Герка гуляет - Анна Леонидовна Бобина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поражение лёгких семьдесят шесть процентов.
Герка бросил на друга сочувственный взгляд — ясное дело, шансов мало. От таких новостей внутри поселилось какое-то квадратное чувство, холодное и подвижное. Вроде ты никак не желаешь принимать происходящее, жизнь бурлит и должна течь своим чередом, но тут на пути встаёт это холодное, неудобное осознание, что конец вот он, рядом и ты ничего не изменишь. Тотчас вспыхивают тёплые мысли-вероятности: ещё ничего не завершилось, лекарства есть, жизнь вернётся и продолжится. Память суетливо перебирает случаи выздоровления и с более тяжёлым состоянием. Но неизбежность конца слегка поворачивается и опять леденит душу острыми углами.
— Выносит то, что ничего не сделаешь. — Дима сердито глядел вперёд. — Только и могу что в аптеку за препаратами ходить и передавать. Спасибо, хоть, есть нужные.
— Давно?
— Сегодня третий день.
Герка не хотел, но слова сами вырвались:
— Может, выкарабкается.
Дима неопределённо хмыкнул. Больше они не говорили о Диминой бабушке. Бродили по городу, обсуждали что-то, Герка не мог вспомнить, что.
Вернулся он когда уже почти стемнело, голодный. Обычно, куда-то вместе гуляя, они заходили перекусить, но сейчас это было невозможно: всё закрыто, запрет скоплений людей, да и настроение не то. Все общественные места, включая супермаркеты и мелкие магазинчики разметили пол красными или жёлтыми полосами, отмечая, на какой дистанции люди должны держаться друг от друга.
За ужином Герка едва отвечал папе, возвращаясь мысленно на безлюдные улицы, к закрытым дверям кафешек и этим полосам на полу.
Димины тревожные новости и изменившийся, как во сне, мир снаружи не развеяли Герку, но натолкнули на одну мысль. Едва доев, он ушёл в свою комнату, достал телефон и сделал то, чего раньше никогда не делал: позвонил бабушке. У Герки она осталась одна — мамина мама. Бабушка жила в соседней области, но заезжать получалось редко, только в летние каникулы. Мама регулярно созванивалась с ней и всё время звала Герку к телефону — поговорить. Но он не знал, о чём говорить и рассеянно отвечал на бабушкины вопросы. В этот раз Герка хотел спросить сам и с нетерпением ждал, когда зуммер прервётся.
— Алло?
— Бабушка, привет! Это Гера.
— Ой, здравствуй, Герочка!
— Привет, привет! Как у тебя дела?
— Всё хорошо, дружок, как ты?
***
На следующий день Герка отправился выгулять Смельчака, чем вызвал у мамы вопрос, всё ли с ним в порядке. Он отмахнулся:
— Ну, надо же когда-то испытать судьбу.
А папа пошутил:
— Это он кому-то проспорил. Не волнуйся, завтра или через пару дней, это пройдёт.
Среди друзей Герасим слыл любителем собак: он мог рассказать потрясающие факты и особенности характера померанского шпица или подробно описать историю породы и тактику дрессировки ньюфаундленда, но собственного лабрадора цвета слоновой кости знал чрезвычайно плохо. Он утверждал, что они не сошлись характерами и бросил воспитывать его, когда резвому псу был год от роду. Прогулка тоже стала делом ему чуждым — он так редко выполнял это поручение, никогда по доброй воле, что поначалу растерялся — как нацепить на пса шлейку. Повозившись минут пять, мальчик засунул-таки Смельчака в шлейку и, схватив шапку, вышел. Но Герка, большой любитель этих друзей человека, и не подозревал, что, выгуливая собаку, нужно быть бдительным и уметь быстро оценивать обстановку.
Из-за угла дома вырулил огромный бобтейл. Это такая собака — груда шерсти ростом примерно с полторы овчарки. Он важно брёл, неслышно ступая косматыми лапами. За ним, держась за поводок, семенила хозяйка в пуховике таком же объёмном как её пёс.
Завидев Смельчака, бобтейл приостановился на мгновение, втянул большим чёрным носом воздух и обозначил на косматой голове пасть, приоткрыв её. Затем зычно рявкнул пару раз в сторону лабрадора и его хозяина и, не выказывая больше никакого интереса, двинулся дальше. Хозяйка бобтейла ничего не заметила, будучи целиком поглощённой беседой по телефону. Герка в это время надевал шапку и, вскинув глаза, мельком увидел косматую гору среди кустов. Он не понял, что надо крепко вцепиться в поводок или взять собаку за холку, он не успел даже выкрикнуть кличку своего пса. Он не знал, что это маленькое происшествие значило для лабрадора, который считал двор своей законной территорией. И что так просто чужак, поднявший на него голос в его собственных владениях, точно не уйдёт.
Смельчак рванулся, извиваясь, и вырвался из шлейки. Обретя свободу, пёс с радостным лаем бросился догонять скрывшегося из виду обидчика. Герка пустился за ним со всех ног — да куда там! Слетев по ступенькам, ведущим из двора, он успел только заметить хлопающие бархатные уши, исчезнувшие за пригорком.
С тех пор ежедневно Герка, подгоняемый укорами совести, — ведь это он упустил питомца — стал выходить на улицу в надежде встретить Смельчака, звал его, но пёс не возвращался.
Кличку лабрадору придумала мама: в первый же день, когда он появился в их доме, смешной пухлый щенок храбро атаковал щётку для пола, стоявшую в углу. Он рычал по-щенячьи, припадал на передние лапы и звонко тявкал, возмущаясь, когда чёрные щетинки кололи его в нос пока он неуклюже наскакивал на щётку, стараясь укусить её.
— Вот так смельчак! — смеясь сказала мама, и имя к нему прилипло.
Пёс сразу признал в маме хозяйку, папу слушался тоже, а вот с Геркой частенько вёл себя бесцеремонно, как с равным, и вообще не пытался выполнять команды. Но он любил с Геркой играть и это очень выручало его в дни комнатного заточения, поэтому, хоть мальчик и ворчал на Смельчака, всё же его пропажа тревогой поселилась в Геркином сердце.
Через пару недель звать собаку Герка перестал, но упорно обходил квартал и слышать не хотел робкие предположения мамы, что Смельчака кто-то подобрал и пристроил у себя. За это время он расклеил и запостил сотни раз объявления о пропавшей собаке и привык гулять.
В один из дней он уже по обыкновению вышел под пасмурное небо во двор.
Герка жил в небольшом городе, а достоинством таких городов всегда являются достаточно просторные дворы. Геркин двор вмещал небольшую, тянущуюся вдоль дома парковку, за которой открывался пустырь метров двадцать на десять, круто обрываясь на краю холма. У подножия холма за пустырём пролегала нахоженая широкая тропа, отделяя городской мир от настоящего леса, взбирающегося на следующий крутой холм. Вообще, пустырь и лес когда-то были одним массивом и тропа прорезала себе путь здесь, наподобие речного русла по неведомым
