Ябеда - Сэм Хайес

— Правда? — Нина выпрямилась. — А что?

Восторг закружился в душе цветной вертушкой. Мик, он такой, рядом с ним всегда праздник. Кое-кто из подруг жалуется, мол, всего два года прошло после свадьбы, а браку уже требуется подзаводка. Измены, скука, несхожесть характеров, стрессы на работе — и вот от супружеского счастья одни руины. В семье Кеннеди не так.

Нине даже совестно признаваться, что у нее страстный, непредсказуемый, по-прежнему обожающий ее муж. Однажды вечером, откупорив вторую бутылку вина, она выложила все это Лоре. Нет, Нина не думала хвастаться и тем более не собиралась колоть Лоре глаза ее браком — просто не сдержала чувств.

— Не хотел показывать, пока не закончу, но сил нет терпеть! — торжественно объявил Мик.

— Вы меня заинтриговали, мистер Кеннеди.

Он потянул ее за руку, повел через сад к мастерской. Пять лет назад, когда они переехали сюда, Мик заказал постройку деревянной хижины в саду, и она превратилась в его второй дом.

На середине лужайки они остановились. И вдруг стало темно.

— Эй, что за шутки?

Пальцы мужа, закрывшие ей глаза, пахли никотином. На мгновение Нина испуганно замерла, потом рассмеялась.

— Войди в мое мрачное жилище, — прорычал Мик. — Я сотворю с тобой непотребное!

Нина, хихикая, послушно пошла с закрытыми глазами по траве. Хрустнула ветка под ногами, запахло чайной розой, которую она недавно посадила, — значит, миновали цветник.

— Мик Кеннеди, ты мерзкий греховодник, но я тебя обожаю.

Достойное завершение знаменательного дня. Она слышала, как Мик сопит, отпирая дверь. Ключ он всегда держал при себе, оберегая бесценное содержимое мастерской.

Внутри Нина вдохнула запах его одеколона и его работы. Захлопывая дверь, он все еще закрывал ей глаза. Щелкнул выключатель.

— Что за сюрприз, Мик? — Прикосновение теплой ладони к лицу волновало Нину. — Я сейчас умру от любопытства!

Внезапно в зрачки плеснуло светом: Мик опустил руку. Нина зажмурилась.

— Ну как? — Мик шагнул к огромному холсту, раскинул руки. — Что скажешь?

У Нины перехватило горло.

— Потрясающе! — Слезы подступили к глазам, туманя портрет обнаженной женщины в натуральную величину. Ее портрет. — Мне безумно нравится. Но почему ты нарисовал меня?

— Чтобы видеть тебя, когда работаю. Всю, как есть, — с полуулыбкой ответил он, довольный реакцией жены. — Теперь, когда я договорился с галереей Марли в Лондоне, придется выкладываться по полной. (Мик и так очень устал, отметила Нина. В последнее время он сам не свой.) Вот и составишь мне компанию до зари.

— Она такая… живая!

Вспыхнув, Нина подошла к картине. Ощупала взглядом каждый штрих, каждую линию. Сплетенные руки, переплетенные ноги; пряди длинных волос, приковывающие внимание к изгибам тела. Слегка абстрактная, как большинство работ Мика, картина была реалистична в своей изысканной чистоте. Мик ухватил и передал ту грань ее характера, о которой Нина и сама уже забыла, — ребенок, скрывающийся во взрослой женщине.

— А чтобы приодеть меня, пожалел краски? — Она вернулась к мужу, закинула ему за шею руки. Под ложечкой еще сладко ныло от их последнего поцелуя.

— Но я вижу тебя такой — обнаженной, свободной, прекрасной. Беззащитной как младенец.

— Спасибо хоть за шарфик. — Нина кивнула на длинную полоску материи, которой Мик обвязал на портрете ее запястье. Другой конец свободно обвивал второе запястье. Темно-лиловый с алым шифон словно гладил обнаженную кожу. — Прелесть, сама носила бы. Но тебе не кажется, что я уж очень худая?

— А ты такая и есть, — буркнул Мик, закручивая крышки у тюбиков с краской. Критику он воспринимал не слишком хорошо.

— Нет же, я толще! — Нина пригляделась к краске, которая «вылепила» ее тело. Кое-где Мик пользовался шпателем, кое-где — тончайшей соболиной кисточкой.

— Докажи. — Глаза Мика вспыхнули иссиня-черным пламенем.

Нина подумала, что разозлила его своим замечанием, но лишь на секунду.

— Имей в виду, тебе придется обследовать все досконально, каждый сантиметр, чтобы убедиться в сходстве, — объявила она, расстегивая верхние пуговицы на блузке.

Мик с ухмылкой одной ладонью сцепил ей запястья, а другой снял с нее все до последней нитки. Никто ничего не услышал, не узнал о страсти, которой они пылали, лежа под картиной; никто не испытал их счастья.

Когда Нина, спотыкаясь, брела по саду к дому, уже совсем стемнело. Она задула свечу, горевшую на задней террасе. Мик, нередко работавший по ночам, остался в залитой светом мастерской.

Стоя перед зеркалом в ванной, Нина внимательно оглядела себя. Медленно кивнула: ничего не скажешь, похожа. Забравшись под одеяло, улыбнулась в темноте и уснула.

Глава 2

Урчит с перебоями мотор, а я смотрю на высоченные ворота. Кованая решетка выкрашена черным, бахрома пырея украсила столбы, толстые, как стволы старых деревьев; сбоку — кнопки кодового замка. Код пропуска прилагался к пакету документов нового сотрудника, и я набираю 4716.

Железные створки со скрипом расходятся посередине, я трогаюсь потихоньку, хотя сгораю от нетерпения. В боковое зеркало вижу, как ворота сходятся, запирая меня на территории. Еду дальше, сглатывая комок — нервное напряжение сжимало горло несколько последних дней.

Дорожка обсажена деревьями; корявые ветви, словно изуродованные артритом руки, образовали пестрый навес. Стоят на часах бук и дуб. Я проезжаю мимо, глядя только вперед.

Дорожка распахивается в широкий двор с викторианским особняком посередине, между конюшнями и зданием современной постройки. Приблизившись, читаю на неприглядной кирпичной стене: «Учебный корпус».

С чемоданом в руках, шаркая ногами по гравию, я направляюсь к главному входу. Накануне шел дождь, воздух приторно пахнет цветами, что развешаны в корзинах и расставлены в кадках у входа.

Сделав глубокий вдох, вхожу и объявляю как можно жизнерадостнее:

— Я — Фрэнки Джерард, здравствуйте! Франческа, — уточняю для озадаченной секретарши.

— Ах да, конечно. Мы вас ждем. — Она улыбается, выходит из-за стола и берет меня под руку. — Добро пожаловать в Роклифф. Пойдемте, я покажу вашу комнату, а затем познакомитесь со всеми.

— Спасибо.

Секретарша назвала свое имя, но оно тотчас выскочило у меня из головы.

— Здесь у нас столовая, — объясняет она на ходу, и я заглядываю внутрь. Мои шпильки звонко цокают по плиткам пола. Обычно я не ношу высоких каблуков, но по такому случаю пришлось надеть. — А это библиотека. Видите, сколько призов завоевали наши девочки? У нас очень спортивная школа, — с гордостью добавляет она.

— Впечатляет, — замечаю я, стараясь не отставать.

Мы идем длинным коридором, поднимаемся по нескольким лестничным пролетам на самый верх полуторавекового здания, спускаемся по скрипучим ступенькам, минуем еще один проход. Наконец мы на месте.

Секретарша отпирает дверь. Мы входим, и она вручает мне допотопный ключ, к которому красной ленточкой привязана бумажная бирка с моим именем.

— Это на тот случай, если потеряете, — объясняет она. — Надеюсь, вам здесь будет удобно. Ванная в конце коридора. Если что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

— Тут очень мило, — улыбаюсь я и разжимаю пальцы. Чемоданчик шлепается на бок, словно чувствует, что он уже дома.

— Ну, устраивайтесь. В три педсовет по поводу начала нового учебного года. Чаю выпьете, познакомитесь со всеми сразу. — Судя по взгляду, она еще немного насторожена. — Вы у нас не единственная новенькая — пришел новый физкультурник, и на год приехала учительница французского, прямо из Парижа!

Она старается ободрить меня.

— Спасибо. — Вымучивая улыбку, я открываю перед ней дверь. — Тогда до встречи.

Она уходит, а я запираюсь на замок.

Опускаюсь на узенькую кровать: железный каркас, провисшая сетка, линялое одеяло.

— Что ж… — говорю вслух, проверяя звучание нового жилища. Закрываю глаза и вслушиваюсь в тишину новой жизни.

Глава 3

Самое важное из всего когда-либо сказанного мне папой — что мое имя означает «птица». Это по-латыни, говорил он; мама перед смертью выбрала для меня имя. Следующие десять лет своей жизни я свято верила, что однажды проснусь с крыльями и улечу.

— Эва, — говорил папа. — Моя птичка-худышка.

Я висла у него на шее, вдыхая смесь перегара и табака. Все годы я помнила этот запах, в ушах гудел рев мотора его огромной удаляющейся машины, и мне казалось, что папа где-то рядом, хотя на самом деле он был за тридевять земель.

— Теперь уж на следующей неделе, Эва. На следующей неделе я к тебе приеду.

Но он не приехал.

Раньше он держал слово и навещал меня каждое воскресенье, почти два месяца подряд. С того самого дня, как заявил, что ему не справиться.