Мишура - Николай Добролюбов

Этот рассказ показался нам очень типичным. Как ярко рисуется в нем этот забитый, покорный добряк, ни о чем не смевший думать самостоятельно, не имевший никогда ни одного высшего интереса в жизни, ограничивший себя своей узенькой и грязноватой сферой, добрый человек по привычке, взяточник по привычке, благоговеющий пред губернскою властью – по привычке!.. Он сознает себя виноватым, что для порядка не вывел в журнале дел, когда дел не было, но оправдывает себя тем, что ведь он не знал, что ревизия будет… Сколько бессознательной, но горькой иронии слышится в этих словах его, и какой смиренный, но мрачный, вопиющий протест представляет он своим несвязным рассказом против их превосходительства, карающего лихоимство в образе старого секретаря градской думы! Слова Зайчикова вполне выказывают его и должны пробудить сострадание к его добродушной глупости во всяком порядочном человеке. Но не так принимает их Пустозеров. Когда Зайчиков просит его о защите пред губернатором, он спрашивает: «Так вы считаете генерала несправедливым?» Ответ, разумеется, такой: «Осмелюсь ли я только подумать!..» Затем Пустозеров составляет следующий силлогизм: «Значит, вы хотите, чтоб я покривил душой, прося губернатора изменить правильное распоряжение?» Зайчиков говорит, что он просит только милости, потому что иначе ему существовать нельзя. Пустозеров возражает, что, во-первых, служба не богадельня, а во-вторых, старик выслужил пенсию, равную жалованью; следовательно, если на жалованье жил, то и на пенсии может жить. Старик, конечно, признается, что он получал доходы, хотя никому не оказывал притязания, брал, что принесут, как милостыню. «Купцы меня без души любят, – говорит он, – а если б я от них не получал, так не то что в университете сына содержать, а и грамоте-то детей не на что было бы выучить». Стоик наш вопрошает очень решительно: «И гораздо бы лучше вам было оставить их неучами, нежели образовывать на незаконно нажитые деньги. Всякий чиновник должен жить на те средства, которые ему дало правительство, а тот, который позволяет себе побочные доходы, не может быть терпим на службе». Зайчиков продолжает умолять о защите и пощаде; непоколебимый герой отвечает, что хлопотать за взяточника с его стороны было бы низко. Зайчиков, истощив все просьбы, обещается благодарить. Пустозеров приходит в бешенство… Зайчиков бросается на колени, с мольбой о пощаде. Оскорбленный этим в своих человеческих чувствах, Пустозеров презрительно говорит: «Дворянин – на коленях!.. не позорьте своего звания… Это гнусно…» – и прогоняет от себя старика.

Мы нарочно остановились подольше на этой сцене, резко выказывающей, как много сухости, эгоизма, бесчеловечия в этом идеале бескорыстия, как много мелочности и формальности в самых его понятиях о долге. В этом разговоре, где он, собственно говоря, прав и добродетелен, где он и умом, и честностью, и своими понятиями, кажется, далеко превосходит Зайчикова, ничье человеческое сочувствие, однако же, не обратится, вероятно, к нему. Напротив, он представляется нам гнусен и низок даже пред этим жалким Зайчиковым.

По уходе старика являются частный пристав и секретарь правления. Частному поручает он отыскать поверенного, предлагавшего взятку, а с секретарем, Анисимом Федоровичем, толкует о делах и, между прочим, о том, что вице-губернатор не соглашается на предание суду двух исправников за медленность в очищении недоимок. Секретарь говорит, что за это суду-то предавать, собственно, и нельзя по-настоящему; но Пустозеров заставляет его замолчать, говоря, что уж тут толковать нечего, – это генерал приказал: «Генерал непременно хочет, чтобы все недоимки к Новому году были очищены во что бы то ни стало». При этом случае он ругает вице-губернатора и обещает секретаря защищать против него в случае надобности. Секретарь уходит; вслед за ним является помещик Золотарев. Встретившись с секретарем, он начинает разговор с него и замечает, что это великий мошенник. Оказывается, что Пустозеров об этом знает и что даже губернатор хотел выгнать Анисима Федоровича. «Но я заметил, – говорит Пустозеров, – что он отличный делец, и упросил губернатора оставить его; он может быть очень полезен для службы, только его надобно держать в руках». В этом объяснении бескорыстный герой наш оказывается не совсем верным своему принципу; но мы скоро увидим, что у него на этот раз были особенные побудительные причины такой непоследовательности. Теперь же пока он опять является героем, потому что Золотарев приехал просить его опять за откупщика, с которым он в доле в откупе. Пустозеров не соглашается ни под каким видом – ни замять дело, ни даже передать другому следователю, хотя Золотарев оказывается диалектиком очень ловким. Разговор прерывается приездом к Пустозерову его дяди и тетки, у которых он воспитывался, которых звал отцом и матерью, но которых теперь стыдится, как степняков, диких и необразованных. Ничего не подозревая, они лезут к нему в объятия, грубо хохочут, бесцеремонно рекомендуются гостю и начинают сообщать некоторые подробности своего домашнего быта. Пустозеров, в крайнем смущении, извиняется пред Золотаревым; он опозорен, уничтожен, он не знает, как бы смыть это страшное пятно, которым заклеймила его любезность родственников. Золотарев, смекнув, в чем дело, говорит ему: «Вполне понимаю ваше положение и, если угодно, оставлю для одного себя тайною вашу радость. Но как же ваше согласие?» Полный душевного смятения, Пустозеров немедленно соглашается передать дело другому следователю и, проводив Золотарева, начинает говорить грубости дяде и тетке. Те оскорблены и объявляют ему, что приехали было с радостной вестью о получении, вместе с ним, в раздел наследства от тетушки и что свою часть хотели ему отдать, но что теперь уж он от них ничего не увидит. Пустозеров поражен; он уже называет тетушку маменькой, как бывало, он хочет удержать ее с дядей, но они оставляют его. Он бежит вслед за ними, восклицая: «Что за несчастие! А в городе-то что будут говорить!»

Конец ознакомительного фрагмента.

Комментарии

1

Пьеса Потехина была запрещена театральной цензурой и не ставилась в театре до 1862 г. Комедии Н. М. Львова – «Свет не без добрых людей» и «Предубеждение» (последней Добролюбов посвятил специальный отзыв – см. предшествующую рецензию).

2

Порфирий Петрович – персонаж «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Чиновничий произвол и взяточничество обличается в рассказах П. И. Мельникова-Печерского «Поярков», «Медвежий угол», «Непременный» и др.

3

Надимов – герой комедии «Чиновник» В. А. Соллогуба; Фролов — герой комедии Н. М. Львова «Предубеждение».