Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этой точки зрения мы рассматриваем движение народнической мысли как прогрессивный процесс, поскольку выявление иллюзий и их крушение – это положительное завоевание, притом, как показала дальнейшая история, наиболее важное[6]. Итог народнических исканий – крах всех надежд на крестьянскую социалистическую революцию, однако не только крах, простое перечеркивание прошлого, но и движение, поиск, изживание иллюзий, запрос научной теории, то есть все то, что подготовило восприятие марксизма. Без внутреннего самоотрицания народничества как социалистической доктрины был бы невозможен Плеханов, равно как и ход развития народнической мысли, его основные фазы и форма не могут быть правильно поняты, если абстрагируются от основного направления процесса – поиска правильной революционной теории и его итога.
Мы неслучайно берем «пробег» мысли от Чернышевского к Плеханову за единую скобку. Потеряв из виду картину целого, легко сбиться с дороги, потерять основную нить, запутаться в многоразличии фактов. Так, собственно, и случилось с исследованием трудного вопроса о снижении теоретического уровня народнической доктрины 70-х годов по сравнению с Чернышевским.
Начнем с установления бесспорного: с факта идейного расхождения между революционерами эпохи первой революционной ситуации и их преемниками по революционной борьбе, действовавшими в следующем десятилетии. Отличие народнической идеологии 70-х годов от предшествующей (эпохи 60-х годов) с формально-теоретической стороны шло по линии нарастания субъективистских тенденций в доктрине крестьянского социализма. Если Чернышевский стремился соединить призыв к социалистической революции с опорой на реальные отношения с идеей исторической необходимости, то революционерам 70-х годов эта идея кажется оправданием данного – начавшегося развития в направлении капитализма[7]. Их подход к общественному прогрессу с точки зрения «субъективного метода в социологии» страдал, как выражался Ленин, «узко интеллигентным самомнением». Надежда на революционную инициативу интеллигенции, от которой якобы зависит ход исторического развития страны, недоверие к «самостоятельным тенденциям отдельных общественных классов, творящих историю сообразно с их интересами»[8], невыгодно отличает философско-историческую теорию народников от социалистического реализма Чернышевского.
В концепцию некапиталистического пути не было внесено существенных изменений, однако, в отличие от 60-х годов, для народников-семидесятников социализм – это уже вопрос не перспективы, а сегодняшней революционной практики. Крестьянская социалистическая революция объявляется непосредственной целью движения, определяющей его тактику и организационные формы, в частности, воздержание от собственно политической борьбы[9]. Только в самом конце 70-х годов народничество приходит к осознанию задачи демократических преобразований как особой и первоочередной, однако и тогда политическая борьба мыслится как индивидуальный террор и захват власти группой революционеров.
И наконец, в философии большинство новых теоретиков перешли от материализма к позитивизму.
Различия между Чернышевским и его соратниками, с одной стороны, и идеологами народничества 70-х годов – с другой, бесспорно, существуют и являются достаточно серьезными. Однако чем и как объяснить эти различия, этот несомненный «срыв в субъективизм» людей, которые искренне считали себя последователями и продолжателями Чернышевского? В каких понятиях эти теоретические различия получают рациональное толкование?
Длительное время в нашей исторической литературе бытовала точка зрения, которая в этих идейных различиях усматривала отражение некоего общественно-политического сдвига в сторону от революционного демократизма к мелкобуржуазности (?!). Соответственно этому революционеры 60-х годов определялись как «революционные демократы», семидесятники же – как «народники». Как справедливо указал еще Б. П. Козьмин, противопоставлять, например, Чернышевского как революционного демократа народникам – значит давать неполное, одностороннее представление о Чернышевском, изображать его искаженно, замалчивая ту сторону его мировоззрения, которая позволяла ему поставить вопрос о капитализме и развернуть в своих работах жесткую критику капиталистического строя и буржуазной политической экономии[10], то есть игнорировать, по существу, Чернышевского – социалиста-утописта, ближе всех из социалистов до Маркса подошедшего к научной теории. Такое противопоставление («тоже» опиравшееся на Ленина) совершенно чуждо всему духу ленинских работ, не говоря уже о том, что понятия «революционный демократ», «революционная демократия» Ленин употреблял в совершенно ином значении, исключающем всякую мысль о противопоставлении революционных народников революционным демократам[11]. Но дело заключается не только и не столько в неправильном употреблении терминов. Корни этого противопоставления народников революционным демократам восходят к традиции 30-х годов нашего столетия, когда народничество рассматривалось нашими исследователями в одной-единственной проекции – как злейший враг марксизма, и только[12]. Соответственно, сумма проблем, относящихся к марксистскому анализу происхождения народничества, ограничивалась доказательством без дальнейших околичностей мелкобуржуазного характера народнических идеей и народнической тактики. С тех пор прошло немало времени. В связи с общим прогрессом советской исторической науки гигантски возросли наши требования к научному анализу. Метод историзма для нас уже не исчерпывается сведением той или иной идеологии к ее земному ядру, к жизненным условиям определенных классов. Мы ждем сейчас от исторического анализа большего – выведения из данных отношений общественной жизни соответствующих им идеологических форм, что сделать гораздо труднее, но зато и гораздо ценнее в научном отношении.
К сожалению, в области изучения народничества отдельные исследователи до сих пор не идут дальше бесспорного, правильного, но первичного, элементарного в научном отношении, подхода, когда в сведении идеологии народничества к мелкобуржуазности видят вершину теоретического анализа.
Сторонники этой точки зрения обосновывают свой подход к народничеству марксистским методологическим требованием сведения общественных идей к общественно-экономическим отношениям для раскрытия действительного содержания этих идей и анализа их развития[13]. Однако для марксиста этот принцип – начало работы. Отталкиваясь от него, он обязан исследовать, причем в деталях, общественно-экономические условия, конкретную обстановку данного исторического периода и лишь затем пытаться раскрыть действительное содержание идей, анализировать их генезис.
«…Наше понимание истории, – подчеркивал Энгельс, – есть главным образом руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства»[14]. Соответствует ли данному движению общественной мысли социально-экономический и политический сдвиг? Ответ на этот вопрос можно получить только путем кропотливых конкретно-исторических исследований. В противном случае принцип рассмотрения и интерпретации незаметно для самого исследователя превращается в причину конкретного идеологического образования. Анализ направляется по линии выведения форм общественного бытия из заведомо известных и «понятных» с точки зрения ретроспективы форм сознания. Собственно, так и получилось с теоретическим обоснованием противопоставления народничества 70-х годов «революционным демократам» 60-х. Зафиксировав существенные изменения, происшедшие в идеологии на грани 60-70-х годов прошлого века, часть исследователей попыталась подвести под эволюцию демократических идей «социально-экономический фундамент»: снижение теоретического уровня народнической доктрины, срыв в субъективизм были «увязаны» с развитием капитализм после реформы 1861 года и разложением крестьянства на буржуазию и пролетариат.
Нетрудно, конечно, на современном уровне развития науки понять ошибочность этого
