Алина. Серия «Знакомые лица» - Татьяна Краснова

Вот сколько всего проделано буквально за час. А теперь – застыла на крыльце, и всё. Конечно, было бы легче сейчас провожать дочку, помогать ей устраиваться в палате, советоваться с доктором, словом, продолжать суетиться. Ждать всегда тяжелее всего.

Вспомнилось, как лежала с Женей в больнице, когда той было четыре года. Температура никак не хотела опускаться ниже сорока. Несколько бессонных ночей, а приходилось еще самой мыть полы – не было нянечки, и по неписаному больничному закону ухаживать за остальными детьми в палате, особенно за теми, к кому никто не приходил. Чужих детей не бывает.

И то, кажется теперь, тогда было легче – по крайней мере, знала, что делать, и делала. А когда от тебя ничего не зависит – ощущение беспомощности просто парализует.

Особенно плохо было девочке из, как шепотом объяснила врач, неблагополучной семьи. Очень слабенькая, она в три года выглядела, как в полтора. Ее, больную воспалением легких в тяжелой форме, забрали у вечно пьянствующих родителей социальные работники. Любови Сергеевне потом и самой много раз приходилось бывать в подобных семьях, когда она перешла из школы в соцзащиту.

Но та девочка запала в душу и осталась в памяти – Люба первый раз увидела сироту при живых родителях. Пожалуй, она потратила тогда на девчушку не меньше сил, чем на свою дочку. Маша Соломина. Потом она все-таки попала в детский дом. Люба привозила ее к себе домой погостить, Сережка учил ее кататься на велосипеде.

А маленькая Алина сейчас в семье Егоровых. Они познакомились только сегодня, но у Любы глаз наметан – люди надежные, девочке там будет хорошо. Подружка нашлась, значит, стресс скорее пройдет, и что-нибудь она о себе расскажет.

Главное – к кому они сюда ехали? Если даже предположить худшее, что мама девочки действительно умерла в больнице, – почему они не вернулись из Москвы домой, в Можайск, где родилась и прописана бабушка? Белогорск совсем не по пути. Они ехали сюда специально. К кому? Зачем? Возможно, здесь есть родственники или друзья, к которым можно обратиться в трудную минуту.

Люба внезапно заметила, что все эти вопросы бегут в голове автоматически, а главные мысли – там, в больнице, рядом с дочерью. Она даже испугалась: никогда такого не было, чтобы она думала о чужой беде с безразличием. Но сегодня всё вытесняла своя беда. Надо было перезвонить в Можайск, как договаривались, чтобы ее знакомая не тратила на звонки своих денег, но Люба продолжала сидеть. В чем дело?

Попыталась сконцентрироваться, как обычно, когда ее что-то, но непонятно что, угнетало – дежурный по кухне Сережка не помыл посуду? он же устроил кавардак в своей комнате? Женя не позвонила? Андрей заявил, что опять работает в выходные? – и определить, что именно. А решение потом само найдется, по обстоятельствам: заставить вымыть и прибрать, отпустить гулять с друзьями и сделать всё самой, позвонить дочке, не звонить дочке – нечего без конца мельтешить и опекать и так далее.

Сейчас всё определялось на редкость четко и ясно: хочу, чтобы хоть раз в жизни с чужим ребенком занимался кто-то другой, когда мне нужно быть со своим.

Но эта конкретика угнетала еще больше. Неужели начинается синдром выгорания, о котором говорили на учебе? Когда социальный работник, врач или педагог уже не может черпать из себя сочувствие, сострадание, милосердие? Когда им на смену приходит безразличие и даже враждебность, и не только не можешь помогать другим, а уже сам нуждаешься в помощи психолога. Да ведь так можно остаться без профессии! Отлично: в сорок лет – с депрессией вместо профессии.

Да нет же, надо успокоиться, взять себя в руки.

Из комнаты доносились звуки телевизора. Началась реклама. Неожиданно заезженные фразы рекламных роликов подействовали на Любовь Сергеевну умиротворяюще. Люди чистят зубы, пьют чай, стирают, гладят и выводят пятна – значит, продолжается обычная будничная жизнь, в которой не может быть ничего ужасного, ему просто нет места. Значит, и у них всё будет так же спокойно, и ничего страшного не произойдет. Женьке станет лучше, и она родит здорового хорошенького малыша.

Конечно, надо просто успокоиться. Люба человек эмоциональный, и сама прекрасно это знает. Не стоит впадать в крайности. Пора отдохнуть. Но она, чувствуя это, и взяла отпуск! Собиралась и сама восстановиться, и заняться своими детьми. Вон Сережка, оболтус, получил свой первый паспорт и заважничал, решил, что теперь взрослый, работать собрался, о чем-то толкует с Игорем. Ей ничего не говорит, а она ведь и не спрашивает. Хорошая мать!

– Мам, – подошел Сережка, – Можайск на проводе.

Ну вот, и здесь оплошала, не успела сама позвонить.

Информации набралось немного: семья Колесовых, бабушка, мама и дочка, действительно проживают в Можайске, в соцзащите они оформляли компенсацию на оплату жилья как малоимущие. Но это уже что-то. Круг сузился: кроме не приходящей в сознание бабушки, у Алины Колесовой никого нет. Но к кому-то же они ехали в Белогорск. Хорошо, Андрей догадался передать объявление еще и в коммерческие газеты, и на местное радио. Возможно, его услышат – или прочитают – родные Колесовых, объявятся и заберут девочку.

Надо пойти ее проведать. Все-таки ничего не бывает напрасно. А ведь судьба привела малышку прямо к ней в дом, и нашел ее не кто-нибудь, а Сережка.

Как тебя зовут?

ВСЕ пассажиры из необычного транспорта разом попытались заговорить, но так же дружно остановились, встретив взгляд милиционера, солидного усача лет пятидесяти. Дав понять, кто здесь главный, он начал объяснять сам, обращаясь почему-то к Любе:

– Вот, Любовь Сергеевна, дело-то какое. Вы только не волнуйтесь. Я знаю, что у вас и так дома волнений хватает. Ваш Сережка в перелесочке рядом с пляжем обнаружил женщину пожилую, без сознания. Наверно, от жары плохо стало. На скамеечке, на дорожке, что идет от остановки. А с ней вот девчушка была.

Все повернулись к девочке. Та потерянно стояла в сторонке и глаз ни на кого не подняла.

– А вы-то там как оказались, Гусятников? – устало спросила Люба. – «Скорую» надо было вызывать.

– Да вызвали, увезли уже старушку, – махнул рукой Гусятников. – В том-то и дело, что куда теперь девочку? Они приезжие, а куда ехали, к кому – неизвестно. Старушка в себя не пришла, да и придет ли? Совсем плохая, там нашатырным спиртом не поможешь. А девочка молчит, даже как зовут, не сказала. Понятное дело, переволновалась за бабушку, чужие люди кругом – а мне-то что делать? Я и решил сразу к вам, совет держать, вот и ваших заодно подбросил. Слышал, что вы в отпуске, вы уж извините.

Из короткого разговора между милиционером и соседкой Валентина поняла, что Люба работает в службе социальной защиты населения и помогает безнадзорным детям и детям-сиротам. И, видимо, не формально и не по-чиновничьи, если к ней прибегают совет держать вот так, в любое время.

– Тебя как зовут, малыш? – Валентина опустилась на корточки и попыталась заглянуть девочке в лицо. Но та только еще ниже опустила голову. – Хочешь чего-нибудь попить? У нас есть квас, а еще – очень вкусная вода из колодца. А покушать хочешь?

Панамка опустилась еще ниже.

– Она вообще ничего не отвечает, мама, – быстро заговорила Ксюша. – Мы с Сережей уже по-всякому пытались. Она даже мороженое не ест.

И начала сбивчиво рассказывать, как Сережа, с которым они успели познакомиться и разговориться о компьютерах, пошел за мороженым и как прибежал обратно с известием о старушке, лежащей на скамеечке, как вызывали «скорую» по чьему-то мобильнику – словом, обо всех событиях, в которых они принимали самое активное участие.

Игорь, всё время нервно поглядывавший в сторону своего дома, наконец извинился:

– Любовь Сергеевна теперь всё устроит, а я побегу – там Женя одна! – И убежал.

Валентина пыталась и слушать Ксюшу, и одновременно прислушиваться к ставшему совсем тихим разговору Гусятникова и Любови Сергеевны.

– …и билетов никаких с собой нет. Понятно, что в автобусе, да и в электричке она их скорее всего просто не брала: сама пенсионерка, ребенок маленький. Откуда, куда ехали? Мы нашли только паспорт на имя Колесовой Антонины Ивановны, из Можайска. Туда послали запрос. А еще… – Он заговорил совсем тихо.

– А это наша Мифа! Можешь ее погладить, она совсем не царапается. Смотри, ты ей понравилась, она хочет подружиться!

Из дома тем временем появилась Настя, и обращалась она к незнакомой девочке. Трехцветная кошка осторожно нюхала девочкин сандалик, потом потерлась о ее ножку, а потом, демонстрируя дружелюбие, привскочила на задние лапы.

– Это она просится на руки, – объясняла Настя. – Только смотри, у нее лапы в земле, наверное, опять в клумбе копалась. Ее зовут Мифа. Ее сначала назвали Миф, но потом оказалось, что она девочка. А меня зовут Настя. А мою сестру – Ксюша, а маму – Валентина Дмитриевна. А тебя как зовут?