Миссия капитана Кэфты - Александр Гейман

Но главное, пожалуй, состояло в том, что созданная таким образом делянка оказалась великолепным игралищем — великолепным, разумеется, с точки зрения самого Куфты, — ну, а делянкой все это было для чужих, союзников Куфты в этом препакостном предприятии — оно являлось для них источником существования, пищекомбинатом. Поедали чужие, разумеется, не обитателей этого мира, для избранной ими формы паразитирования это было бы попросту обременительно, — нет, питались они чужой жизнью в плане ее проживания сознанием — всем тем, что протекало через разум и сердце туземцев. Местные жители, таким образом, являлись для чужих чем-то вроде верховой скотинки, на которой они беззаботно резвились на пастбище сего наилучшего из миров. Или, прибегая к другому сравнению, туземцы были своего рода батискафами, погруженными в пучину и даже отданными на волю ее течений — однако все, происходящее с ними в этой пучине, доносились наверх и доставалось чужим.

Худшей несправедливости и рабства более отвратительного нельзя было и придумать: жизнь-то со всеми ее горестями и глупостями жили одни, а плоды ее, то есть все уроки и вообще все ценное и новое, что можно было извлечь из этого, пожинали чужие. При этом сами они были избавлены от необходимости страдать и напрягать свои бесценные силы, а уж тем более, упаси Боже, раниться и погибать физически. А поскольку ни одно нормальное существо в любом из миров никогда бы добровольно не приняло такую кабалу, то маломальское приближение к пониманию положения дел было чужими — с проститутской помощью братца Куфты — основательно затруднено, а у иных мискар и мускаров так и вовсе заблокировано. Средств для того было изыскано великое множество, но главным, как заключил капитан Кэфта, оставались две вещи — вперед всего, порабощение через разделение на полы, детище любимого брата, а к этому чужие добавили еще крайне любопытную встройку: так называемую личность. Ее наличие у каждого из разумных обитателей планеты — прочие существа от подобной напасти были избавлены — вело к тому, что каждый мускар или мискара считали себя уникальным и неповторимым творением — и конечно же, самым главным и лучшим из созданий. Понятно, на уровне чистого рассудка далеко не все держались таких убеждений и признавали, что вот такой-то умнее, а такой-то одаренней, а этот и вовсе главный начальник его страны, которого надо слушаться и бояться. Но это было всего лишь внешнее суждение ума, а вот в самой глубине своего сознания каждый мускар был зацеплен прочно внедренным представлением, что он — главное сокровище вселенной, а раз так, то обязан себя беречь и ценить, а еще утвердить в качестве такого главного сокровища среди остальных мускаров и мискар. Ну, а поскольку далеко не каждый из обитателей преуспевал в подобном самоутверждении — собственно, за всю историю планеты по полной программе это не удавалось никому, то понятно, что преобладающим настроением туземцев было разочарование собственной неполноценностью и обида и раздражение в адрес прочих.

Если добавить к этому, что с легкой руки братца Куфты вся общественная жизнь мускаров и мискар представляла собой, для взгляда зоркого и знающего, этакое гигантское совокупление, сверх-групповое, то можно представить, что за мирок получился в результате. Само собой, в центре его культуры культура, Ги… ну, это вроде свода сочинений, которое общество пишет само о себе… ну как зачем — должно же оно давать своим членам какое-то представление о мире, в котором они обитают… да, верно, Эко, получается еще одно зеркало, можно сказать и так… ну, конечно, кривое… и чужих не показывает… для чего оно и требовалось правильно ты проницательна как всегда сестренка В центре культуры находился, конечно же, миф про мускара и мискару — да собственно, и повседневная жизнь туземцев вертелась преимущественно вокруг этого же. Миф этот можно было выразить одним словом: встреча — разумеется, встреча мускара и мискары. Тем самым подразумевалось, что они с друг другом почему-то разлучены, — и конечно, целью жизни для каждого было повстречаться, то есть воссоединиться вновь. Обычно это воплощалось в какую-нибудь любовную историю, когда молодой мускар добивался союза с мискарой, преодолевая на своем пути различные трудности и происки врагов, после чего они рука об руку устремлялись по жизни — то бишь, образовывали брачный союз, занимались деторождением, устроением дома, накоплением необходимых средств для содержания своего потомства и так далее. У подростков, к примеру, были чрезвычайно популярны сюжетные сны на пленках, где суть откровенно состояла в том, что сильный и отважный мускар на глазах у какой-нибудь красивой беззащитной мискары совершает разные подвиги и побеждает злодеев — а в награду он получал, разумеется, сердце красивой мискары и доступ к производству потомства. К тому времени, когда капитан Кэфта, то есть Дуг Шо подрос, в этих сочиненных снах беззащитная мискара стала играть более активную роль — она уже не только пассивно восхищалась подвигами своего будущего брачного партнера, но тоже сражалась со злодеями и побеждала почти всех, кроме самого главного, который захватывал ее в плен. Но тогда на выручку приходил отважный мускар, герой и супермен, и побеждал злого мускара. Вот и получалось, что супер-мискара тоже герой, но все-таки чуточку хуже, и одна, без отважного мускара, пропадет в этом жестоком мире.

Надо признать, рациональное зерно во всем этом было, и даже в самых разных отношениях. Прежде всего, миф про встречу бессознательно вопроизводил зачатие в его физиологическом плане, а ведь при зачатии именно женская клетка оставалась на одном месте, призывая к себе мужскую с помощью химических посланий, — ну, а мужской надо было проделать к ней не такой уж близкий путь и опередить соперников, которых с мужским семенем вбрасывались многие тысячи.

Естественно, мало кто из мускаров или мискар мог бы это вспомнить сознательно, разве что с помощью психотропных веществ или особых эзотерических практик.

Однако на уровне подсознания эта память жила в каждом и прорывалась в том числе и в подобные сюжеты тамошнего искусства. Да что там искусство — даже все спортивные игры у мускаров состояли как раз в том, чтобы загнать шар в лузу или корзину, — в общем, в какую-нибудь символическую дыру, — а выигрывал, разумеется, тот, кто закидывал в дыру больше мячей.

Но главное состояло даже не в этом — ведь мужские и женские энергии большинства обитателей действительно были не уравновешены, и каждый чисто энергетически так или иначе ощущал некоторую ущербность, а это не могло не толкать его к поиску недостающего. Другое дело, что, сообразно программам врожденным и внедренным, выправлять этот дисбаланс пытались исключительно внешним образом — недостающее мужское получить через союз с мужчиной и наоборот, а управлять внутренним течением своей энергии мускары даже не пытались. Ну почему же, Ги, у них были духовные практики и учителя. Иные, например, описывали все сказанное почти что теми же словами. И даже достигали освобождения от произвола чужих. Но были и другие духовные учителя. Такие, которые учили, что Верховное существо, Бог, обожает, когда ради него убивают много людей. Один такой наставник, к примеру, подстрекал своих последователей обматываться взрывчаткой и подрывать вместе с собой как можно больше народу, а для этого требовалось застать их врасплох — придти в какое-нибудь многолюдное место, в кафе или на вокзал, и всех поубивать вместе с собой — да, да, и детей, и женщин, всех без разбору, — чем больше, тем лучше, так учил тот, кого мускары именовали духовным вождем. Нет, Эко, его не помещали в психолечебницу и не макали головой вниз в яму с нечистотами. Его считали святым и поклонялись почти что как Богу — те самые мускары, которых он сотнями отправлял крошить людей на мясо. Интересно, что в делах обычных мускаров убийство себе подобных считалось за преступление и великий грех, и казалось бы, если ради суетных человеческих целей запрещено смертоубийство, то уж для целей божеских, высоких и чистых, оно и вовсе исключается, но дело в том, что в этом обитаемом мире мышление было крайне извращено, и сплошь и рядом происходящее объяснялось с точностью до наоборот.