Несовершенный (ЛП) - Винтерс Уиллоу

Он первый отворачивается, но вместо того, чтобы раскаяться, на его лице отражается раздражение.

— Тебе еще что-нибудь нужно? — спрашиваю я его.

Единственное, что я хочу, это убраться отсюда к чертовой матери и вернуться на стройку. Этот кабинет напоминает мне о деде, человеке, которого я любил и которому доверял. Но он оказался таким же, как и все остальные влиятельные люди в этом городе. Правитель греха.

— Я устал от того, что ты попадаешь в неприятности, — наконец произносит отец.

Он что, сошел с ума? Это первый раз в моей жизни, когда я по-настоящему контролирую себя. Больше никакой фигни. Последние события отрезвили меня. Когда я был подростком с играющими гормонами, борющийся с горем и гневом внутри себя, мне было легко затевать драки. Сначала смерть моего деда, а потом и матери. Здесь все понятно.

Тридцать три уже слишком серьезный возраст для такого дерьма. Наконец-то у меня есть собственная жизнь… все, кроме связи с отцом. Это запутанный клубок лжи и денег. Как, собственно говоря, и все остальное в этом городе.

Эта мысль расстраивает меня, и я опускаю взгляд на пол, а затем снова скольжу им по книжным полкам, разглядывая корешки старых книг.

Напоминание о том, что сделал мой отец, заставляет воспоминания о смерти матери всплыть на поверхность. Мой желудок сжимается, и кровь закипает, когда адреналин проходит через меня, подталкивая к встрече с человеком, которого я больше не знаю.

Я сжимаю руку в кулак и подношу ее ко рту, прочищаю горло и делаю несколько шагов по направлению к нему. Это он настойчиво хотел встретиться со мной, но даже не встал со стула. Ленивый ублюдок.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — спокойно отвечаю я. — Не могу вспомнить ни одной проблемы.

Я вежливо улыбаюсь ему и сохраняю доброжелательный взгляд на лице. Он становится злее, и мне чертовски нравится раздражение на его лице. Он думал, что я буду чувствовать себя обязанным ему.

Но я ни хрена ему не должен.

Может быть, внешне я такой же, как он. Высокий, темноволосый и красивый, по крайней мере, так говорят. Ослепительная улыбка с оттенком непринужденности, которая способна одурачить и соблазнить. Вполне логично, что он юрист. На самом деле это семейный бизнес, но если бы это было не так, то все равно юриспруденция самая подходящая профессия для моего отца.

— Ты должен отбросить все это дерьмо и делать то, что тебе говорят, Мейсон.

Мой отец быстро встает со своего места, его стул откатывается назад и ударяется о стену, бьет по жалюзи, и в комнату врываются потоки света.

— Мне ни хрена не надо делать.

Он мог говорить со мной так, когда я был ребенком или до того, как узнал правду, но теперь я не уважаю этого человека. Я испытываю к нему отвращение и нахожусь на миллиметр от того, чтобы сделать что-нибудь плохое. Я должен сдать его и оставить гнить в тюрьме. Я стискиваю зубы и смотрю на него. Это правильно, но я не могу заставить себя отправить собственного отца в тюрьму.

Низкий рык в его горле заставляет меня растянуться в улыбке.

— У меня своя компания, своя жизнь… — начинаю я, но отец обрывает меня.

Ничего нового в этом нет.

— Ты родился Тэтчером и умрешь им.

От этих слов у меня по коже пробегает холодок. Вот в чем суть проблемы. Я родился в этом дерьме и не могу от него убежать. И моя компания в долгу перед ним. Это была ошибка новичка, которую я совершил, прежде чем понял, что делаю. Тогда я еще не знал, какой он на самом деле.

— А тебе-то, какое дело? — наконец я спрашиваю его.

Безупречная репутация отца в полном порядке, теперь, когда я вырос и перестал быть мудаком, каким был раньше.

— Это не я пришел к тебе.

— Она, — отвечает он просто, с искоркой в глазах и приподнятыми уголками губ, словно все карты в его руках. И в некотором отношении он прав. Они все знают, откуда я родом, знают, что за мной стоят деньги и власть. И это все, что волнует любого в этом городе.

Я пожимаю плечами и подхожу ближе к столу, опираясь за спинку стула напротив него.

— Ты решил разобраться с ней, хотя то, что она сказала, было, ложью. — Я смотрю ему прямо в глаза, готовый к тому, что он опять начнет говорить о том, что спас меня. Но это чушь собачья. — У нее на меня ни хрена нет. Она ничего не смогла бы сделать! — Мой голос повышается, и я ненавижу себя за то, что дал слабину перед этим человеком.

Контроль. Я преуспеваю благодаря контролю.

Он тяжело вздыхает и смотрит на меня с чистой ненавистью, но не произносит ни слова. Я знал, что он ничего не скажет. Все это чертовски неправильно и совершенно разрушительно, если я кому-нибудь расскажу правду. Он сделал это, чтобы я был у него на крючке, но на самом деле мы оба знаем, что теперь он у меня в долгу.

— Это твой прокол, а не мой.

Я практически выплевываю слова и толкаю стул вперед, когда поворачиваюсь, чтобы уйти. Мое тело напряжено, и гнев нарастает, но я стараюсь этого не показывать. Я чертовски ненавижу то, что не могу контролировать себя рядом с этим придурком. Со всеми остальными я справлюсь, но с собственным отцом — нет.

— Мейсон! — кричит он мне вслед.

Его голос превращается в белый шум, а кровь, стучащая в моих ушах, становится все громче и громче.

В ту же секунду, как я открываю дверь кабинета, он тут же замолкает. Отец никому не позволит услышать, как мы ссоримся. Никогда. Секреты всегда остаются в офисе. Это семейное правило.

Дверь захлопывается с громким глухим стуком, и когда я иду по пустому коридору, тонкий ковер приглушает звук моих шагов.

Мисс Гайст поднимает глаза и сужает их, когда наклоняет голову и дарит мне одну из тех улыбок, которые означают, «Что ты натворил на этот раз?».

Все эти годы, даже после смерти моей матери, Мисс Тереза Гайст смотрела на меня именно так. Она единственная, кто выказал искреннее сожаление, когда мне пришлось иметь дело с кончиной моей матери.

— Слабый, жалкий. Ты никогда не должен позволить им увидеть себя таким, — это все, что я получил от отца и деда. Все остальные мертвы или исчезли.

Она сжимает маленький кулон на своем тонком серебряном ожерелье, и ее укоряющая улыбка меняется на что-то более сдержанное, когда я смотрю на нее.

Все происходит мгновенно и заставляет меня остановиться. Я знаю, что выгляжу взбешенным. И я вне себя от ярости. Прошло два дня с тех пор, как мой отец рассказал мне, что он делал все эти месяцы. Меня от этого просто тошнит. Конечно, в глубине души я догадывался, что он сделал тогда. Я знал, но он никогда не признавался в этом. Впрочем, в этом не было необходимости.

— Он ведет себя как придурок, — бормочу я себе под нос, ожидая, пока старушка немного успокоится.

Она ни черта не знает о том, что происходит за этими стенами, и я не обязан ей ничего объяснять, но ничего не могу с собой поделать.

— Ну-ну, — говорит она с некоторой игривостью, хотя ее все еще трясет. Она не привыкла видеть меня таким.

Я мягко улыбаюсь ей и подмигиваю, разыгрывая роль, которой так хорошо владею. Может быть, я питаю к ней слабость, но помню, на кого она работает, а деньги — это все, что имеет значение в этом городе.

— Спокойной ночи, мистер Тэтчер, — говорит она, перебирая бумаги на столе, выглядя менее встревоженной.

Этого достаточно, чтобы позволить мне успокоиться. Я толкаю двойные двери обеими руками и продолжаю двигаться. Звук моих ботинок, шлепающих по граниту, и воздух вестибюля, наполненный болтовней, успокаивают меня.

Но только на мгновение.

Только когда я выхожу из здания, мои истинные чувства всплывают на поверхность. Маска исчезает, и появляется страх. Я не знаю, на что способен мой отец.

У меня было подозрение, но я думал, что это только мои домыслы. Я думал, что мои воспоминания были не совсем правильными. Не то чтобы я ожидал от него большего. Я просто взбешен, что оказался прав.

Что сделано, то сделано, и я не могу остановить то, что уже было приведено в действие.