Страсти в загробном мире и наяву. Знамение - Дмитрий Семенов

Глава 2

Любознательный сосед

Мысли Алексея прервал голос молодого, невысокого роста мужчины, вошедшего в каюту.

– Здравствуйте! Я ваш сосед. Меня зовут Володя. Давно хотел с вами познакомиться. Вот только сегодня мне повезло. Мы идем вместе до Стамбула и обратно. Впереди масса свободного времени. Два перехода. Трое суток, пока мы будем находиться в море, нам хватит для нашего общения. О вас мне рассказывал знакомый таможенник, для которого вы написали стихотворение с посвящением Севастопольской таможне.

– Здравствуйте! – ответил Алексей, подавая руку для знакомства. – Рад с вами познакомиться. Меня зовут Алексей Иванович. – После чего слегка пожал руку Владимира и сел на расправленную постель своей койки.

Володя, присев на диван сказал:

– Времена сегодня такие, что и писателям, видимо, приходится бросать свое дело и заниматься зарабатыванием денег для своего существования. Вот раньше было иное время. Насколько я знаю, по телевидению показывали, как писатели хорошо жили. Им выделялось дополнительное жилье, они имели дачи. Получая большие гонорары и премии, думали о том, как больше написать хороших произведений. А вы, вот я вижу, в челноки подались. Знать стали нуждаться в деньгах, – сказал Володя.

Алексей, смутившись, ответил:

– Не все писатели жили так. Я ведь поэт. Поэтам жилось труднее, чем прозаикам. А в наше время поэты кем только не работают. И дворниками, и посуду моют в ресторанах. Кто как может, тот так и выживает. И при советской власти поэты никогда не жили за счет своего творчества. Если они оканчивали Литературный институт, или какой другой ВУЗ, дающий право работы в издательстве художественной литературы, они работали редакторами. Некоторые уходили в журналистику и занимались злобой дня. И тем и другим обычно становилось не до стихов. Нужно было как-то зарабатывать деньги. Я проработал в издательстве три года после увольнения из Советской армии. И вот, как видишь, стал закоренелым челноком можно сказать – мореходом. На чем только не ходил в Стамбул. Начал с «Муссона», добрался до «Пассата». А знаешь, как я в Литературный институт попал. Чуть ли не по недоразумению. В тридцать восемь лет начал писать стихи. У одних такая возможность открывается в детстве. Они всю оставшуюся жизнь совершенствуются в своем мастерстве, достигая высоких результатов. А я, написав непонятно какой бред, взял и выслал его в институт на творческий конкурс, а потом меня разгромили с моими стихами на литобъединении в окружной газете. Все, что они со мной сделали, сориентировало меня на правильное написание стихов. Естественно, из института пришел отказ. А в газете меня стали печатать, да и в других газетах и журналах тоже. Вот так, после первого провала, в сорок лет я попал в институт. Конкурс был сто человек на место. Не подумай, что конкурс по оценкам, полученным на экзаменах. Чтобы попасть на экзамены, где тоже есть свой конкурс, нужно пройти творческий конкурс. Его-то вот я и прошел. После него нужно было писать сочинение по литературе и сдавать устные экзамены по литературе и русскому языку, истории СССР, а также по английскому языку. Самое смешное, что вызвало ко мне интерес, произошло со мной на сочинении. Взяв свободную тему «Советские писатели в борьбе за мир», написал небольшое вступление, а к нему добавил, что я тоже веду борьбу за мир, что примером такой борьбы является мое стихотворение «Сон американского генерала». Огромными буквами на четырех листах явил свой опус об американском генерале, после чего, сделав небольшое заключение, сдал его. На все про все ушло минут – пятнадцать-двадцать. Таким образом, я рассмешил всю приемную комиссию. Они мне не стали ставить двойку потому что по ошибкам я претендовал на тройку и просто на просто не все бы смогли со мной увидеться. Когда читали результаты и называли оценки за сочинение, то двоечники быстро уходили из зала. Меня оставили для того, чтобы побеседовать на устном экзамене. Вот так я и попал в студенты в сорок лет.

– Интересная у вас биография, Алексей Иванович. Конечно, сидеть в кабинете спокойней и надежней.

– Знаешь, Володя, какая это скука. Читать чужие рукописи и тратить на них свой творческий потенциал. Мне ведь надо свое писать. Я ведь не на редактора учился, проще сказать на поэта. Но ведь ты знаешь, что на поэта выучиться невозможно. Поэзия является тайной. Чем больше познаешь мир, тем больше видишь в нем поэзии. Вот я и решил познавать мир, для того, чтобы стать настоящим поэтом, а не книжным. Я на себе испытал, что такое настоящий шторм, идя в Стамбул можно сказать на прогулочном катере. Знаю, что такое катамаран, какая в нем ощущается качка – очень неприятная. Мы с сыном, когда шли в Стамбул не сориентировались и не взяли с собой надувных матрасов, пришлось спать прямо на палубе без подстилок, так как их у нас тоже не оказалось. Сидеть на стульях очень неприятно, то тебя от качки поднимает вверх, то резко опускает вниз. Вот и летаешь как на качелях туда-сюда. Но не мне тебе рассказывать, ты сам имеешь большой опыт.

Володя улыбнулся, потом смутившись, тихо сказал:

– Я, Алексей Иванович, сам боюсь такой погоды. Шторм он и есть шторм. Штука неприятная.

– Да, миленький, катамаран – куда ни шло, а все-таки лучше, по сравнению с прогулочным катером. Катамаран хоть сверху не заливает водой и не бьет волна по надстройке, как кувалдой. Лежишь на матраце, на полу и думаешь: выбьет волна переднюю переборку и поплывут наши матрацы по палубе, с которой были сняты сидения для проведения дискотеки летом, а зимой для доставки челноков в Стамбул и обратно. Одним словом, романтика. Поэт должен быть романтиком. Все, миленький ты мой, хорошо. Мне очень нравится такая жизнь. Сплошной адреналин – так сейчас стало модно выражаться. Адреналин, да еще и с кровью.

Володя растерянно взглянул на Алексея.

– Как с кровью?! – испуганно спросил он.

Алексей улыбнулся и спокойно сказал:

– Да, Володенька, с кровью. Потому что мы с сыном на берегу съели по два обеда, перед тем как идти на посадку. Думали, что нас не будут кормить до самого Стамбула. Мол, наедимся и перетерпим, обойдемся без горячей еды. Было холодно, шел снег, дул пронизывающий ветер. А когда человек сытый, то он не так мерзнет. Сынок мой ничего, сладил с собой во время шторма, а меня вывернуло всего наизнанку. В довершении всего из носа хлынула кровь. Девушка, сидевшая на матраце у противоположного борта, так испугалась, что глаза ее в тот момент выражали неестественный ужас. И все-таки я пришел в себя. Сын помог мне привести в порядок свое законное место на полу, так сказать, на палубе нашего кораблика. Двигались мы по палубе с приплясом. Иногда, когда припляс не удавался, чтобы не рухнуть на своего попутчика, лежащего на матраце, упирались ладонями в потолок. А когда и это не удавалось, то старались скорректировать свое падение, чтобы не придавить человека. Но, всякое бывало. Иногда и придавливали. Извинившись, ползком добирались до своего матраца. Нас ведь на палубе располагалось сорок с лишним человек, да еще из кают все пришли к нам, потому что в каютах была сплошная сырость, не работало отопление. Ох и весело было нам. Шутки сыпались со всех сторон. Шторм породнил нас. На всю жизнь остались впечатления от этого кораблика, идущего в бушующем море к своей цели.

Володя, улыбнувшись, сказал:

– Первый раз в своей жизни вижу поэта-челнока.

Глава 3

Моя милиция меня бережет?

Володя, глядя на Алексея, сказал.

– Вот вы говорите о том, что поэты кем только не работают. Но, ведь челночным бизнесом, наверное, намного интереснее заниматься, чем мыть посуду или же мести метлой тротуары? Но поэт, да еще челнок, является большой редкостью?

– Да, Володенька, ты прав. Такое бывает редко. Я уже несколько лет «мотаюсь». Сначала ездил в Варшаву, но поездки туда сопряжены с большой опасностью. Положение челнока там можно сравнить с положением канатоходца, который ходит по лезвию ножа. Опасности подстерегают челноков на каждом шагу. Рэкет, бандиты, мошенники и всякая прочая сволочь.

– А как же полиция?

– О, милый, польские власти дают возможность нам самим защищать себя от своих же бандитов. Полицейские просто отворачиваются, когда видят происходящее на их глазах ограбление или избиение нашего брата. В Турции такого нет, поэтому я и хожу в Стамбул, здесь намного безопаснее. А поляки? Да чего о них говорить?! Они ведь тоже люди. У них своих проблем по уши. Если честно сказать, у нас в Москве милиционеры тоже нас не защищают в подобных случаях. Они тоже отворачиваются или просто уходят, давая мошенникам полную власть на столичных улицах. В Стамбуле полиция работает четко, к русским относится хорошо. Мне даже один полицейский в Аксарае помог поставить тюк с товаром на тележку. Такого в России не увидишь, не один милиционер не станет помогать. Хорошо если не остановит и не начнет проверять, что в мешке. А потом еще и потребует накладные, будто не знает, что на оптовом рынке никаких накладных никто никому не дает. Однажды приехал из Севастополя в Москву. Войдя в вестибюль метро с тележкой, на которой у меня стояла небольшая сумка с личными вещами, тут же был задержан бдительным милиционером и препровожден в милицейский пункт за то, что пользовался в метро тележкой. В милицейском пункте было человек пять задержанных. Дама в милицейской форме крупного телосложения рявкнула на меня.