Неясный рокот - Айзек Азимов

– Заверяю вас, сэр, как ученый, что я не удовлетворился одним щелчком. Я продолжил эксперимент. Попробовав стукнуть сильнее, я убедился, что могу серьезно пострадать от реверберации инфразвука в замкнутом пространстве. Тогда я соорудил систему, которая позволяла мне бросать камешки на звазер извне пещеры – некий аппарат с дистанционным управлением. И с удивлением обнаружил, что звук слышен в довольно далеких от пещеры местах. Простеньким сейсмографом я обнаружил колебания на расстояний нескольких миль. А бросив случайно серию камешков, я убедился в кумулятивности эффекта.

– Это было, – спросил я, – в тот день, когда по всему миру слышался глухой рокот?

– Абсолютно верно, – ответил он. – Вы совсем не такой дебил, каким кажетесь. Вся планета звенела, как колокол.

– Я слышал, что это бывает только при особо сильных землетрясениях.

– Верно, однако звазер может вызвать колебания более сильные, чем любое землетрясение, при этом с определенной длиной волны, например такой, от которой вытряхивается содержимое клеток, – допустим, нуклеиновые кислоты хромосом.

Я обдумал сказанное.

– Это убило бы живые клетки.

– Наверняка. Может быть, так погибли динозавры.

– Я слыхал, что они погибли из-за столкновения Земли с астероидом.

– Это так, но, чтобы так подействовало простое столкновение, мы должны допустить, что астероид был гигантским – десять километров в поперечнике. И тогда приходится предполагать пыль в стратосфере, трехлетнюю зиму и прочее, чтобы весьма нелогичным способом объяснить, почему одни организмы погибли, а другие выжили. А теперь допустим, что астероид был гораздо меньше, но стукнул по звазеру, а его колебания стали разрушать клетки. Около девяноста процентов всех живых клеток в мире распались за несколько минут без видимых изменений в окружающей среде. Какие-то организмы погибли, а какие-то выжили. Это уже полностью зависит от сравнительных структур нуклеиновых кислот.

– Это и есть, – спросил я с жутким ощущением, что этот фанатик говорит всерьез, – это и есть то оружие, что вложил в ваши руки Господь?

– Воистину, – ответил он. – Я узнал, как генерировать волны заданной длины, меняя способ постукивания, и теперь мне осталось только точно определить длину волны, от которой разрушаются клетки человека.

– Почему человека? – спросил я.

– А почему нет? – ответил он вопросом на вопрос. – Какой другой вид наводняет планету, разрушает среду, поражает радиацией другие виды и насыщает биосферу химической дрянью? Кто разрушает Землю так, что через пару десятков лет на ней не останется ничего живого? Кто, кроме Homo sapiens? Если мне удастся найти нужную волну, я ударю по звазеру с нужной частотой и силой, на Землю обрушится волна омывающего звука, и за день или два, которые понадобятся звуковым волнам на обход всей планеты, ее поверхность очистится от людской скверны без вреда для других форм жизни с другой структурой нуклеиновых кислот.

Я спросил:

– Вы собираетесь оборвать миллиарды людских жизней?

– Так поступил Господь во время потопа…

– Ну, мы же не можем верить библейским легендам о…

– Я – геолог-креационист, сэр, – оборвал он мою речь. И я все понял.

– А, – сказал я, – и Господь обещал никогда не посылать на Землю новый потоп, но ничего не указал о звуковых волнах.

– Именно так! И миллиарды мертвых удобрят и оплодотворят землю, послужат пищей для тех форм жизни, что страдали от рук людских и заслужили воздаяние. Но самое главное: несомненно, какие-то остатки человечества выживут. Те, чьи нуклеиновые кислоты окажутся нечувствительны к звуковым колебаниям. И эти остатки, благословенные Господом, смогут начать снова, запомнив урок воздаяния, так сказать, злом за зло.

– А зачем вы это мне рассказываете? – спросил я. Это действительно было странно.

Он подался вперед и схватил меня за лацкан (весьма неприятное ощущение, поскольку от его дыхания могло стошнить) и сказал:

– У меня такое внутреннее убеждение, что вы мне можете помочь.

– Я? Уверяю вас, что я ничего не знаю о длинах волн, о нуклеиновых кислотах, и вообще ни… – Но тут же, сообразив на ходу, я сказал: – Вы знаете, кажется, есть одна вещь, которую именно я мог бы для вас сделать. – И со свойственной мне безукоризненной вежливостью я обратился к нему: – Не сделаете ли вы мне одолжение, сэр, соблаговолить подождать вашего покорного слугу минут пятнадцать?

– Разумеется, сэр, – ответил он, так же соблюдая этикет. – Я пока займусь уточнением математических расчетов.

Быстрым шагом выходя из зада, я сунул десятку бармену и прошептал:

– Проследите, чтобы вон тот джентльмен не ушел до моего возвращения. Если это будет абсолютно необходимо, ставьте, ему выпивку за мой счет.

Все, что нужно для вызова Азазела, у меня всегда с собой, и через несколько минут он уже сидел на настольной лампе у меня в номере, окруженный своим обычным розовым сиянием.

– Ты, – пропищал он с интонацией прокурора, – прервал меня в середине построения такого пасмаратцо, перед которым не устояло бы сердце ни одной прекрасной самини.

– Прости, если можешь, Азазел, – сказал я, надеясь, что он не пустится в объяснения, что такое пасмаратцо, и не станет описывать очарование самини, поскольку для меня все это яйца выеденного не стоило, – но у меня тут дело первостепенной срочности.

– У тебя всегда все первостепенной срочности, – буркнул он недовольно.

Я поспешно обрисовал ситуацию, и надо отдать ему должное – он тут же все понял. В этом смысле с ним приятно общаться – никогда не требуется долгих объяснений. Я лично считаю, что он просто читает мысли, хотя он всегда уверяет, что моих мыслей не касается. Однако как можно доверять двухсантиметровому демону, который сам сознается, что в погоне за симпатичными самини применяет какие-то гнусные ухищрения? Да и к тому ж я не уверен, что он имеет в виду – что к моим мыслям не притрагивается или что от этого в них ничего не меняется. Но все это к делу не относится.

– Где этот человек, о котором ты говоришь?

– В зале ресторана. Он расположен…

– Не надо. Я найду его по эманациям нравственного разложения. Так, нашел. Как узнать этого человека?

– Волосы песочного цвета, бледные глаза…

– Не это. Склад его ума.

– Фанатик.

– Ах да. Ты говорил. Так, контакт я установил и теперь вижу, что дома придется отмываться горячим паром. Он еще хуже тебя.

– Это неважно. Его слова соответствуют истине?

– Насчет звазера? Кстати, неплохой термин.

– Да.

– Что ж, этот вопрос не прост. Есть у меня приятель, считающий себя большим духовным лидером, так я часто подначиваю его вопросом: что есть истина? Скажу так: он считает это истиной, он в это верит. Но то, во что верит человек, независимо от силы его веры, не обязательно будет объективной истиной. Ты в своей жизни с этим, вероятно, сталкивался.

– Бывало. Но есть ли способ отличить веру, в основе которой лежит истина, от той, что основана на заблуждении?

– У разумных существ – да. У людей – нет. Но ты, похоже, видишь в этом человеке небывалую опасность. Давай я переставлю у него в мозгу пару молекул, и он умрет.

– Нет, – сказал я. Пусть это с моей стороны глупо, но я противник убийств. – Ты можешь так переставить молекулы, чтобы он забыл о звазере?

Азазел тоненько вздохнул, поежился:

– Это же гораздо труднее. Эти молекулы такие тяжелые, да еще цепляются друг за друга. Ну почему не поступить радикально…

– Я настаиваю.

– Ладно, – уныло согласился Азазел и погрузился в долгую литанию вздохов, пыхтений и бормотаний, долженствующих мне показать, как он тяжело работает. Наконец он сказал: – Готово.

– Ладно, подожди здесь. Я только проверю и вернусь.

Сбежав вниз, я увидел Ганнибала Уэста там, где я его оставил. Бармен подмигнул мне, когда я с ним поравняйся:

– Выпивка не потребовалась, сэр.

Я выдал этому достойному человеку еще пять долларов.

Уэст радостно воскликнул:

– А, это вы!

– Разумеется, – ответил я. – Вы весьма наблюдательны. Я решил проблему звазера.

– Проблему чего?

– Того предмета, который был открыт вами в процессе спелеологических исследований.

– Каких исследований?

– Спелеологических. Осмотра пещер.

– Сэр, – Уэст поморщился. – Я в жизни не был ни в одной пещере. Вы – душевнобольной?

– Нет. Но я вспомнил, что у меня важная встреча. Прощайте, сэр. Возможно, мы больше не увидимся.

Я поспешил наверх, слегка, запыхавшись, и услышал, как Азазел жужжит себе под нос мотивчик, популярный среди его народа. Тамошний музыкальный вкус – если его можно так назвать – весьма извращен.

– Он лишился памяти, – сказал я. – Надеюсь, навсегда.

– Конечно, – отозвался Азазел. – Теперь надо бы заняться самим звазером. Раз он может усиливать звук за счет тепловой энергии Земли, значит, у него должна быть очень тонко подогнанная структура. А тогда мелкое нарушение регулировки в какой-нибудь ключевой точке выведет его из строя навеки. Где он находиться?