Крылья Дедала - Людмила Жукова

- Вы кто? - вопрошает Ричард. - Да перестаньте кланяться, черт подери!

Марсель открывает рот от удивления, замечая рядом странного старичка, и, как девушка, всплескивает руками: "О ла-ла! Откуда это чучело? Оно тоже хочет лететь?"

Старик махонький, как подросток, ветхий хитон пузырится на ветру, кажется, легонькое, слабое тело вот-вот унесет в воздух.

Старик продолжает что-то бормотать, умоляюще глядя на Ричарда.

- Да на каком языке он говорит? - раздражается тот. - Сергей, включи свою "Дружбу".

Сергей идет к аппаратуре, нажимает клавишу, а мы надеваем обручи с наушниками: "Дружба" синхронно переводит с современного греческого на большинство языков мира, а изобрел ее, между прочим, мой Сергей!

Но и в наушниках непонятный для всех говор. Я одна, наверное, понимаю, что говорит старик, и это просто невероятно!

- Оля, на каком языке он говорит? - тихо спрашивает Сергей.

- На древнегреческом, эолийском, догомеровском. Он рассказывает о Дедале и Икаре, о строительстве нового дворца в Кноссе, а это XV - XIV века до нашей эры!

- Это остроумно! - хохочет Марсель, принимая слова старца за шутку. - А нет ли за спиной старикашки прекрасной эллинки Елены или хотя бы ее служанки?

- Прекрасная Елена и Троянская война были позже лет на двести, - уточняю я. - Но, Сережа, кроме меня, рассказа старика никто не понимает!

- Аппаратуру можно настроить на древнегреческий, - решает Сергей.

- Айн момент, гроссфатер! - пытается объясниться с гостем из прошлого Курт, помогая себе жестами и мимикой.

Тот кивает и с любопытством озирается. Долго смотрит на памятник Икару, сокрушенно и жалостливо качая головой, потом обводит глазами членов жюри за столом, Сережу и Курта, колдующих над "Дружбой", и оборачивается ко мне. Ясный, проницательный взгляд изучает мое лицо, светлеет, будто старик припоминает что-то.

- Ты Заряна? - спрашивает он, шагнув ко мне. - Ты Заряна! - утвердительно повторяет он звонким голосом.

- Нет, я Ольга! - пугаюсь я и отступаю к Сереже.

- Ты Заряна! У тебя глаза, как тронутые осенью листья - зеленые, с карей крапинкой в левом. Ты Заряна! Мне рассказывал о тебе Дедал.

- Я не знаю никакого Дедала! И вот мой муж! - кричу я и бросаюсь к Сергею, хватаю его за руку.

Тот, обняв меня, объявляет:

- Готово! Попроси старика говорить.

- Дедал летел к тебе. Он искал тебя, а ты искала его, - звенит старик, и эти слова уже понимают все. - Я спою тебе о Дедале, пусть слышат все! Я расскажу все, как было.

Сережа удивленно взглядывает на меня, а я... я опускаюсь на траву у стола жюри. Мое тело стало непомерно тяжелым, я вслушиваюсь в слова старика, силясь вспомнить далекое, полететь туда... Как сквозь туман, вижу убегающих жужелиц, сухую былинку, на которой качается кузнечик...

Тихий дребезжащий звук кифары раздается в тишине, перерастает в рокочущий и величавый.

- Я расскажу вам, дети, правду о том, кто построил первые крылья. Это было так давно, еще до осады Трои, и потому, видно, люди забыли того, кто так много славного сделал для них, и несправедливо поют славу другому.

Сережа опускается на траву рядом, берет меня за руку. Зачем? Меня уже нет здесь! Отпрянула. Отняла руку. Я словно падаю в пропасть - в вечность, что позади.

Дедала разбудили звуки кифары во дворе: то юный аэд пробовал струны. Полусонный взор скользнул по бревенчатым стенам и замер на падавшем в отверстие крыши снопе света, в котором хороводились танцовщицы-пылинки. Их пляска заставила вспомнить сон - он опять летал! Над морем. И опять, как и в прошлые ночи, его догоняла черная хищная птица, больно клевала обнаженное тело, а он не мог не то что ударить - отогнать, потому что должен был махать крыльями, чтобы не упасть в море.

От птицы несло едким мышиным запахом, и это больше всего досаждало Дедалу. Знакомый запах... Запах спальни Пасифаи под утро, ее огненно-красного ночного хитона, ее смуглого ненасытного к ласкам тела.

...Вставать не хотелось. Он то зажмуривал глаза, решая снова пуститься в путь - за другим, хорошим сном, то сквозь ресницы наблюдал пляску пылинок в световом колодце.

Аэд, словно почувствовав, что Мастер проснулся, запел.

- Кто не знает великого Дедала из Афин?!

Дедала знают басилеи и фараоны, свободные граждане и рабы, потому что кто, как не он, построил великолепные дворцы в Греции, Египте и теперь здесь, на Крите! Кто, как не он, смастерил волшебные самодвижущиеся автоматы в египетских храмах? Кто, как не он, изваял замечательные скульптуры!

Дедала знают мореходы и купцы, потому что кто, как не он, изобрел паруса и мачты и теперь долгий путь к Данепру и дальше - к Гиперборейскому морю - за желтым теплым янтарем стал короче!

Дедала знают атлеты, потому что кто, как не он, много раз первенствовал и в состязаниях на колесницах, и в силовых упражнениях, вмиг переламывал, как жерди, бронзовые мечи! Кто, как не он, мог на охоте ударом кулака в голову свалить вепря!

Дедала знают строители всей Земли, потому что кто, как не он, изобрел прекрасные инструменты - коловорот, который просверливает каменные глыбы, и резец, что их обтачивает, и отвес, и рубанок, и набор топоров, а еще пилы и долота... - продолжал петь аэд.

Дедал усмехнулся: пилы и долота изобрел не он, а его племянник и любимый ученик Тал. Но что поделаешь с людской молвой? Во все времена приписывали народным кумирам и чужие заслуги.

- Дедала знают и любят боги, - громче, чем раньше, зазвенел кифарой аэд, готовя торжественный финал гимну, - потому что кто, как не он, уже при жизни стал столь славным, столь знаменитым!

- Любят боги! - горько покачал головой Дедал. - Любят боги! Тогда почему они допустили тот страшный роковой удар? И на Дедала - искусника и изобретателя, ваятеля и зодчего - легла мрачная тень убийства?!

Он крепко зажмурился, отгоняя видение - любимый ученик в объятиях кокетливой жены Дедала, его испуганное лицо и ее - насмешливое, вызывающее... Он тогда ударил, ударил кулаком в лицо, и его рука, привыкшая иметь дело с камнем, даже не ощутила боли. О, как зарыдал он тогда, увидев бессильно упавшее тело любимого ученика! Как он хотел вернуть назад ушедшее мгновенье...

Дедал застонал, стиснув лицо ладонями. Тогда он поддался животной ярости только на миг, и вот удален на годы от родины, от друзей...

Звонкий голос аэда умолк. Видно, он ждал, что хозяин выйдет на крыльцо и похвалит.

Длинный гимн сложил аэд во славу Дедала, но почему в нем не было ни слова о том убийстве?

Обеспокоенный этой мыслью, Дедал вскочил с узкого ложа. Обнаженный, вступил в столб света и тепла, стоял, раскачиваясь, высокий, статный, тонкий в поясе - юноша, да и только, если бы не серебро в русых кудрях, если бы не глубокие складки от крыльев носа к углам рта.