16 копеек - Александр Чуманов

- А вы радуетесь, когда наши ребята побеждают канадских профессионалов? подкидывал каверзный вопрос тренер.

И отец, как честный человек, не осмеливался соврать. Правда, было одно сомнение, не относящееся к данному спорту. Насчет любительства наших хоккеистов.

- В двадцать лет у него будет всё, - обращал взор к матери Эдуард Александрович, - он объедет весь мир, поступит в любой вуз, а в более отдаленном будущем сможет без помех продолжить образование. Уйдя из спорта по возрасту, а я не скрываю, что это обязательно случится рано или поздно, он будет человеком с хорошей материальной базой, отменным здоровьем. Молодым, заметьте, человеком! И, наконец: "О, спорт, ты - мир!"

И жена уже глядела на мужа умоляюще.

Они вышли в спальню для принятия окончательного решения, а Эдуарда Александровича с собой не взяли.

- Пусть хоть сыночку бог даст счастья! - шептала жена.

- Да разве в этом счастье, счастье в том, чтобы преодолевать трудности! неубедительно сопротивлялся муж.

- У него будут трудности...

- Да разве это я имею в виду.

- Ты совсем не любишь нашего Фомушку, я так и знала! - додавила жена мужа запрещенным приемом.

И он уступил. Это ведь часто так бывает, что человек искренне отстаивает какие-то идеалы, пока соблазн поступиться этими идеалами не касается его самого.

Словом, в первом классе Фома уже брал метр. А во втором метр восемьдесят. Он мог бы, наверное, брать и больше, но ему пока не разрешали, перво-наперво надо было отрабатывать технику, а рекорды не уйдут. Постепенно у него на голове стало образовываться специальное углубление для того, чтобы гиря с головы не скатывалась. Потому что, когда она скатывалась, результат не засчитывали. Это одна из причин того, что пришедшие в найсхад с опозданием не могли достигнуть значительных результатов. У них эта лунка для гири формировалась плохо.

А с виду Фома был вполне обычным мальчиком, красивые волнистые волосы хорошо маскировали углубление, занятия другими спортивными дисциплинами закалили его, сделали невосприимчивым к болезням и стрессам.

Он хорошо учился в школе и даже где-то в классе седьмом здорово увлекся математикой. Но тренер вовремя обратил внимание на это вредное для спорта увлечение, и математика не успела заметно отразиться на спортивных показателях юного дарования.

В восьмом классе Фома впервые ездил на международные соревнования, и, хотя вошел пока лишь в первую десятку сильнейших найсхадистов мира, нестоящие специалисты поняли, что у мальчика блестящее спортивное будущее.

Он привез с соревнования всякие заморские штучки, в том числе сигареты для отца и помаду для матери, чем очень растрогал предков.

- А ты помнишь, чего там каркал насчет моральных уродов? - ревниво припомнила мать.

- Да, признаю, ошибся, - охотно соглашался отец, - у нашего Фомы оказался большой врожденный запас моральной прочности.

Отец имел в виду свою наследственность.

- А может, и не врожденный, - сомневалась мать, - может, им все это в школе прививают.

- Тоже не спорю, - снова соглашался отец.

Он, надо сказать, давно уже усвоил аргументы Эдуарда Александровича и пользовался ими, как своими собственными, выстраданными. Все шло хорошо.

Мальчик должен был калорийно питаться, и ему выдавали для этого всякие талоны, которые мать отоваривала в специальном магазине. Хватало и мальчику, и родителям.

Дали большую новую квартиру в центре. Помогли с машиной, с дачей,

- Спорт - это хороший бизнес, - довольно говорил Фома.

И эти слова нисколько не шокировали родителей. Разве отца немного. Спервоначалу. "Это возрастное", - утешался отец.

В десятом классе Фома привез с чемпионата мира серебряную медаль. Он уже брал четыре метра и до рекорда мира оставалось совсем чуть-чуть. Он сам стал ездить на машине, у него появилось много знакомых девушек. Фома часто уезжал с ними на дачу и возвращался лишь под утро. Но это случалось хотя и часто, но довольно редко.

- Мой талант - это народное достояние, и я не имею права губить его ради сомнительных удовольствий, - говорил он важно.

"Серьезный человек вырос, - радовался отец, - весь в меня. С государственным мышлением".

Фома не курил и не употреблял спиртное, хотя любил угощать всем этим друзей и подруг. Впрочем, настоящих друзей у него не было. Он всегда держал дистанцию между собой и ими, не чемпионами. Случались изредка в его компании молодые писатели, артисты, художники. Но чем они могли заслужить внимание и уважение выдающегося спортсмена? У них все было в будущем, да и было ли еще вопрос. И они исчезали так же незаметно, как и приходили. Фома жил счастливым настоящим.

Нынешние, лишенные предрассудков девушки даже на улице не давали прохода Фоме. Его несколько туповатую личность с лихвой компенсировали изысканные манеры. Не столько изысканные, сколько раскованные. Ну и слава, конечно.

После школы Фома побил мировой рекорд. Низложил прежнего фаворита. Как говорится, рекорд умер, да здравствует рекорд!

После окончания школы Фома стал студентом какого-то престижного университета. Он мог бы устроиться в институт физкультуры, но хотелось и дальше лично возглавлять какую-нибудь турнирную таблицу. Может, в науке?

Молодежные газеты печатали интервью с Фомой на первых полосах. И любили задавать разные глобальные вопросы. О смысле жизни, например. О любви и дружбе. О порядочности. Неизвестно, что отвечал чемпион дословно. Но судя по напечатанному, отвечал весьма толково. Мудро и идейно. И нестандартно.

А иначе и не могло быть, мало разве талантливых ребят обретается по редакциям в надежде на счастливое будущее.

Одна газета даже опубликовала дискуссию, в которой участвовали два человека. Фома и один академик. А что, нормально, великий спортсмен и великий ученый интеллигентно заспорили на, конечно же, глобальную тему. И родили совместную истину на радость читателям.

Спортивная волна донесла Фому до кандидатской степени и схлынула. Фома оглянулся на схлынувшую волну и ненадолго огорчился. Но лишь ненадолго. Впереди была целая жизнь.

Он женился на женщине тихой-тихой. Смирной-смирной. Трудолюбивой и верной. Занял хорошую должность. Углубление на голове постепенно заровнялось. То ли мозгами, то ли костью. А что, может быть, и мозгами, чего улыбаетесь.

Должность попалась настолько хорошая, что пропал всякий смысл дальше закапываться в науку. Фома был работником такой пробивной силы, что одного этого качества хватило ему на всю жизнь. Его ценили чрезвычайно высоко.

Фома вырастил детей, выучил их в таких школах, где когда-то в древнюю эпоху сделали из обезьяны человека. Причем этой обезьяне даже и трудиться особенно не пришлось. И, конечно же, дети тоже прекрасно обосновались в нашей жизни.