Сон о принце - Эсфирь Серебрянская

же день для пресечения прилюдных воспоминаний Валерки о нашем свидании. Мой рассказ о страхе приклеиться к соплям кавалера, порванной блузке, да наставленных его «умелыми» обниманиями синяках (два последних чистая выдумка) вызвали живой отклик, как у девичьей половины класса, так и у мужской части. А самый симпатичный парень школы, приобретя прозвище «Сопля», в бессильной злобе сбежал с уроков.

Это был лучший день в моей жизни. О чем я с удовольствием записала в своем дневнике.

Дневник тоже стал новшеством. Получилось совершенно случайно. Просто требовалось выплеснуть переполнявшие меня ощущения, а на столе лежали прикупленные к новому учебному году общие тетради… Ну и понеслась ручка по строчкам.

Кстати, свою благодарность принцу за науку, я тоже высказала. А потом, подумав, принесла свои извинения, написав, что он хороший. Даже симпатичный. Правда, уловка перенастроить подсознание не помогла, так как приснившийся через пару дней принц, грозно вращал глазами, обещая много приятностей малолетней мерзавке. Мне стало стыдно, поэтому, воспользовавшись тем, что он опять смотрел мимо, я спряталась под одеяло. Грозное высочество, никого не обнаружив, потребовало сменить настройки и пропало… на полгода.

За это время в моей жизни многое изменилось. К сожалению, не в лучшую сторону.

Во-первых, родители окончательно разошлись… Они как бы и раньше пытались разбежаться, но почему-то ребенок их удерживал. Довольно забавный взгляд на предмет, если учесть, что один из них считал меня ошибкой молодости, а другой крючком, на котором его потащили в загс. В конце концов, я, не выдержав, заявила, что мне надоело слушать их разборки на тему «Кто с кем гульнул». Родители как-то присмирели, после чего, в течение нескольких дней выяснилось, точнее, выкристаллизовалось, нечто общее у этих довольно-таки разных людей. Они меня не любят. Вернее, ни у того, ни у другого нет чувства, которое бы можно было назвать любовью к своему чаду. Вот чувство ответственности есть, а вместо любви только искренне сожаление, что ее нет. И папа, и мама хотели бы как-то компенсировать такую ущербность, но…

Я их простила-отпустила, решив остаться с бабушкой и дедушкой… то есть с маминым папой и папиной мамой, которые очень сильно меня любили, видя в единственной внучке продолжение своих давно уже покинувших этот мир половинок. Эта общность в любви постепенно связала самых близких мне людей, так, что спустя несколько лет, когда я перебралась в съемную квартиру поближе к универу, они продолжали жить одной семьей. Они и умерли в один день: когда у деда случился инсульт, то к вечеру от переживаний у бабушки отказало сердце…

Но до этой печали еще далеко. А пока недовольный дед, сделав невыгодный обмен, переехал в соседнюю с бабушкой квартиру, чтоб быть поближе к своему солнышку (то есть ко мне) и не давать старой грымзе уродовать ребенка. Вот примерно так к пятнадцати годам я обрела семью.

Вторая крупная перемена в моей жизни случилась из-за Валерки… Да, того самого Сопли Валерки. Месяца три спустя после нашего свидания, он оказался в неправильном месте в неправильное время, после чего вместе со множественными переломами надолго поселился в больнице, возвышавшейся через забор от моего дома.

Собственно говоря, это не оказало бы никакого влияния на мою жизнь, если б наша классная, Елизавета Павловна, не заставила меня, как близко проживающую, пойти навестить одноклассника, передав ему дружный пламенный привет от «школьных товарищей».

Уж не знаю, что мне тогда стукнуло в голову, но я решила двинуться туда при полном параде. Благо дело бабушка, проработавшая всю жизнь гримером в театре, последний месяц активно преподавала внученьке искусство макияжа. Душа потребовала показать себя. Мол, войду в палату принцессой, добив морально этого в кровати.

Поначалу все складывалось с легкой естественностью. Нарисованное личико произвело большое впечатление на охранника, и он за телефончик согласился не только пустить меня в не указанные часы посещений, но даже снабдил белым халатом с шапочкой. Правда, я не очень поняла намеки, для каких игр может сгодиться мед. одежда, но, на всякий случай, кокетливо поулыбавшись, записала ему номерок Елизаветы Павловны. Она меня сюда направила, пусть тогда и разбирается с парнишей. С ее огромным педагогическим опытом классная наверняка все знает о развлечениях с медицинским халатом. Меня же влекло вперед желание добить Соплю. Поэтому, помахав счастливому обладателю телефонного номера, я шустро проскользнула в больничные коридоры.

Боевой настрой по мере прохождения травматологии испарялся с каждым метром. А когда дошла до Валериной палаты, то увиденное царапнуло и сердце, и душу. Причем глубоко и весьма болезненно. Потому что когда здоровенный молодой парень, упакованный в гипс, со слезами на глазах умоляет тебя подержать ему утку, то игры в принцесс становятся уделом бессердечных дур.

Надо сказать, Валерка не узнал меня ни с первого, ни со второго взгляда. Халат и макияж сыграли с ним злую шутку, заставив обратиться к обидчице-однокласснице с такой весьма утилитарной просьбой.

И я помогла… Его руки были в гипсе, поэтому, как бы гнусно ни звучало, но все пришлось взять в свои руки. Естественно, никакого удовольствия этот процесс мне не доставил. Но появилось небольшое удовлетворение от правильного поступка. Наверно именно так чувствовали себя школьницы во время войны, помогая раненым в больницах.

А потом, когда Валерка, в конце концов, узнал меня, у него случился кризис, и мне понадобилось часа два, чтобы разговорами-уговорами привести его в чувство.

Эффект от нашей беседы оказался довольно неожиданным. Решив на следующий день опять забежать ненадолго к «раненому бойцу», я вдруг обнаружила, что за ночь превратилась в богиню. При этом к новому званию прилагался верный паладин.

Самое странное, речь не шла о влюбленности. Даже близко такого не было. Я просто стала для него непререкаемым авторитетом. Практически во всем. Но без всякого раболепия, самоунижения. Валерка оставался нормальным парнем, мог вполне поспорить со мной и даже дать шутливый подзатыльник. Но стоило сказать: «хочу», «требую», «окончательно решила», как друг немедленно подчинялся. Он просто верил, что мне доступно знать и понимать несколько больше, чем дано обычному человеку. Почти как зрячая в стране слепых. Поэтому он может смело (и безоглядно) довериться мне.

Кроме того самозваный паладин тщательно охранял мои интересы, иногда вопреки своим собственным. Только об этом мне довелось узнать позже, когда он, придя первый раз в школу после больницы, чуть было не полез с кулаками на здорового одиннадцатиклассника, сально пошутившего над его богиней.

Валеркины родители заметили перемены в поведении сына задолго до выписки. Грубо говоря, они пришли в ужас от быстро сделанного вывода, что какая-то