Маленький Митрук и большая тундра - Егор Васильевич Рочев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Эх, — подумал тогда Митрук, — мне бы хоть одного поймать. Вот бы все удивились-то!»
Долго ходил Митрук за отцом по пятам и всё-таки выпросил капкан с мягкой пружиной. Сейчас и капкан есть, а что толку — поймать куропатку до сих пор не может. Вчера всю ночь прождал напрасно — никто не прилетел. Оказывается, не там поставил капкан. Отец объяснил: нужно сначала приметить тот пригорок, где обычно сидит куропатка, а потом уж туда ставить чучело. Петушок увидит чужого и затеет ссору. Прогоняя чужака, петушок защищает своё будущее потомство: где-нибудь рядом, в кустах, сидит на гнезде самка.
Сегодня Митрук всё сделал так, как учил отец. А сам залёг невдалеке от чучела и ждёт. Лежать неудобно, под животом колючий багульник, но Митрук терпит.
«Жбырр!» — вот и приземлился долгожданный гость. Какой он смелый, сильный! Только бы не заметил, не улетел!
Митрук припал лицом к земле. Сердце громко стучало, и мальчик боялся, что этот стук спугнёт куропатку. Кто знает, сколько бы пролежал Митрук, если бы вдруг не чихнул.
«Всё, — подумал он. — Улетел». Лежать больше не было смысла, и Митрук поднялся. Он старался даже не глядеть на чучело, но любопытство пересилило. Отряхнув штаны, Митрук посмотрел на пригорок и обмер. Петушок изо всех сил рвался с земли, пытаясь взлететь. Митрук не побежал к нему, а пошёл степенным шагом, как ходит отец. Ведь на добычу жадно кидаются только собаки. Однако выдержки Митруку не хватило, и он упал на куропатку, придавив её своим телом. Он чувствовал, как бьётся и трепыхается под ним петушок, и потому прижимал его к земле всё крепче. Но куропатка побилась и затихла. Может, притворилась?
Митрук осторожно поднялся. И то, что он увидел, поразило его. Красавца петуха не было. Не было больше сильной и задиристой птицы. На земле валялся комочек измятых перьев.
Митрук поплёлся к чуму. По дороге он вспомнил, что оставил на пригорке и капкан, и свою добычу. Но возвращаться за ними мальчику не хотелось. Кругом стояла мёртвая тишина. И Митруку вдруг показалось, что он остался в тундре один-одинёшенек. Как будто он убил не куропатку, а всё живое.
ДВЕ МАМЫ
Митруку, можно сказать, повезло: у него стало сразу две мамы. Одна мама купает Митрука, стирает ему одежду, готовит еду и каждое утро будит: «Вставай, сынок, собирайся в путь-дорогу». Ох уж эта дорога! Едешь-едешь, и ни конца ни края нет. У Митрука от голода другой раз живот к спине прилипнет, пока доберутся до места. Лишь поздним вечером они поставят чум, и мама начнёт разводить огонь. Сырой хворост сначала никак не хочет гореть, и дым ест глаза. Но мама всё дует на огонь, и он, наконец, разгорается. Потом мама сварит вкусный мясной суп. Только Митруку уже не до еды, он так и засыпает над своей деревянной миской.
А утром есть не хочется. Во-первых, Митрук ещё не проснулся. А во-вторых, он надеется на вторую «маму». Уж она-то угостит его перед дорогой вкусным молоком.
Вторую «маму» Митрук нашёл так. Когда совсем исчез снег, а земля стала мягкой, как пух куропатки, в стаде появилось много маленьких оленят. Они кричали и гонялись за своими мамами-важенками. Митрук всегда удивлялся оленятам — какие они крохотные и смешные. Ножки тонкие, будто прутики, и такие длинные, что оленёнок не может дотянуться мордочкой до земли. Да и чего ему искать на земле, когда у оленихи-матери молока вволю? Оно вкусное — пальчики оближешь. Однажды у Митрука болело горло, и его лечили тёплым оленьим молоком. Помогло. Но с той поры Митруку молока больше не давали — дескать, некогда важенок доить.
Возле каждой важенки всё время крутится оленёнок. Мать с него глаз не спускает. Лишь у одной важенки в стаде нету малыша: волк утащил. Важенка всё время оглядывается назад, смотрит вдаль и зовёт протяжно: «Ру-у, ру-у-у! Она очень смирная, не чета другим оленихам. Отец иногда запрягает её в нарты вместе с быками — ездовыми оленями. Это чтобы она не вернулась на то место, где потеряла своего пыжика.
Однажды на коротком отдыхе Митрук пожевал вяленого мяса и сильно захотел пить. Попробовал воды из озерка — невкусно, землёй пахнет и мхом, и вдруг увидел: у важенки вымя как налитое, полным-полно молока. Митрук осторожно потянул за сосок. Брызнула тёплая струйка. Важенка с места не трогалась. Тогда Митрук сбегал в чум и принёс глубокую деревянную миску, из неё он по утрам хлебал суп.
Оглядевшись по сторонам, Митрук стал доить важенку. Одной рукой миску держит, а другой доит. Набежало уже полмиски, а молоко всё идёт — белое, густое, как сметана. С тех пор Митрук и стал доить олениху, когда рядом никого не было. И всё-таки как-то раз Митрука увидели за этим занятием. Мать и отец ничего не сказали, только улыбнулись. А сестра Маринка принялась его высмеивать: «Ха-ха, у нас новый оленёнок объявился!» Митрук от стыда зажмурился и хватил миской о землю. Важенка дёрнулась, и Митрук упал. Острые копыта оленихи прошли возле самого лица.
Теперь Митрук каждое утро ждёт, когда начнут запрягать оленей в нарты. «Мама» хоть и смирная, а подходить к ней всё равно боязно, если она не привязана. Но вся беда в том, что важенку запрягают не каждый день, бывают и «выходные». Вот тогда Митруку плохо. Попросить прямо, чтобы важенку привязали, он стеснялся. Остаётся одно — упасть на землю, лягаться и реветь. Разве же это капризы, когда человеку хочется молока?
В конце концов рёв Митрука надоедает матери. Она привязывает важенку к нартам, но Митрук не сразу принимается за дело — ждёт, пока на него перестанут обращать внимание. Только тогда он подходит к оленихе.
Когда Митрук напьётся молока, у него даже обида на сестру проходит. Ну и чем плохо, что у него две мамы? Ведь ни одна из них его не обижает, правда?
Однако вскоре Митруку пришлось расстаться со своей кормилицей: у важенки
