Последнее пророчество - Жан-Мишель Тибо

Пилат спрятал свиток в складках своего одеяния и приблизился к секретарю.

– Возьми эти кошели, мы отдадим их изгнанникам, – сказал он, а затем открыл один из четырех сундуков, в которых хранил свои тоги.

Он вынул из сундука одежду и коричневый сверток. Когда сверток оказался у него в руках, Пилат ощутил боль – словно какая-то неизвестная сила сжала сердце… Насилие, царство теней и света, город усопших и живых. Казалось, кто-то зовет его оттуда, из-за моря, чьи изменчивые волны с изумрудными отсветами, обсидиановыми впадинами и бурунами пены достигали сначала безобразной и зловонной чаши безжизненного порта, а уже потом – сверкающего побережья, населенного удивительными существами.

– Это принадлежало Сыну Человеческому. Они получат ее в качестве наследства. – Других объяснений не последовало.

Каллий получил из рук хозяина таинственный сверток и последовал за Пилатом к колеснице, запряженной парой рыжих лошадей. Они покинули виллу и выехали из предместья Вьена, не возбудив подозрений у стражи и патрулей. Понтий подкупил командиров и солдат еще в те времена, когда только поселился в Иудее. Никто из них ничего не расскажет посланным императором убийцам, если те, вооруженные мечами и кинжалами, появятся у одного из постов на подходах к городу.

Пилат улыбнулся и стегнул лошадей хлыстом. Колесницу заносило на поворотах. Каллий вцепился в борт колесницы, зажав между ногами порученный ему груз. Взгляд его был прикован к ленте дороги, по которой с силой ударяли лошадиные копыта.

Колесница неслась по дороге с сумасшедшей скоростью. Рабы, направлявшиеся на поля, производившие маневры легионеры, торговцы и паломники прыгали на обочину. Колеса задевали за ступицы повозок, ноги волов, бока баранов, военные межевые знаки. Пилат, сокращая путь, свернул на дорогу, вьющуюся меж виноградниками, потом снова выехал на основную дорогу.

Вот и перекресток. Они ждали. Высеченный из розового мрамора бог Бахус, чья голова была украшена венком с гроздями винограда, прижав к губам флейту, надзирал за этим местом. Столь неуместную здесь статую установил хозяин виноградников, который во времена завоевания Галлии Юлием Цезарем принял сторону римлян. Бог вина был не один. Под его защитой находилась группа людей.

Почтенного возраста бородатый мужчина, две женщины и трое детей, а чуть в стороне – двое батавских наемников застыли в напряженных позах, увидев утратившего должность и положение римского военачальника.

– Приветствую тебя, Лазарь! – сказал Пилат, сходя с колесницы. – И тебя, Марта!

На присутствующих накатила волна воспоминаний. Они словно вернулись в иерусалимский Храм, на Голгофу.

– Зачем ты заставил нас прийти сюда? Разве недостаточно вреда причинил ты нашему народу? Или ты будешь преследовать нас до самой своей смерти?

– Я играю свою роль, Лазарь. И доиграю ее до конца. Без нас с Иудой ваш Мессия не сумел бы передать свое послание миру и тебе не удалось бы обратить мужчин и женщин в новую веру. Я же, сам того не желая, а может, вдохновленный Иисусом во время допроса, изменил ход истории, унизив богов, которым служил. И перед тем как уйти в царство теней, я должен еще кое-что сделать. Вы привели детей, ничего больше мне не нужно.

Взволнованный Пилат остановил взгляд на детях – двоих мальчиках и девочке. Он всматривался в их лица, невольно искал сходство с родителями. И сходство это было поразительным. Казалось, дети совсем его не боялись. Он не осмелился погладить их по голове.

– Марта заботится о них, – сказал Лазарь, ласково глядя на сестру.

– А их мать, куда она направилась?

– Мария из Магдалы укрылась в пещере в западной части Массалии.

– Не спускай с них глаз, – сказал Пилат, обращаясь к Марте. – Эти дети – залог того, что Сын Человеческий воскреснет. Этот свиток предназначен им.

Он вынул из тоги папирус и протянул его Лазарю.

– Это свидетельство об их рождении. Там моя подпись и подпись командующего армией в Германии, моего друга Луция Ливия Оцеллы.[2] Кровь Христа должна распространиться.

Он дал знак Каллию. Секретарь подошел к своему господину, неся кошели.

– Возьмите это золото. Оно поможет завязать нужные знакомства в Нарбонской Галлии. Дайте детям римское образование, это поможет им выжить. И прячьтесь, пока не умрет Калигула. К последнему совету следует прислушаться прежде всего тебе, Лазарь. Прекрати проповедовать и уезжай из Массалии.

– Я намереваюсь вернуться к ремеслу торговца и заняться продажей олова, – отозвался Лазарь. – Я отправлюсь в Лондиниум, на остров Британию.

Пилат кивнул в знак согласия. Оставалось последнее дело. Он взял сверток – плащаницу Христа – и вручил ее старшему мальчику.

– Тебя ведь зовут Иеремией?

– Да, – ответил мальчик, выдержав взгляд Пилата.

– В это завернули твоего отца в день смерти, когда его сняли с креста.

Больше Понтий Пилат ничего не сказал. Он поднялся на колесницу, хлестнул лошадей и исчез в вихре пыли, оставив Каллия на перекрестке. Через несколько часов он утопился в реке Гир.

История шла своим чередом.

Глава 2

«У меня нет ни sapientia cordis [3] папы Иоанна, ни подготовки и образованности папы Павла, но я – их преемник, и я буду служить Церкви. Надеюсь, своими молитвами вы мне поможете».

Эти слова он произнес, впервые обращаясь к верующим с речью.

Утомительными и требующими постоянного напряжения всех сил были его новые обязанности. Кардиналы избрали его в четвертом туре голосования, месяцем ранее, за неимением лучшего кандидата. Он, Альбино Лучиани, сын рабочего, был возведен на трон понтифика вопреки всеобщим ожиданиям, вопреки всем прогнозам прессы и религиозных сообществ.

Иоанн Павел I думал о том времени, когда был никем… Обычный молодой священник, для которого было счастьем служить Христу. Ему не нравились пышные одеяния, которые ему предписывалось носить ватиканским этикетом. Он предпочел бы явиться перед людьми одетым в простую белую сутану, подпоясанную грубым шнурком, подобную той, что носил Иисус, но его бы не поняли. Его могли бы даже осудить, усмотрев в этом грех гордыни…

Сумерки принесли с собой волнение. Кто-то оставил пергамент в изголовье его кровати. Он содержал всего одно предложение, написанное крупными печатными буквами:

«DIC NOBIS MARIA MAGDALENA QUID VIDISTI VIA?»

«Скажи нам, Мария Магдалина, что видела ты в пути?»

Двенадцатью днями ранее, шестнадцатого сентября, во время лунного затмения, он получил другое странное послание, напомнившее ему о сто девятом предсказании Малахии:

«ПОЛОВИНКОЙ ЛУНЫСОЗЕРЦАНИЕМ ЛУНЫСРЕДНЕЙ ЛУНОЙЦЕНТРОМ ЛУНЫ».

Он не знал, кто был автором этого послания, как не знал и того, кто оставил ему пергамент, который он сейчас держал в дрожащей руке. Следует ли ему предупредить своего секретаря монсеньора Маже или свою ассистентку сестру Винченцу, рассказать им о своих тревогах? Сестра Винченца до сих пор находилась в его покоях. Но он не стал ее звать. Кто же, кто призывает его к осторожности? За месяц своего правления он успел нажить много врагов, поскольку не скрывал намерения очистить Церковь, изгнав тех власть предержащих, кто сбивает ее с пути, ведущего к Богу. Помнил он и о том, что со времени своей последней поездки в Южную Америку является хранителем страшной тайны, способной подорвать устои Ватикана, хотя никто так и не понял ее сути. Для большинства христианских сановников он за малый промежуток времени стал папой нежелательным. Но не для народа. Миллионы простых людей его любили. И он будет править во имя этих миллионов верующих.

Иоанн Павел обхватил голову руками и задумался. Шло время. Часы пробили девять вечера. Он вернулся в свой кабинет, где находились все бумаги, и собрал разрозненные листки, на которых он запечатлел почти в окончательном виде свой большой проект.

Дадут ли ему время, чтобы успешно его реализовать? На одном из листков он начертал новую органиграмму курии и итальянской Церкви, предполагавшую отставку монсеньоров Вилло и Коломбо, перевод в Милан монсеньора Казароли, назначение Бенелли на пост государственного секретаря и Полетти – в викариат Флоренции. Не говоря уже о десятках других людей, причастных к темным делам и являющихся членами сомнительных организаций. Он примет драконовские меры, чтобы ослабить «Opus Dei»[4] и «Легион Христа».[5] А еще он распорядится создать в Ватикане крупный центр милосердия, в котором найдут приют римские бездомные, а также сделает все возможное для повышения статуса женщин в лоне Церкви.

– Завтра же займусь вопросом о смещении с должности нынешнего президента банка Ватикана, – пробормотал он.

Перед глазами Иоанна Павла I возникла картина: монсеньор Марцинкус передает чемоданы с миллионами долларов секретным организациям и мафии, орудующим во благо Сатаны. Этот человек был ему отвратителен. При виде Марцинкуса папу начинало подташнивать. Более того – он начинал сомневаться в святости своих предшественников…