Удивительно и странно - Нина Чешко

— Ур-р-р! Устал я с ней, — говорил раздраженным басом большой черный, по-командирски держащийся пес. — Да собака ты вообще или шапка меховая? Игр-р-рушка дев-чонкина!

— И-и-и-и-и-игрушка! — хныкала в ответ Стрекоза. — А в-вам-то что? Живу, никого не трогаю…

— Нашла чем хвалиться! — проворчал кто-то в собачьем кругу. — Кто здесь есть такой, кто никого не трогает? Нет здесь таких! Или, может, есть?

— Ну есть, — раздался ленивый голос из-под куста, где в белесой луже лунного света угадывалось что-то вроде груды шерстяной пряжи, из которой Павликова бабушка вяжет папе свитер.

— Кто же это? — насмешливо спросил ворчун.

— Ну я, — протянула груда шерсти.

— А ну выходи! — воинственно потребовал невидимый в глухой тени ворчливый пес: — Я этой диванной подушке сейчас на примере покажу, как тем, кто никого не трогает, легко уши обрывают!

— Ну рви, — по-прежнему лениво отозвалась охапка пряжи, зашевелилась, поднялась и оказалась кудлатой собачиной размером чуть ли не с автомобиль.

Стало тихо.

Только еле слышно ахнул от восторга рядом с Павликом Волчок и взвизгнула — очень даже слышно! — посреди поляны Стрекоза. При виде такого огромного пса всякому захочется и ахнуть, и взвизгнуть. Павлик сам еле удержался.

— А, это ты, Силач, — бросил наконец Черный Атаман. — Мы не ждали тебя. Ты ведь не с нами.

Силач молча лег опять. И опять стал похож на кучу шерсти.

— Р-р-р-р… — тихо сказал кто-то в кругу и замолчал.

— Ладно, — миролюбиво заговорила сидящая рядом с Атаманом большая собака, не то серая, не то белая, в лунном свете не разобрать. — Так что мы решили?

— Что тут решать! — вскочил маленький мохнатый пес, остроухий и очень подтянутый. — Ведь позор-р-р-р! Всему собачьему р-р-р-роду позор-р-р-р! До чего дошло — вчера бегу, а она с кошкой играет! Из-за нее скоро здесь на нас коты начнут лапу поднимать! Пр-р-рав Черный, надо из нее собаку сделать! Пусть тут с нами живет.

— Не хочу-у-у-у! — заскулила Стрекоза.

— Братцы! — сказал вдруг сидящий напротив оврага серый лохматый пес с простоватой мордой. — Неблагородно это. Нам товарищи нужны, нам рабов не надо. Пусть бежит к своей Майе. Мы вольные собаки, а не гиены.

— Глупец! — Сбоку встала на четыре лапы пятнистая большеголовая псина с массивным загривком, и вправду ужасно похожая на гиену из зоопарка. Пригнула голову к земле и глухо заворчала на серого пса.

Тут поднялся такой шум, что Павлику в кустах совсем не по себе стало. Волчку и подавно, но он виду не подал. Он самолюбивый.

— Гр-р-р!

— Пр-р-р-равильно!

— Бр-р-р-ред!

— Дур-р-р-рак!

— Др-р-р-рянь!

— Уи-и-и-и! — Это Стрекоза.

— Тихо! — гавкнул мощный бас Атамана, и под луной сверкнули атаманские зубы.

Сразу наступила тишина. Только где-то вверху ветер шелестел листьями да тихо поскуливала Стрекоза.

— Слушать меня! — Черный Атаман грозно оглядел всех вокруг, зачем-то особо задержал взгляд на безучастно лежавшем в сторонке Силаче, а потом повернулся к Серому. — Вольные собаки, говоришь ты? Не бывает вольных собак. Собака — это зверь человека. Что человек захочет, то с ней и будет. Захочет — игрушку из нее сделает, захочет — сторожа, захочет — слугу. А захочет… — он помолчал чуть-чуть, как будто у него голос перехватило, — захочет — из дому выгонит. Или не пустит в дом. Чтобы по помойкам бегали, подачки выпрашивали. Не по нам такая жизнь, мы все согласились, так ведь? Что молчите?

Кругом заворчали. Утвердительно заворчали, хотя и недружно.

— Так! Не будем мы собаками! Были у собак вольные предки — волки. А теперь нет волков — вон кругом лес пустой. Одни зайцы бегают да всякая мелочь. Не нужны нам мусорные ящики да человечьи задворки! Не будем мы собаками, будем вольными волками! Стаей волков в этом лесу. Мы так решили!

Тут Атаман опять на Силача посмотрел. И перестал говорить. Как будто хотел, чтобы Силач отозвался. Силач, видно, понял.

— А ведь в этом лесу и тигров тоже нет, — протянул он задумчиво. — Почему бы вам сразу в тигры не податься? Что уж на мелочи размениваться?

Среди собак на поляне шумок прошел. Кто заворчал, а кто и засмеялся. Волчок, например, засмеялся — знал, что за другими его не расслышать. Но и другие смеялись тоже. А Силач шумок переждал и сказал еще кое-что.

— А вы знаете, — сказал Силач, — в лесу ведь сейчас и охотников нет. А появятся волки — на волков и охотники обязательно появятся. Это уж закон такой: где волки, там всегда и охотники с ружьями.

Отчего-то вдруг тихо стало.

«Ага, — подумал про себя Павлик, — Вот, значит, как!»

Но Черного Атамана не так-то просто оказалось смутить.

— Так что ж! — рявкнул он и гордо тряхнул головой. — Где на волков есть охотники, там на охотников есть волки.

Это тоже закон. А мы не тигры, так будем волками. Да и других научим не быть человечьей игрушкой. — И мотнул головой на Стрекозу. — Вот с нее и начнем.

Стрекоза, видно, так изумилась, что и скулить забыла.

— Да что вас покусало в самом-то деле, — протявкала она тонким голосом. — Да что из меня за волчица? Да посмотрите вы на меня!

И лапой дернула голубенький бант на шее. Атласный бант, блестящий под луной. И правда, волки бантов не носят. Это все знают.

— Ха-ха! — презрительно залаяла на Стрекозу Гиена. — Волчица! Ты собакой стань сначала — и на то у тебя вся жизнь уйдет! Кошка персидская! Дур-р-р-ра!

И тут Стрекоза всех удивила. А Павлика — больше всех. Она встала на четыре лапы, наклонила голову, как та Гиена, и принялась рычать. Примерно так, как зарычала бы ее хозяйка Майечка, если бы решила попробовать.

— Я не дур-р-р-ра. И не кошка. А вы — никакие не волки. И не буду я в лесу с вами жить! Я к Майе пойду! И-р-р-р!

Сидящие кругом псы обозленно вскинулись, и кое-кто начал злобно рычать. Теперь уже по-настоящему злобно. Очень злобно. А Павлик взялся за ружье.

— Лезь вон на тот пень, — тихонько распорядился Волчок, одобрительно кивая.

— Зачем на пень? — не понял Павлик.

— Чтоб сверху. Подумают — большой. А я уж отсюда поддер-р-ржу, как сумею.

Павлик совет оценил, влез на пень, заорал папиным голосом: «Ого! Да тут волки!» И выстрелил из ружья. Ружье бабахнуло, как настоящее в телевизоре. И Волчок внизу громко залаял. Он даром что маленький, а лает густым басом, под стать здешнему собачьему атаману.

Вряд ли лай подействовал. Скорее ружье. Хотя охотники всегда бывают с собаками, это каждая собака знает. Но как бы то ни было, а похитители с поляны вмиг исчезли, как тени. То есть быстро и беззвучно.

Только одна собака посреди поляны осталась. И та в обмороке.

Но когда Павлик с Волчком к Стрекозе подошли, она глаза открыла. Огромные и светящиеся. И очень тихо и застенчиво сказала «спасибо».

— Ладно, — буркнул Павлик, — пошли. Покамест они не вернулись разбираться.

— Не вернутся, — сказал вдруг рядом чей-то густой протяжный голос. — Им стыдно станет, что они разбежались.

Павлик с испугу чуть ружье не уронил, а храбрый Волчок к Павликовым ногам прижался. Так же как Стрекоза. Потому что совсем рядом стоял огромный Силач и смотрел на них сверху вниз.

Постоял, посмотрел, потом, глядя на Стрекозу, добавил насмешливо:

— А из вас, сударыня, все же чуть-чуть собаку сделали, надо признаться.

Повернулся и потрусил не спеша вдоль оврага.

Павлик с Волчком вздохнули свободно и не стали время тратить на размышления, к чему это он такое сказал. А Стрекоза и подавно.

— Идем, — поторопил теперь Волчок. — Взял бы ты ее на руки, что ли, а то до рассвета домой не доберемся.

У Волчка рыцарская натура.

Утром мама Павлику говорит:

— А ты знаешь, Стрекоза нашлась. Вернулась сама. Ночью собака заскулила под дверью, они дверь открыли — Стрекоза.

— Ну конечно! — отвечает Павлик. — Это же мы с Волчком ее ночью у стаи диких собак отбили и домой принесли.

Ах, какой ты у меня выдумщик, — сказала мама и засмеялась.