Миссия - Соль Решетникоф

После нотариуса, которому отнесла все бумаги по наследству, зашла в супермаркет, купила молока, хлеба и кое-что себе на ужин. Достала два блюдца с красными яблоками да золотой каймой. Налила в одно немного молока, в другое положила две полоски ржаного хлеба. Поставила хозяину дома за холодильником.

Я задумчиво перебирала бумаги, чтобы найти копию сертификата о смерти дедушки. На глаза попалось их свидетельство о браке. Бах! В двух шагах упала на пол микроволновка вместе с полкой, на которой все эти годы стояла. Похоже, трапеза пришлась не очень-то по вкусу моему сожителю.

Я напугалась до смерти. Потом отдышалась. Ухмыльнулась: «Что за ерунда?» Сказала невидимому жильцу:

— Ты прав! Что это за еда в наши дни — молоко да хлеб! Надо бы что-то посерьёзней.

Взяла телефон, прошлась по сайтам и узнала, что у домового нрав маленького ребёнка.

— Ну что ж, добрый человек. Через неделю Новый год. А я решила молоком и хлебом отделаться.

Сходила в магазин, взяла двести грамм моих любимых шоколадных конфет «Львёнок», полкило овсяных печенек «Бабушкино». Буду баловать домовёнка. Ну и себя заодно.

Снова зашла в интернет. Предлагалось поставить угощение за печку. Именно там находится любимое место.

«Может, ему моя компания не по нраву? Мне ведь тоже не все люди нравятся».

Эта ночь прошла спокойно. И день тоже. Мне оставалось два дня до отлёта. Позвонила Алексу. Сообщила, что завтра вопрос с наследством будет решён, я схожу на могилку к бабушке, попрощаюсь, и буду собирать чемодан.

Голос мужа был добрым и ностальгирующим, даже грустным:

— Весь день провёл рассматривая наши фотографии. Помнишь, как мы впервые полетели в Париж? А как ты боялась на Эйфелеву башню подниматься? Я задал тебе вопрос, веришь ли ты мне. Ты кивнула. Тогда я завязал тебе глаза своим шарфом. И мы поднялись наверх, держась за руки.

— Я помню лишь пронзительный свист ветра и собачий холод. Но если бы ты снял мне повязку с глаз, я бы умерла от страха. А помнишь Марокко? Ты разговаривал с официантом по-английски, он отвечал тебе по-французски, и в конце вместо тушеной утки принёс нам по яблочному пирогу.

— Всё! Больше никуда тебя одну не отпущу. Если что, сам прилечу за тобой на парашюте.

Вспомнила, что в эти выходные он собирался с коллегами прыгать. Иногда они уходили в экспедицию покорять горные вершины. Всё как обычно. Он любил риск. И честно признался в этом, когда мы начали встречаться. Я верила, что он бы не смог сделать что-либо, способное нас разлучить.

— И не вздумай оставаться в России, — ласково пожурил меня.

— Amore mio2! Ты — моё бесконечное счастье.

— Счастье не может длиться вечно. У него свои циклы, — напомнил.

Ночью ко мне вновь пришёл домовой. Проснулась от того, что я не могу сказать ни звука, и кто-то сжимает мне горло, всё сильнее и сильнее. Я, наконец, проснулась. Война разгоралась с новой силой и самое печальное, что у меня больше не было средств, как заключить с ним мировую.

Я позвонила подруге в Тамбов, которая в вопросе домовых, похоже, имела более богатый опыт.

— Что совсем с дедушкой-домовым не справляешься?

— С дедушкой? Да дед меня так любил, что уж точно не стал бы душить от любви.

— Может, ты его место любимое заняла? — рассмеялась подруга. — Постой, а ты не голодная спать ложишься? Может, это тебя кошмары мучают?

— Ну ты издеваешься? Подскажи, как мне выжить здесь пару ночей до отъезда?

— А ты с ним поговорить попробуй, — таинственно пропела подруга.

Деваться было некуда. И начала с невидимым постояльцем длинный разговор.

О том, как, сидя на этом же месте, наблюдала за бабушкой, когда после первого мороза она шинковала капусту. О том, когда замешивала тесто, а я подперев ладонью щеку, спрашивала:

— А сколько ты муки положила? А сахару?

— На глаз, внученька, всё на глаз.

Вот сейчас я сижу здесь и вижу, сквозь года, бабушку, которая ловко сбивает подушку теста, шутя, оставляет на моём любопытном вздернутом носу метку из муки.

Всё это несколько раз рассказывала Алексу, до мельчайших деталей. Он находил этот бабушкин жест таким милым, что каждый раз, когда мы готовили по выходным равиоли с творогом и шпинатом, метил мой нос мукой.

Потом рассказала домовому, как мне повезло с мужем и сколько счастья испытала за эти десять лет. И ничего не хотела бы изменить. Ни черточки. Похоже, мой рассказ пришёлся по нраву и следующей ночью я спала спокойно.

Может, потому что почистила лампадки в красном углу и зажгла их. А, может, потому что положила в изголовье бабушкину икону. Умиротворение и беззаботность вернулись ко мне в этот день перед концом года.

Наутро мне позвонили. Я не сразу узнала хриплый, потерянный голос свёкра.

— Ева, это хорошо, что ты прилетаешь. У Алекса тяжёлая травма позвоночника.

Заметила, как он крепится и сдерживает рыдания, но мне это известие показалось чужим. Нет, оно не могло иметь отношение к нам с Алексом. Это какая-то ошибка! Чья-то злая, неудачная шутка. Остаток вечера провела в поисках ближайшего рейса до Флоренции, не понимая до конца, что на самом деле произошло. А, когда вечером муж так и не перезвонил, со мной случилась истерика.

Ревела и корила себя за то, что решила уехать в преддверии праздников. Потом проклинала свое эгоистическое желание испытывать счастье рядом с ним, не желая иметь детей, не вступая в дискуссию по поводу его любви к риску. Да, я была долбанной пермессивисткой3, как назвала свекровь, смотрящей на мир сквозь розовое стекло. И слишком верила в любимого. Час расплаты настал.

Немного успокоившись, представляла Алекса в инвалидном кресле. Как помогаю проходить реабилитационную терапию, терпеливо выдерживаю его срывы, заостряя внимание на даже самых маленьких прогрессах. Как буду катить по набережной Арно4, любуясь творениями Брунеллески, а вконец уставшие, найдём какой-нибудь милый ресторанчик, чтобы отведать эксклюзивное блюдо дня от шеф-повара, смеясь, да вспоминая наши веселые путешествия по миру.

Мы справимся. Я была готова на всё, чтобы вернуть своё счастье.

Прилетев во Флоренцию, я нашла первое такси. Слёзно просила водителя поторопится. Но опоздала.

У входа в палату встретил свёкр с зелёным лицом и белыми, как подмосковный снег, волосами:

— Ева, крепись. Он умер. Всего пятнадцать минут назад.

Алекс не дождался меня. Тело мужа остывало. Тогда я накрыла его собой. Завыла на всю больницу раненой медведицей. Пока за ним не пришли двое здоровенных