Журнал «Приключения, Фантастика» 3 96 - Юрий Петухов

Оборотень Хар полагался на волю случая и верил, что всемогущая Фриада не оставит его, а убьют, значит, так тому и быть, королева пришлет другого, трогги никогда не сдадутся на милость победителя.

Один Цай стоял посреди рубки корявой, уродливой колодой — будто не живое и разумное существо, а пень какой-то. Цай не обижался на Гуга Хлодрика Буйного, тот его ругал прежде и не так. Цай вспоминал свою Умагангу. Не к добру были такие вот воспоминания, ох, не к добру, но разве сердцу прикажешь!

Вышел он из прострации, когда все сидели по местам, готовились к бою, выжидали, с чего начнет противник. Боевые шары, за исключением двух запасных, были подняты по тревоге и висели по бокам от «Святогора» малой защитной сферой, круговым слоем обороны. Первые залпы им предстояло принять на себя.

Цай подошел вплотную к обзорникам. И уставился не на уродов, грозящих погибелью, а в самый конец длиннющей платформы «Святогора», туда, где застило свет звезд черное непроницаемое пятно.

Цай знал, что будет делать. Он тоже имел право на риск. И он уже не думал о тюльпанах и заброшенной планетенке в глуши.

— Ну чего ты стоишь?! — выкрикнул из своего кресла Гуг.

— В ногах правды нету, малыш!

— Правды ни в чем нет! — отрезал Цай ван Дау машинально. И медленно пошел к серой переборке, к люкам трубоводов корабля.

— Куда ты?!

— Прощайте, — еле слышно просипел карлик.

— Да мы уже распрощались, — отозвался Дил Бронкс, — у тебя позднее зажигание, Цай! Живей облачайся в скаф. Похоже, дело начинается… — Дила захватывал азарт, его тянуло в гибельный водоворот, и он уже переставал реагировать на окружающее.

— Прощайте! — еще раз прошептал Цай ван Дау.

И юркнул в открывшуюся перед ним дверцу.

Через полторы минуты он был внутри своего «черного сгустка» и сидел под огромным черным колпаком в той самой каюте, куда его не пускали козломордый и его холуи. Сотни раз он вспоминал об этом колпаке, мучительно размышлял о его предназначении… и боялся, всегда боялся доводить мысль до конца — страх, непонятный, леденящий страх сковывал его измученное, измочаленное сердце — страх перед Небытием, и не просто перед неминуемой для любого живого существа смертью, но страх перед той Черной Пропастью, бездонней которой нет, страх перед Черным Океаном вечного безмолвия, страх перед адскими глубинами, откуда и всплыл во Вселенную людей этот сгусток мрака, страх пред самой преисподней. Она могла все… она могла втянуть в себя не одну вселенную не один мир, втянуть безвозвратно, она и готовилась к этому, к поглощению еще светлых миров, она и впустила в миры людей это черное пятно, чтобы… нет! Цай ничего не знал и не мог знать о намерениях потусторонних сил, они творили свое зло во мраке и тайне.

Он сидел с закрытыми глазами. Сидел, зная, что дорога каждая секунда. Но все еще не мог решиться, как не может решиться нажать курок самоубийца, который знает, что после этого нажатия уже ничего не будет — даже пустоты, даже тьмы — ничего! Но в эти мгновения Цай ван Дау не был одинок. Перед ним серыми тенями стояли серые стражи Синдиката, стояли и шипели из-под масок: «Не надо! Не надо!! Не надо!!!» А в руках у них были острые иглы с концами змеящихся проводов, будто стражи собирались вновь пропустить через позвоночник карлика пару-другую разрядов ку-излучения, приносящего жуткие муки. А меж серыми телами и лицами, по земле, в воздухе, над головами копошились омерзительные полупрозрачные черви-довзрывники, и от них исходило непререкаемое: «Не смей! Не смей!! Не смей!!!» Цай не обращал на них внимания — всесильные и всемогущие… какое ему дело до них! плевать! сто раз плевать! Он видел внутренним взором сиреневые заросли Умаганги и алые поля, заросшие иллерейскими благоухающими розами, из тихих и прозрачных вод Океана Фей вздымались к нежным облакам вьющиеся нежные водоросли, и меж ними играли стайки прелестных златокудрых детей с огромными темносиними глазами. Это были дети умагов — самых совершенных и самых добрых существ во Вселенной. И где-то между ними бегали его мать, принцесса Йаху, это потом она стала королевой при его безумном отце Филиппе Гамогозе Жестоком, это потом в тихий и прекрасный лунный день, когда фиолетовое небо Умаганги освещали две алые луны, ее повесили на боковом трехосном шпиле Имперского Дворца, краше которого не было ничего во всем Мироздании… но это потом, а сейчас она бегала, резвилась, играла с крошечными ангелочками, не подозревая, что пройдет время и она родит чудовище, родит урода, которого не примет ни один из миров и который будет обречен на мучения во всей своей изнурительной и беспросветной жизни, родит от землянина его, карлика Цая ван Дау, наследного императора и горемыку. А потом и это видение пропало. И вырос перед сидящим во мраке его огромный, разъяренный и сумасшедший папаша с волосатыми ручищами, обагренными кровью, с оскаленным ртом и выпученными дикими глазами. «Я придушу тебя, если ты сделаешь это! — пообещал он со сладострастной улыбкой. — Сам придушу!!!» Цай моргнул — и видение пропало. Ему не страшен был больше этот человек. Ему никто не был страшен. И никаких алых лун больше не существовало, как и прекрасных синих водорослей, как и ослепительного Дворца, как и самой Умаганги. Все было в прошлом.

А в настоящем висели в пустоте, сжимая свое кольцо-удавку, звездолеты Системы. Висели, грозя лютой смертью последним бьющимся за Землю. Висели, не подозревая, как близка к ним самим преисподняя.

Иван не хотел смотреть дальше. Это было выше его не имеющих границ сил. Он перевел взгляд с синего неба на траву. Но ничего не изменилось. Он все равно видел черную Землю, мерцающие звезды, платформу «Святогора» и всю карательную армаду чужаков. На его глазах должно было свершиться неотвратимое и невозможное, на его глазах должны были погибнуть последние из тех, кого он любил на этом свете… нет, есть еще Алена, сын, но они далеко, они ничего толком не понимают, они не успеют придти на помощь… да даже если бы и пришли! все бесполезно!

Он не хотел видеть этого. Но он не мог не видеть!

Исполинская ловушка сжималась. Карателей от жертв отделяли всего лишь десятки тысяч верст… Вот полыхнуло первым залпом. Иван не понял, кем он был выпущен, просто в Солнечной вдруг стало светло… и исчезло сразу три шара из переднего слоя обороны землян. Это начало конца! Они ничего не смогут сделать. Прощай, Гуг! Прощай, Дил Бронкс! Прощайте, Кеша, Цай, Лива, Хар… Прощайте! Вы стояли до последнего! Вы бились по силам своим, а потом сверх силы… Неизбежное вершится!

Иван увидел вдруг, что сгусток тьмы, висящий за кормой «Святогора», отделился от платформы и поплыл, застя мерцающие звезды, прямо к вытянутым уродинам трехглазых. Цай! Он увидел все сразу. И сидящего под огромным колпаком карлика, и новый залп, полыхнувший огнем, но затухший с еще пятью шарами-звездолетами, сгоревшими в его пламени. И мокрые лица Гуга и Дила, которые ничего не понимали, которые готовились умереть в сражении.