Восстань, Лазарь - Генри Олди

— А что вы Глебу поднимали? — внезапно спросил Лазарь.

— Не твое дело, — мстительно отрезал Жора.

— Подняли?

— Поднял, — со странной интонацией ответил мордатый. — Еще как поднял. Иначе с чего бы он тебя ко мне направил? Ты не спрашивай, ты иди и молчи…

Кудрявый бутуз запустил им вслед палкой, но промахнулся.

Святое время — август.

Еще стоит жара, мужчины ходят в шортах и сандалиях на босу ногу, девицы щеголяют обнаженными пупками, гроза собирается где-то далеко, за новостройками, за зелеными тучами листвы в сквере. Шелестят пыльные акации, но по вечерам становится прохладно, зябкий шепоток бродит в кронах тополей, осторожно трогая их желтыми пальцами. Из открытой форточки плывет баритон полузабытого изгнанника: «Ах, если бы только не август, не чертова эта пора!..», и вторит ему из другого окна не менее забытое меццо-сопрано: «Скоро осень, за окнами август, от дождя потемнели кусты, и я знаю, что я тебе нравлюсь…» Два голоса сливаются за спиной у случайного прохожего, отойдя на двадцать шагов, уже не поймешь, где чей, и только понимаешь, что лето у тебя было, оно еще здесь, в руках, протянутых за подаянием, но горячий август проливается сквозь пальцы на серый асфальт, лето было, лето есть, это ненадолго, так ненадолго, что словно и нет его, лета, и не было никогда, а жалко…

Осени не ждешь. Ждешь разве что Нового года.

Начинается дождь.

— Извините… Не подскажете, где живет Степан Поликарпович?

Сухонькая старушка чопорно поджала губы. Коротко, с неприязнью зыркнула на очкарика снизу вверх. Ничего не ответив, она поглубже упрятала руки в антикварную муфту — когда-то норковую, а теперь вытертую до неузнаваемости.

— Может быть, вы?

Вредная старушенция скосила глаз на толстую подругу — цыц, мол, дура! — и демонстративно отвернулась. Весь вид ее ясно говорил, что она будет молчать, как подпольщик на допросе. Не исключено, что и молчала в свое время. В гестапо.

— А я знаю, я знаю!

— Что ты знаешь?

— Где Пан Карпыч живет! Ростовщик!

Знакомый бутуз. «Вождь краснокожих», зимний вариант. Шапка-«петушок» лихо сбита набекрень, куртка расхристана, на левом ботинке развязался шнурок. В правой руке зажат крепко слепленный снежок.

— Ну и где?

— В угловом подъезде.

— В правом или в левом?

Мальчишка задумался. Видимо, с определением «правого» и «левого» у него возникли проблемы. Посему, не мудрствуя лукаво, он просто указал рукой:

— Вон в том. Третий этаж, тридцать первая квартира. Код на дверях…

Обе старушки пронзили бутуза огненными взорами. Но тот, игнорируя намеки, не замедлил выболтать страшную военную тайну:

— …двадцать одно!

— Спасибо, Штирлиц. — Улыбка вышла тоскливой. Даже солнце в пластике дорогих очков сверкнуло на миг и угасло. — Ты хоть в курсе, кто такой ростовщик?

— Так Пан Карпыч и есть ростовщик! Который с Ростова приехал.

Шоколадный батончик «Lion» обрадовал мальчишку не меньше, чем в прошлый раз жевательная резинка. Юный информатор с гиканьем припустил к дружкам, возводившим в середине двора монументального снеговика. Вместо классической морковки нос снеговику заменял ржавый водопроводный кран с маховиком-вентилем, глаза — катафоты от велосипеда. Шляпа — крышка от маслофильтра — завершала футуристический дизайн. На бегу мальчишка с силой запустил в голема снежком, угодив прямо в глаз. Уцелевший катафот кроваво блеснул, словно у замороженного Терминатора.

— Эй! А еще Пан Карпыч всякую фигню берет! — юное дарование выказало неожиданную эрудицию. — Под проценты! У вас фигня есть?

Двор пересекали хорошо укатанные «скользанки». В чисто вымытых окнах красовались наряженные елки. Легкий морозец покусывал нос и щеки. Пахло праздником: Новым годом, подарками, хлопушками, шампанским и непременным салатом оливье. Хотелось присоединиться к мальчишкам: веселиться и дурачиться. Но очкарик Лазарь шел вперед, и плечи его сутулились, словно длиннополое пальто было изготовлено из дубовых досок.

Код оказался верным. Замок лязгнул затвором автомата, открывая затхлое нутро подъезда. В нос шибанула вонь кошачьей мочи и застарелого табачного перегара. Лазарь торопливо зашагал по лестнице. На третьем этаже он остановился перед квартирой с бронзовой табличкой «31» и, собравшись с духом, решительно утопил кнопку звонка.

Долгое время ничего не происходило. Затем в дверном глазке мелькнул свет, и глазок тут же вновь потемнел. Очкарик чувствовал, что за ним наблюдают, и стоял спокойно.

— Вам кого?

— Я к Степану Поликарповичу.

— Фамилия! Фамилия как?!

— Моя?

— Нет, Степана Поликарповича!

Было неясно, издевается хозяин или говорит всерьез.

— Моя фамилия Остимский. Лазарь Петрович Остимский. Но это вам, скорее всего, ни о чем не скажет. А фамилия Степана Поликарповича — Ватрушев.

— Откуда? Откуда знаете?!

— Меня направил к вам мой друг. Артюхов, Глеб Артюхов.

— Отчество?

— Чье? Глеба?

— Ага! — торжествующе взвыли из квартиры. — Не помните! И врете вы все: кто да как…

— Тьфу ты, из головы вылетело! Мы с Глебом друзья детства, по отчеству редко… О, вспомнил! Игоревич.

В квартире долго сопели, булькали, потом защелкали замки.

Замков было много. Не меньше пяти.

Наконец дверь приоткрылась. Слегка, но вполне достаточно, чтобы понять: рассохшееся дерево, выкрашенное пузырчатым суриком, — чистой воды бутафория. Тут в случае чего плечом не пробьешься. Над стальной цепочкой из сумрака проступило востроносое личико. Цепкие глазки обшарили лестничную площадку.

— Чего стоите? Заходите скорее! — Металлической змеей зашелестела, опадая, цепочка. — Знаете, сколько всяких прохиндейцев кругом шляется? А потом ценные вещи пропадают, гортензии сохнут… На какой щеке у Глеба Игоревича родинка?

— Нет у Глеба никакой родинки. В смысле, на щеке. На шее есть, у кадыка.

— Чудненько, чудненько! Душевно рад знакомству. — Узкая ладонь ростовщика оказалась подозрительно твердой. — Прошу в комнату. Чаю? Кофе? Коньячку?

— Кофе. У меня принцип: вести деловые переговоры на трезвую голову. Вот позже, когда мы договоримся…

— Если договоримся, Лазарь Петрович. А принцип ваш мудрый, одобряю…

Квартира Ватрушева напоминала лабиринт. Не представлялось возможным определить, сколько здесь комнат и коридоров. Все пространство занимали шкафы, шкафчики, шифоньеры, полки и полочки, комоды и этажерки. Под потолком тянулись пыльные антресоли. «Всякая фигня», пользуясь определением бутуза, водилась тут в изобилии. Старые велосипеды, настольные лампы, наборы гаечных ключей, штабеля граммофонных пластинок, типографский резак, фарфоровые безделушки, телефонные аппараты в черных эбонитовых корпусах, пишущие машинки, радиолы, гусли с порванными струнами, портсигары с вензелями, бронзовые канделябры для роялей, напольные часы с гирями и маятником…

И всюду, на полках, шкафах и подоконниках — горшки с цветами, кактусами и прочими фикусами. Возможно, редкими и экзотическими — очкарик был не силен в ботанике. В воздухе, приятно радуя после миазмов подъезда, витал аромат тропиков.

— Осторожно, не зацепите агаву! Располагайтесь, вот кресло.

Посреди с трудом отвоеванного у вещей пятачка разместился вполне современный мягкий уголок: диванчик, журнальный столик и два кресла, обитых клетчатой тканью. Точь-в-точь такой расцветки, как халат на Степане Поликарповиче.

— Я пошел за кофе…

Вспыхнула паника. Сейчас хозяин сгинет в дебрях необъятной квартиры и больше не вернется. Никогда. А гость проведет остаток жизни, ища выход и рыдая от безнадеги. Наваждение накатило и схлынуло. Очкарик снял пальто, поискал, куда бы его пристроить, и к собственному удивлению обнаружил вешалку, приколоченную к дверце шкафа.

— Вешайтесь, вешайтесь, оно свободно…

Сварить кофе за это время было невозможно. Но ростовщик уже семенил к столику, неся поднос с полным кофейником, сахарницей и чашками. Над ним витал божественный аромат мокко, имбиря, кардамона, черного перца…

«Надо бы спросить рецепт», — отметил Лазарь.

— Ну-с, к делу. С чем пожаловали к старику?

— С предложением. Глеб сказал, что вы даете ссуды под залог… скажем так, некой нематериальной сущности.

— Оставьте ваши эвфемизмы. Не бойтесь, я не сочту вас сумасшедшим.

— Хорошо. Я бы хотел оставить в залог одно чувство.

— Какое именно?

— Любовь.

— К женщине? К родине? К вкусной и здоровой пище?

— К жене.

— Что ж, это интересно. Редкий товар. Но, позвольте полюбопытствовать, зачем вам мои гроши? Вы — человек обеспеченный. Если вам нужен кредит, обратитесь в банк. Или в ломбард.

— Как вы верно заметили, я человек обеспеченный. Но сейчас испытываю финансовые затруднения. Временные, разумеется. Деньги есть, но они вложены в дело. Мои партнеры по бизнесу против того, чтобы я закладывал основные фонды. А без их письменного согласия… Короче, я пришел к вам.