Под маской - Альетт де Бодар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сначала она поразила ноги. Теперь я вообще не чувствую тела, если не считать шеи.
Я не владел лекарским искусством, и его недуг, если только он не был вызван колдовством, был выше моего понимания.
— Ты даже не догадываешься, с чем это связано? — снова спросил я.
Он яростно затряс головой:
— Нет. Смотри сам. Месяц назад меня здесь не было. Что бы тут ни происходило, я тут ни при чем.
Я видел, что он не врет и ничего не знает. Но ни мне, ни Учимитль это ничего не давало.
Значит, проклятие.
— Есть кто-нибудь, кто позаботился бы о тебе? — спросил я.
Китли посмотрел на меня с едва сдерживаемым возмущением:
— Конечно. Мацауатль знает, как надо обращаться с пленником.
Воины. Вечно они спешат оскорбиться. Это было бы забавно, не будь положение столь серьезным.
— И никто ничего не заметил?
Китли покачал головой:
— Спроси их сам. За мной присматривает старуха по имени Шоко. Она приносит еду, слухи, словом, все, до чего я сам не могу добраться, пока лежу здесь.
Он снова разозлился. Наверное, для молодого, полного сил мужчины не было худшей участи, чем заболеть и оказаться прикованным к постели.
Я еще раз осмотрел его, но ничего нового не узнал. Он и в самом деле был парализован; проклятие, судя по всему, постепенно охватывало его тело. Но выявить его причину я так и не смог. Точно так же я не смог убедить себя в том, что недуг, поразивший Китли, не затронет еще кого-нибудь из обитателей дома.
Я попрощался с ним и покинул комнату, не дождавшись ответа. Охватившее меня беспокойство становилось все сильнее.
Что происходит? В чем замешана Учимитль?
* * *
Шоко нашлась быстро. Я спросил о ней у раба-привратника, и он указал мне в другой конец дворика, на дверь с неяркой гладкой занавеской, сотканной из кактусовых нитей. Перед дверью пожилая женщина, стоя на коленях, дробила маис каменным прямоугольным пестиком.
Шоко подняла на меня взгляд, и ее глаза расширились:
— Господин…
Я оборвал ее:
— Ответь мне на несколько вопросов. Китли считает, что ты можешь что-то знать.
— Господин Китли? — Шоко кивнула. — О его болезни?
— Да.
— Не знаю уж, смогу ли помочь, — ответила Шоко, слегка скривившись. Она отодвинула ступку и встала, не отрывая взгляда от земли. — Все случилось так внезапно. Однажды утром он просто не смог встать.
— И ты ничего не заметила? — у меня было такое чувство, словно повторяется наш разговор с Китли. Иными словами, что я хожу кругами.
— Нет. Я всего лишь рабыня, господин. Я не вижу колдовство и не говорю с богами, как ты.
В голосе Шоко звучало благоговение, обычно испытываемое простолюдинами по отношению к жрецам. Едва ли оно могло упростить мне задачу. Я вздохнул. Ничего нового я тут не узнаю, так что можно вернуться к Учимитль и расспросить ее.
Но затем я вспомнил о маске.
— Ты давно живешь здесь?
— В этом доме? Лет пять, наверное. Меня подарили на свадьбу хозяину.
— Тогда ты хорошо здесь всех знаешь. Хозяина и хозяйку, — сказал я и тут же прикусил губу. Вопрос не имел никакого отношения к расследованию и был слишком личным. Не стоило бы его задавать. Но я никак не мог выбросить маску из головы. — Когда Учимитль начала носить маску?
Шоко ответила после короткого молчания:
— Четыре года назад. После того, как господина Тлалли нашли мертвым в его комнате, — теперь она говорила почти шепотом, низко наклонив голову, так что я не мог видеть ее лица. — Он был добрым человеком, но она вышла за него замуж только из-за его положения.
Как бы я хотел опровергнуть это обвинение! Но я помнил то утро, когда Учимитль сказала мне, что выходит замуж за Тлалли — вскоре после того, как я вернулся из школы-кальмекака, горя желанием рассказать ей обо всем, что узнал там. Ее гнев стал для меня неожиданностью. Точно так же я не ожидал, что она станет хвастаться подвигами своего будущего мужа или насмехаться надо мной из-за того, что я решил стать жрецом.
Слишком уж она гордилась его доблестью. Напоказ, я бы сказал. Позже, когда я немного успокоился и снова обрел способность думать, я вспомнил, что она всегда старалась держаться рядом со мной, ближе, чем дозволялось правилами приличия. Еще вспомнил тот день, когда она танцевала в честь бога цветов, одетая в белое хлопковое платье; она раскачивалась под грохот барабанов, яростная и прекрасная, и никто из танцовщиц не мог с ней сравниться. Это для тебя, так она мне сказала, когда я поздравил ее. Я танцевала так только потому, что ты был там.
Почему я ничего не замечал?
Ее замужество… разве могло оно быть счастливым, если она согласилась на брак, поддавшись разочарованию и назло мне?
— Она все время ссорились, — донеслись до меня слова Шоко. — Она его постоянно упрекала, всегда подначивала его, говорила, что он недостаточно хорош и ему недостает храбрости. Утром оба бывали в синяках. У него — руки, у нее — лицо. А той ночью они ругались еще сильнее, чем обычно. Что-то там случилось. Что-то…
Ее страх был почти осязаем. Он исходил от нее и заполнял пустоту, постепенно образующуюся у меня в груди.
— Меня там не было, господин, так что точно я тебе ничего не скажу. Знаю только, что его нашли мертвым, а она закрылась в своих комнатах и запретила приближаться к ней. Потом она стала постоянно носить эту маску. Говорят, чтобы скрыть следы того, что он сотворил с ней.
Сосущее чувство в груди не желало исчезать. Годами я убеждал себя, что Учимитль счастлива со своим мужем, что мой приход только нарушит ее спокойную жизнь.
Ложь. Беспомощная ложь. Они ссорились. Может быть, каждую ночь. Они дрались, и на их телах оставались следы — синяки. Но едва ли со стороны Тлалли дело ограничилось несколькими синяками, если Учимитль до сих пор скрывает лицо.
— Значит, хозяин мертв.
Шоко посмотрела на меня; ее глаза мерцали в солнечном свете.
— Да. Ушел в Миктлан с другими тенями и не вернулся.
— Понятно.
Она покачала головой, словно вдруг вспомнив, с кем говорит:
— Меня там не было. Я ничего не смогла бы сделать. Но…
Ее лицо снова исказилось гримасой — нечто среднее между страхом и яростью.
— Но одно я знаю. Сказали, что господин Тлалли умер из-за остановки сердца, но я в это не верю.
— Врачи подтвердили, что у него было слабое сердце, — тихо ответил я, уже