Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

В тумбочке нашёл свежие трусы, чистую футболку (нейтрально-серую, без надписей), вафельное полотенце, стеклянный флакон с этикеткой «Средство помывочное №2. Универсальное». Для головы и для жопы. Если я действительно служил в армии, меня такое смущать не должно. Бритвы не обнаружил, продолжу ходить небритым.

Надел оливковые карго-штаны, решив, что выходить в коридор в трусах не стоит. Мало ли, что там и кто. Всунул ноги в армейского вида шлёпанцы. Может, это не общага, а казарма? Хотя нет. Казарма пахнет иначе.

Сложил летопись имени себя гармошкой, гармошку пополам. Судя по потёртым сгибам, так её и носят. Засунул в лежащий на столе пластиковый полупрозрачный пакет, затем в карман.

В коридоре пусто, зудят тусклые синеватые лампы дневного света. Включены по схеме «одна через две». Электричество экономят? Знакомое ощущение — идти вот так по коридору с полотенцем на плече, свёрнутым бельём в руке, хлопая жёсткими подошвами тапок. Но ничего приятного с этим воспоминанием не связано.

Душевая вспомнилась запахом — плесень, канализация, хлорка, хозяйственное мыло.

Хозмылом ностальгически пахнет «Средство помывочное». Которое «№2». Интересно, для чего нужны номера один и три, если это — «универсальное»? Вода из ржавого железного душа полилась холодная, но я знаю, что надо подождать. Действительно, вскоре начала теплеть. Кран загудел, напор вырос, пошла горячая. Намылился, смыл, вышел из ограниченного двумя стеночками пространства душевой ячейки, протянул руку к полотенцу…

И чуть не взялся за половой признак. Женский. Небольшой. Такого удобного размера, который как раз ложится в ладонь. С трудом заставил взгляд подняться вверх, к лицу, а не вниз, к узкой щёточке лобковых волос.

Азиатка. Скорее кореянка, чем китаянка, вряд ли японка. Симпатичная, смеющиеся раскосые глаза. Невысокая. Худая с узковатыми бёдрами. Чёрные волосы, которые она как раз вытирает полотенцем, закинув руки назад так, что соски торчат очень задорно.

— Оу, Кэп, вы всегда так рады менья видеть!

Кивнула вниз, и я сразу прикрылся полотенцем. Его там есть на что повесить.

— Оу, мне это совсем не обидно, — рассмеялась она без малейшего смущения и даже не подумала закрываться. — Вас нефритовый жезр меня приветствует, это так миро!

Лёгкий акцент с характерной заменой «л» на «р», точнее, на некий промежуточный между ними звук, вроде «рл», напоминающий мурлыканье.

Я узнал чувство смешной неловкости — кажется, это случается не первый раз.

— Оу, Кэп-сама, вы так миро смусяетесь всегда! Осень кавайи! Вы меня есё не вспомнири?

«…Узкоглазой не доверяю. Слишком липнет. Хотя сиськи у неё классные. Каждый раз думаю, „не макнуть ли нефритовый жезл в яшмовую вазу“, и каждый раз чувствую, что лучше не надо».

— Меня зовут Сэкирь.

— Э… Рад знакомству, Сэкиль, — учёл замену звуков я.

— Я визу, — захихикала она. — Вытирайтесь, не буду вас смусять.

Повернулась лицом к стене, кокетливо выпятив ягодицы. Хороша. Похоже, у моих ежесуточных «я» давненько не было секса. Впрочем, при регулярном ресете мозга отношения не особо построишь.

— Хоросего дня, Кэп-сама! Вспоминайте быстрее! Вам есть сто вспомнить!

— И вам хорошего дня, Сэкиль.

Дверь в комнату чуть приоткрыта, там кто-то есть. Дыхание, тихое движение. Меня ждут. Тихонько положил вещи на пол, накинул мокрое полотенце краем на ручку соседней двери, плотно с натягом закрутил в два встречных валика. «Морковка» — оружие казарм, госпиталей и гауптвахт. Выглядит забавно, пока не увидишь, какие следы остаются на теле от удара такой штукой. Если в кончик закатать что-нибудь тяжёлое, этим и прибить можно. Человек что угодно превращает в оружие.

— Кэп, вы решили меня выпороть? У вас такая фантазия?

«Стасик», — подсказало мне то, что у других людей называется памятью.

«…Стасик (ненавидит это обращение, поэтому зови его так) тебя терпеть не может, но ни за что не признается. Самоназначенный местный лидер. Казармен-фюрер. Никто его не слушается, потому что, во-первых, он мудак, а во-вторых, никакой лидер тут нафиг не сдался. Но он думает, что дело во мне/тебе/нас. Спиной к нему лучше не поворачиваться. Во всех смыслах. Ну да сам вспомнишь. Тот ещё персонаж…»

Я вспомнил, почему он мне не нравится. Не потому, что демонстративный, напоказ, гей, несущий свою ориентацию торжественно, как воткнутый в жопу радужный флаг. А потому что он подловат, мудаковат и одержим жаждой власти любой ценой. Пусть даже это весьма условная власть над очень странным здешним сообществом. Меня воспринимает как угрозу своему выдуманному авторитету.

— Вы зашли в мою комнату без спроса, Стасик.

— Стани́слав, пожалуйста. У нас, по́ляков, нет такого сокращения имени. Вы опять забыли? Как ваша память сегодня?

— В достаточной степени. Итак, вы в моей комнате.

— Дверь была открыта, я зашёл убедиться, что вы в порядке. Эти ваши провалы в памяти…

Врёт как дышит.

— Я в порядке. Теперь покиньте помещение.

— Вы такой токсичный сегодня!

— А вы меня не облизывайте.

— Фу, как глупо и пошло! — по́ляк вымелся с гордо поднятой головой и наткнулся в коридоре на идущую из душа Сэкиль. В джинсах и майке она тоже неплохо выглядит.

— Оу, Стасик, вы снова тут? Я проверира, Кэп-сама всё ессё гетеросексуарен. У вас нет сансов.

— Сэкиль, ваше замечание в высшей степени неуместно! И я Стани́слав! — он развернулся и гордо зашагал по коридору.

— Стани́срав — Хуи́срав, — выдала азиатка классическую русскую редупликацию и захихикала пуще прежнего. — Он такой смисной борван! А сто вы дераете с этим поротенцем? Птису на кровать?

— Это русская военная осибори. На страх агрессору, — буркнул я, разматывая «морковку».

— Оу, кавайи! Она симворизировает мусской сира?

Я подумал, что филологическая разница между «въебать» и «выебать» — не лучший предмет для беседы с дамой.