачивал упаковку, Сандовал прошептал на ухо Эверарду по-английски:

— Мэнс, мы сваляли дурака.

— Почему?

— Целлофан, в который завернуты подарки, произвел впечатление на варвара Токтая. Но взгляните на Ли. Китайцы освоили письменность еще задолго до того, как в Европе предки Бонвита Теллера только рисовали. В его глазах мы явно упали.

Эверард пожал плечами.

— Ну что ж, он вполне прав. Разве нет?

Их разговор на незнакомом языке не остался незамеченным. Токтай бросил на них тяжелый взгляд, но потом опять стал рассматривать свои подарки. Сначала он немного боялся карманного фонарика и даже прошептал несколько заклинаний, но вовремя вспомнил, что монголу не подобает бояться ничего, кроме грома, и взяв себя в руки, стал забавляться с ним, как ребенок.

Китайский ученый получил в подарок книгу, незнакомый шрифт и оформление которой, по всем статьям, должны были изумить его, но он воспринял ее вполне спокойно, хотя и рассыпался в благодарностях. Эверард понял, что с этим ничего не поделаешь — софистика лежала в основе любого знания.