По зову сердца - Николай Алексеев

– Эй! Кто дома?!

Вера замерла.

– Спрятались, что ль?! – крикнул тот же голос, и снова вспыхнула спичка. – Посмотри здесь, а я пойду в избу.

– Митяй! Смотри, лестница на чердак!

Услышав это, Вера протиснулась в окно и, ухватившись за карниз, качнулась, нащупала ногами стену. Вдохнув холодный воздух весенней ночи, прыгнула прямо на вскопанную грядку. Прыгнула удачно. Благо, хата деда Ермолая невысокая. Не мешкая, понеслась в темноту.

Вот поле, кусты – спасена! Вера остановилась, обдумывая, как предупредить деда Ермолая. В кустах у дороги опустилась на землю и, прислушиваясь к каждому шороху, стала зорко смотреть по сторонам.

Вскоре послышалось сдержанное покашливание. Вера, вздрогнув, привстала на колени. За черными силуэтами кустов кто-то двигался. «Дедушка?» Вера поднялась и, осторожно ступая, пошла навстречу человеку.

– Кого бог послал? – донесся похожий на шелест ветерка голос Ермолая.

– Дедуш… – приблизилась к нему Вера. – Домой нельзя, там враги!

– Враги, говоришь? Ночью? Давненько такого не бывало, Настенька, давненько. Ну, что ж, придется еще раз проучить, – спокойно сказал Ермолай.

– Искали меня, дедушка…

– Кто ж успел это сбрехнуть? – раздумывая, промолвил старик. – Значит, завелась у нас в деревне погань. Завелась, проклятая… Ну, что ж, придется выводить. Кто ж тебя видел? Кто мог донести?..

Только теперь Вера рассказала о том, что соседка показывала его дом. Несколько минут Ермолай молчал, взвешивая создавшееся положение.

– Нет, Настюша, соседка не могла. Это кто-то другой… Одно, милая, ясно, что домой идти не надыть. Давай присядем да потолкуем. Заморился, Настенька! – и опустился на большую кочку, Вера села напротив него.

– Михаил Макарович тебе кланяется и наказал тебя и твою товарку отвести на станцию в поселок кирпичного завода, к Устинье Коржевой, муж ее в германскую еще погиб. Помни, «племянницами» вы ей будете приходиться. А пришли вы с Занозной, станция такая есть на Вяземской дороге. Дома вещи сгорели от бомбежки. «Пусть, – говорит Макарыч, – они там обживаются, осматриваются. На станцию в город пусть ходят». А на будущей неделе обещал он вас навестить сам… А Василий, – как знаю, Климом зовете? – так он будет жить у сапожника Архипа Якимовича. Архип его грузчиком на станцию аль на склады устроит.

Ермолай, по-стариковски опираясь руками о колени, встал и, размашисто шагая, пошел. Вера – за ним. Шли они тем же путем, каким Вера пришла в деревню. Выйдя в прогон, старик пошел прямо. У длинного сарая он свернул на огород и пошагал к черневшей избе. Подойдя к окну, Ермолай прислушался и трижды стукнул в раму. Из-за двери шамкающий голос спросил:

– Кого бог несет?

– Харитоныч, открой! – тихо сказал Ермолай.

Дверь отворилась.

– Чего ты ни свет ни заря?

Ермолай шепотом рассказал Харитонычу о полицаях.

– Это мы, Прокофьевич, в один момент. – И Харитоныч торопливо скрылся во тьме сеней.

– Эх, если бы не твое дело, Настя, – шептал дед Ермолай, – то я бы сам их прикончил… Идем теперь к твоим! – махнул он рукой и пошел впереди.

– Что же теперь будет, дедушка? – спросила Вера.

– А то и будет, что им сегодня наши голову свернут!

ГЛАВА ВТОРАЯ

У Журавлиного болота Ермолай остановился. Сняв шапку, отер вспотевшее лицо и показал вправо на заросшую дорогу:

– Последний наш сворот. Далеко твои-то?

– Да еще с километр, сразу за ручьем, – ответила Вера.

– Чего ж ты так далеко их оставила?

– Там глушь, спокойней.

– Что верно, то верно – глушь, – послышался вздох старика. – Не люблю я эти места. Уж очень много здесь всякой дряни водится – волков, змей. Да и фашистское зверье иногда за партизанами охотится…

Вере стало вдруг жутко. Она невольно подумала о товарищах и осмотрелась по сторонам. Бледный от занимавшегося рассвета ущербленный месяц, выглядывавший из-за темных клочьев облаков, скрылся. Кругом было тихо, только слышался робкий голосок какой-то пичуги. Они молча подошли к ручью. Ермолай склонился над журчащей водой и, навалившись грудью на большой камень, напился.

Через некоторое время в предрассветной мгле снова послышался одинокий зов смолкнувшей было пташки, но уже более настойчивый, как бы предупреждающий об опасности.

– Кто-то сегодня здесь, Настя, хаживал. – Ермолай вопросительно посмотрел на Веру.

– Клим, может быть, дедушка, выходил к нам навстречу.

– А ты погляди на след.

Вера нагнулась, внимательно посмотрела на широкие следы, которые наполовину успели заполниться весенней водой, и отрицательно покачала головой:

– Нет, дедушка, не его. Он в сапогах, а это какие-то странные. – Вере показалось, что это следы не человека, а скорее всего медведя, но сказать об этом вслух постеснялась.

– Стой, Настя! – остановил Веру Ермолай, когда она хотела перепрыгнуть через ручей. – Здесь надо блюсти осторожность. Погодь, малость поотстань. – Он легко перепрыгнул через ручей и скрылся за прибрежными кустами. Не успел Ермолай сделать и десяти шагов, как из-за большого куста выскочил худой и серый, как привидение, солдат в полушубке и валенках. Он выкинул вперед винтовку и глухо крикнул:

– Стой!

– Стою! – ответил Ермолай, соображая, кто перед ним – свой или враг. Он намерился было отбить штык, который поблескивал перед грудью. Но в этот момент успевшая подбежать Вера кошкой прыгнула на солдата и, вцепившись двумя руками в винтовку, ногой ударила его в живот. Солдат качнулся. Раздался выстрел, и эхо гулко покатилось по лесу. Из кустов на дорогу высыпали солдаты в полушубках, с винтовками наперевес. Ермолай, выручая Веру, всем телом навалился на солдата.

К ним подбежал не то солдат, не то командир с перевязанной рукой и рявкнул во все горло:

– Прекратить! Встать! – а затем обратился к Ермолаю: – В чем дело, старина?

Месяц наконец выбрался на вольный простор усеянного угасающими звездами неба и осветил лица людей.

Подошедший человек Вере показался знакомым. Да и он, видимо, силился узнать ее. Вера отвернулась от его упорного взгляда. Она вспомнила: это комвзвода Кочетов.

А Ермолай возмущался:

– Где же это видано, чтоб свой человек на своего же бросался… Надо же разобраться сначала…

– Ладно, дед! Война, – досадливо отмахнулся Николай Кочетов и взглянул на Веру. – Не беспокойтесь!

Солдаты были, что называется, кости да кожа, с землистыми лицами, грязные, измученные, и все же они весело посмеивались над своим незадачливым товарищем.

– Эх, Айтаркин, Айтаркин! – со вздохом произнес Кочетов. – Знай, против кого воюешь. – И обратился к Вере: – Вы не дочка ли нашего комдива? – Но, заметив предупредительный взгляд Веры, все понял и, понизив голос, сказал: – Нет, простите, ошибся. – Потом обернулся к Ермолаю: – Вы идете туда, на восток?

– Туда, – за Ермолая ответила Вера, боясь, что растроганный солдатами старик проговорится.

– Туда нельзя! Там, за болотом, фашисты…

– Фашисты? – переспросил Ермолай и сокрушенно покачал головой. – А вы куда ж путь держите?

Кочетов отвел старика в сторону и рассказал, где находятся сейчас гитлеровцы и куда хотят пробиваться красноармейцы.

– …Вот видишь, дед, какое поганое дело, – с горечью говорил Николай. – Нам на юг, а он, проклятый, все дороги перекрыл. Когда пальнул этот, – Кочетов скосил в сторону Айтаркина глаза, – мы здорово перепугались, думали, что уже и на этой дороге фрицы появились…

– На юг, говоришь? – задумался Ермолай, запустив пальцы в бороду.

Николай с надеждой смотрел на старика.

– Опасно, но можно.

– Можно? – радостно повторил Кочетов и, схватив Ермолая за рукав, потащил к комбату.

Вера пошла за Ермолаем. И каково же было ее удивление, когда она увидела среди военных Аню и Василия. Аня бросилась к Вере.

– Что ты так долго…

– Тише, – обнимая ее, шепнула Вера. – А где рация?

– Там, – качнула головой Аня в сторону густых зарослей.

В этот момент Кочетов докладывал капитану Тарасову о том, что старик может вывести их из окружения. Тарасов усадил Ермолая на разостланный полушубок.

– Рассказывай, дедушка, как? Мы уже пробовали, но везде либо проклятые фашисты, либо непроходимые болота. Фашисты нас все время жмут к Угре, – показал он на извилистую линию реки, – но тогда, наверняка, плен.

– Плен? Нет, командир, есть обход, – и Ермолай показал на юг. – Хотя нам с вами и не по пути, да и они, – кивнул он головой в сторону девушек, – на меня серчать будут, а я вас все же выведу по болотам на Кулезину плешину, так горелый лес называется. А там хоть на все четыре стороны.

– На все четыре стороны? – повторил Тарасов.

Вера видела, как его белесые густые брови сдвинулись, губы, словно от боли, поджались и на скулах заходили желваки.

– Вся беда, старина, в том, – промолвил Тарасов, – что нам надо сегодня же выйти к своим и любой ценой соединиться с ними.