Две недели зимних четвергов - Игорь Пидоренко

Курорт, а не рабочая неделя. Нечего и говорить, что шло это новшество абсолютно вразрез с раздумьями Николая Антоновича о том, как распределяется нагрузка на дни недели. Тут только к среде дело начинает идти как следует, а что будет, если каждые два дня народ отдыхать станет?

И он было совсем уже собрался высказать адаптатору все, что он об этом думает, но в последний момент кое-что сообразил и язык от ошеломления прикусил в буквальном смысле слова. Это какие же светлые перспективы открылись, какой выход великолепный нашелся из создавшегося положения! Да что там один план! Два, три плана можно запросто смастерить! Только бы не проболтаться, только бы этот композитор с оптическим уклоном ничего не понял и остался бы в уверенности, что все так и будет, как он задумал.

Не иначе как в роду Николая Антоновича и актеры были, и разведчики. Таким он заинтересованным прикинулся, таким восторженным! И кофе крепкий заварил, хотя сам его не любил, чай предпочитал. И даже — запрещено ведь строжайше, но чего не сделаешь ради такого распрекрасного аппарата! — по рюмке коньяка себе и гостю из тайного запаса налил. А сам все выспрашивал: как же аппарат работает, как управлять им, как устроить, чтобы у каждого в конторе шесть выходных дней на неделе получилось?

Гость размяк от ласкового обхождения, был многословен и объяснял, и показывал. В принципе действия Николай Антонович мало что понял образование не то. А вот управлять научился, несложное дело. Для начала они с гостем под разными предлогами зазвали в кабинет к Николаю Антоновичу всех по очереди сотрудников и ввели в память машины снимки их биополей. Происходило это незаметно для сотрудников. Набирались на экране фамилия, имя и отчество: Макарин Сергей Николаевич. Потом Николай Антонович звал по селектору: «Сережа, зайди на минуточку!» Тот являлся. Николай Антонович ему: «Ты помнишь, что отчет к среде нужен?» Сережа недоумевает — из-за такой малости вызвали! «Помню, не беспокойтесь!» А в это время изобретатель клавишу записи нажимает — и готово, биополе записано. Зовут следующего.

О том, что проводится эксперимент, Николай Антонович никому решил не сообщать. Гость его заверил, что все тут совершенно безвредно для здоровья. А раз безвредно — чего зря народ беспокоить? Если все хорошо пойдет, то можно будет и официально сообщить. От такого количества выходных вряд ли кто откажется.

Вместе с гостем и составили программу для аппарата. Договорились, что эксперимент поначалу месяц продлится. Николай Антонович лично такси вызвал, проводил гостя с почетом и вслед рукой помахал.

А когда вернулся в кабинет, сел составлять совсем другую программу. Шесть выходных вам на неделе? Одни, можно сказать, субботы да воскресенья? А ежели два дня всего будет в неделе — среда да четверг? А после них опять — среда и четверг! А потом опять, и опять, и опять… Целый месяц одних сред и четвергов! И никаких суббот и воскресений! Хватит отдыхать, пора и поработать как следует, на полную катушку!

Идея, конечно, у Николая Антоновича дикая появилась. Пожалуй, еще более дикая, чем у его знакомого о целой куче выходных. Тут мы вправе возмутиться и закончить наш рассказ по причине полной бесчеловечности истории, в нем происходящей. Эксперименты над людьми и общественной моралью давно осуждены и караются законом. К тому же от режима работы, который ввел Николай Антонович, попахивает такой потогонной системой, какая ни одному самому распроклятому капиталисту в его бредовых снах о сверхприбылях даже и не снилась.

Можно, конечно, поискать оправдания действиям Николая Антоновича. Выполнение и перевыполнение плана — что может быть более свято?! И разумеется, полнее следует использовать рабочее время; вот тебе интенсификация, даже трудовое воспитание молодежи, если хотите.

Только кому это нужно, если за все заплачено трудом насильным, принудительным, трудом, что не приносит ни радости, ни удовлетворения? Да пропади она пропадом, такая работа!

И было бы впрямь достойно закончить на этом месте нашу историю, не дать осуществиться дьявольскому замыслу Николая Антоновича, если бы в действительности все получилось совсем не так, как он задумывал. Поэтому стоит все же посмотреть, как развивались события.

Итак, авиаконструктор-лозоходец принес свой аппарат в понедельник. День этот закончился как обычно, поскольку Николай Антонович решил новый режим работы ввести со следующего утра — отдохните, ребята, еще немножко, завтра за работу приметесь! Да как следует, засучив рукава, ни перекуров чтоб, ни чаепитий, только с коротким перерывом на обед. В предвкушении этого Николай Антонович потирал руки, подпрыгивал в кресле и даже один раз себя по голове погладил: молодец, придумал!

Утром, во вторник, тоже все шло по-старому. Люди работали, склонив головы над столами, и совсем не подозревали, какая беда нависла над этими самыми головами. Николай Антонович благосклонно покивал в ответ на приветствия подчиненных и прошествовал в свой кабинет. Там он поплотнее уселся за столом и нажал клавишу включения аппарата. Аппарат негромко загудел, щелкнул и зажег зеленоватый свой экран. Итак, программа вступила в действие.

Николай Антонович отодвинул пульт и придвинул к себе деловые бумаги. Работаем без дураков, ребята, пора!

Изредка он, затаивая дыхание, прислушивался к тому, что происходило в соседней комнате. Там позванивали телефоны, тарахтела пишущая машинка, поскрипывали стулья, покашливали люди. Звуки напряженного рабочего дня, все как надо. На перекидном календаре Николай Антонович установил среду, шестнадцатое декабря, что должно было соответствовать программе. Потом, проверки ради, поинтересовался у своего зама: «Геннадий Петрович! У нас сегодня среда, шестнадцатое?» — «Что вы, Николай Антонович! — ответил тот. — Четверг, семнадцатое!»

Николай Антонович крякнул от неожиданности. Надо же, напортачил все-таки в программе, вместо среды четверг ввел. Ну да беда небольшая, может, так и лучше будет — одни четверги! И он вновь принялся за работу.

От окна немилосердно дуло. В кабинете сильно похолодало. Но все правильно, декабрь, Николай Антонович ругнул себя за то, что не захватил из дома свитер, но выход нашел быстро — достал из шкафа и установил электрорефлектор. Вот теперь можно работать…

И он работал. Да так, что из кресла почти не поднимался. Ничего удивительного, он до работы всегда охоч был.

Так поработал, что к обеду все, что ему полагалось сделать, закончил. Отложил в сторону последний лист, посидел несколько минут, разминая затекшие пальцы. Встал и пошел к заму.

— Геннадий Петрович! Давайте я у вас часть бумаг возьму. Что это, право, нагрузил вас, а сам сохну от безделья!