Шлем - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И вы потеряли сознание?
— Нет, сознания я не потерял. Кое-как выбрался на улицу и пробормотал кому-то, что мне нужен врач. Потом сел в автобус, представляете, сам сел в автобус! И купил билет! И попросил высадить меня у первой же больницы. Все ахнули в один голос, честное слово. А потом навалилась слабость, и очнулся я, когда доктор обрабатывал мою голову, голую, словно наперсток, словно деревянная затычка от бочки…
Он поднял руку к своей отметине, ладонь осторожно запорхала поверх нее, как язык трогает то место, где недавно был зуб.
— Аккуратная работа. Сначала доктор глядел на меня так, будто в любую минуту я могу упасть мертвым.
— И долго вы пролежали в больнице?
— Два дня. Когда я понял, что ни лучше, ни хуже мне уже не будет, я встал и ушел. Но за эти два дня моя жена успела подцепить кого-то и смыться.
— О, боже мой, боже мой, — сказала, переводя дыхание мисс Фрэмуэлл. У меня сердце бьется, как птичка в клетке. Словно я сама все это видела, все слышала, все почувствовала, мистер Лимен. Почему, почему, почему она так сделала?
— Я уже говорил, не было никаких причин. Наверное, просто порыв.
— Но должен же быть повод?..
Кровь ударила ему в виски. Он почувствовал, как это место запылало, словно огнедышащий кратер.
— Не было никакого повода. Я просто мирно полеживал на диване, честное слово. Я люблю так полежать, сняв ботинки и расстегнув рубашку.
— У вас… у вас были другие женщины?
— Нет, никогда, ни одной!
— Вы не… пили?
— Рюмочку изредка, как это обычно бывает.
— Может, играли в карты или?..
— Нет, нет, нет!
— Боже мой, мистер Лимен, но ведь за что-то вас ударили! Так уж и ни за что?
— Все вы, женщины, одинаковы. Что бы вы ни увидели, всегда предполагаете самое худшее. Говорю вам, никаких причин не было. Видимо, ей попался под руку молоток, ну… и она нашла ему применение.
— А что она сказала, прежде чем ударить вас?
— «Вставай, Эндрю», и больше ничего.
— Нет, перед этим.
— Ничего. Ни слова за полчаса или час. А до этого она говорила, что надо бы купить то и это, но я ответил, что меня это не трогает. Меня тянуло полежать, я неважно себя чувствовал. Она не понимала, что мне может нездоровиться. И за этот час она успела свихнуться, схватить молоток и изувечить меня. Может быть, на нее подействовала смена погоды?
Мисс Фрэмуэлл задумчиво сидела в переплетении теней. Брови ее поднялись и вновь опали.
— Сколько времени вы были женаты?
— Год. Я точно помню — в июле мы поженились и в июле же я занемог.
— Занемогли?
— Да. Я работал в гараже. Потом подхватил радикулит и уже не мог днями напролет лежать под машиной. А Элли работала в Первом Национальном Банке.
— Понимаю, — сказала мисс Фрэмуэлл.
— Что?
— Ничего, это я так.
— Я спокойный человек. Не люблю много разговаривать. У меня беспечный, легкий характер. Я не транжирю деньги. Пожалуй, я даже бережлив. Даже Элли удивлялась этому. Я никогда не спорю. Бывало, Элли пилит меня и пилит, а мне — как об стенку горох. Я даже не отвечал. Просто сидел и спокойно слушал. Чего ради спорить и ругаться, правда?
Мисс Фрэмуэлл подняла глаза на освещенную луной голову мистера Лимена. Ее губы шевельнулись, но он не услышал ни звука.
Вдруг она выпрямилась, глубоко вздохнула и оглянулась вокруг, словно удивляясь миру, открывающемуся за крыльцом. С улицы донеслись звуки, будто кто-то включил их на полную громкость, до этого они были почти не слышны.
— Вы сами сказали, мистер Лимен, в спорах нет никакого толка.
— Верно! — воскликнул он. — Вот я — всегда спокоен, я же вам говорил…
Но глаза мисс Фрэмуэлл закрылись, губы сложились в странной улыбке. Он увидел это и умолк.
Порыв ночного ветра заставил затрепетать ее легкое летнее платье и рукава его рубашки.
— Уже поздно, — сказала мисс Фрэмуэлл.
— Всего лишь девять часов!
— Мне завтра рано вставать.
— Но вы так и не ответили мне, мисс Фрэмуэлл.
— Что? — она взмахнула ресницами. — Ах, да.
Она поднялась из плетеного кресла. Поискала в темноте дверную ручку.
— Мистер Лимен, я должна подумать.
— Хорошо, — сказал он. — Нет толку спорить, правда ведь?
Дверь закрылась. Слышно было, как она неуверенно идет по душному темному коридору. Он вздохнул и снова почувствовал у себя во лбу третий глаз, тот глаз, что ничего не видел.
Эндрю Лимен почувствовал смутную печаль, стеснение в груди, словно оттого, что слишком много говорил сегодня. Потом он вспомнил о белоснежной коробке, что дожидалась его в комнате, и оживился. Он открыл дверь и по темному коридору устремился к себе. Там он чуть не упал, поскользнувшись на гладкой обложке «Правдивых историй». Взволнованный, он включил свет, на ощупь откинул крышку и поднял парик с его ложа. Постоял перед зеркалом, вдыхая запах ткани и гуммиарабика, подтягивая, ослабляя и двигая парик, расчесывая его пряди. И вышел в коридор.
— Мисс Наоми? — позвал он, улыбаясь.
И, будто от его слов, светлая полоска под дверью погасла.
Не веря глазам, он наклонился к темной замочной скважине.
— Мисс Наоми, — снова позвал он.
В комнате — ни звука. Только темнота. Минуту спустя он робко тронул дверную ручку. Она звякнула. До него донесся вздох мисс Фрэмуэлл. Она что-то сказала. Потом еще, и опять он не разобрал ни слова. Раздались легкие шаги. Зажегся свет.
— Да? — спросила она из-за двери.
— Взгляните, мисс Наоми, — взмолился он. — Откройте дверь и взгляните.
Задвижка откинулась. Дверь приоткрылась едва на дюйм. Из щели строго глянул большой глаз.
— Посмотрите, — объявил он гордо, приглаживая парик, чтобы он наверняка закрывал вмятину. Ему показалось, что он видит свое отражение в зеркале на ее туалетном столике. — Посмотрите, мисс Фрэмуэлл.
Она приоткрыла дверь пошире и посмотрела. Потом захлопнула и заперла ее. Сквозь тонкую дверную панель донесся ее приглушенный голос.
— Я все равно вижу ваш шрам, мистер Лимен, — сказала она.