Капкан для маньяка - Наталья Александрова

– Что так долго? – хмуро спросила жена, появляясь на пороге.

– А он никогда не торопится, – ехидно вякнула теща из кухни, – еще бы. Ведь не ему обед десять раз подогревать.

– Хоть бы «здрасте» сказали! – не выдержал Алексей.

Они удивленно замолчали, но быстро оправились, увидев, что Алексей снял куртку, расшнуровал ботинки и положил на столик под зеркало одну перчатку.

– Где вторая? – грозно вопросила теща.

Алексей разогнулся с трудом, в ушах звенело.

– Что? – глухо спросил он.

– Так я и знала! Этот остолоп опять потерял перчатку!

Перчатки действительно были почти новые, кожаные. И наверняка он потерял одну. Водился за ним такой грех, но почему-то сегодня их крики по поводу пропавшей перчатки довели его до бешенства.

Из своей комнаты выползла дочь. Она стояла в старых лосинах, некрасиво обтягивающих толстый зад, и жевала резинку, с любопытством наблюдая за скандалом. Его дочка… Да не его же!

Никогда он раньше не позволял себе так думать. Женился на Аньке, взял ее с ребенком – так знал же про это. Сам сказал ей – дочка будет наша. И тещу терпел семнадцать лет. Угождал ей во всем, лишь бы мир был в семье. Ничего не помогало.

Тещин голос набирал обороты, она перешла на личности.

«Может, надо было разменяться с самого начала?» – безнадежно думал Алексей.

Он посмотрел на них троих – жену, тещу и дочь – и понял, как они похожи. Нет, ничего бы не помогло.

– Дармоед! – надрывалась теща. – В дом – ничего. Только вещи теряет! В квартире черт-те что творится, а он шляется вечно!

Это была заведомая ложь, их окаянную квартиру, и дачу тоже, он вылизал в свое время как игрушку. Ну, не умеет он зарабатывать деньги. Так не всем же быть новыми русскими. Он долго держался за свою государственную контору, но вот появился новый директор, что-то там в верхах перерешили и сократили пол-института. Из тех, кто сам раньше не ушел.

Он стоял в коридоре и смотрел на их орущие рты. Интересно, если он будет вот так молчать, на сколько их хватит?

Теща, не в силах смириться с пропажей перчатки, кинулась к его куртке и стала обшаривать карманы. Алексей хотел было ей помешать, но спину ломило, голова кружилась. И он отступился. Теща с торжеством вытащила у него из кармана трудовую книжку и тонкую пачку денег. Она застыла было на миг, тупо глядя на то, что у нее в руках, но жена оказалась сообразительнее, выхватила книжку и прочитала вслух: «Уволен в связи с сокращением штатов».

Казалось бы, ну что такого ужасного, думал Алексей. Они же сами все время орали, чтобы он не цеплялся за эти жалкие гроши и искал другую работу. Но две стервы даже обрадовались, что им подвернулся новый повод поскандалить. Дочь равнодушно пожала плечами и хлопнула дверью своей комнаты.

«У Аньки голос визгливый, – думал Алексей, – но до тещи ей далеко. Какого черта я вообще тогда женился? Ведь видел же тещу перед собой. Анька сейчас вылитый ее портрет».

– Хоть бы ты провалился куда. А то корми его теперь задаром! – орала теща. – Нашел бы, что ли, дуру какую-нибудь – так кому он нужен-то, все теперь умные!

Они давно уже его провоцировали. Но он убедил себя в том, что это просто такие люди несдержанные. Сколько раз потом после скандала теща удивленно пожимала плечами:

«Уж больно ты обидчивый. Этак если к каждому слову цепляться… ты пропускай мимо ушей».

Но он не мог как они – просто бросать слова на ветер. Он не мог разругаться вдрызг, уйти, хлопнув дверью, а на следующий день как ни в чем не бывало явиться домой и делать вид, что ничего не произошло. Он всегда придавал словам много значения, слишком много. Он знал, что если уйдет из этого дома, то навсегда. Так почему же он этого не сделал? Неужели только потому, что некуда идти? Анька нарочно орет тут про других женщин, на самом деле она прекрасно знает, что у него никого нет. И родственников тоже уже не осталось. И друзей его они отвадили в первые годы после свадьбы.

Две мегеры орали уже теперь вовсе что-то несуразное. Сам виноват, зло подумал Алексей, сам их распустил. Позволил вытирать о себя ноги.

Закололо в левом боку. Сейчас бы полежать спокойно, посмотреть ерунду какую-нибудь по телевизору. И чтобы кто-то принес чаю с лимоном, сел рядом, погладил по голове. Говорить ничего не надо – так, пустяки какие-нибудь: не простудился ли он, не промокают ли ботинки и что весной у людей повышенная утомляемость из-за авитаминоза. А летом все пройдет и наладится.

Что это он размечтался, одернул себя Алексей. Никогда в его семье такого не было и не будет. Какого черта! Он потерял семнадцать лет жизни с этими сволочами. Внезапно он понял, что уходят не к другой женщине, а от этой, когда нет сил больше терпеть. Он шагнул к Аньке и вырвал свою трудовую книжку и тонкую пачку денег. От неожиданности она выпустила все из рук. С тещей-то у него такой номер не прошел бы!

Он сунул ноги в ботинки, а руки в рукава куртки, подхватил шапку, а оставшейся перчаткой запустил в тещу.

– Ты что это… ты что себе позволяешь? Ты на кого руку поднял? – Она добавила несколько совсем уже бранных эпитетов, матерных. Раньше она все же такого себе не позволяла, однако ей очень подходило ругаться матом. Алексею даже стало легче сделать то, что он собирался. Он нащупал в кармане паспорт, положил туда же бумажник и на прощанье сказал:

– Чтоб вы все провалились!

– Куда ты? – изумленно спросила Анька, но теща дернула ее сзади за рукав.

Алексей с удовольствием хлопнул дверью и вышел на лестницу, наступая на шнурки. Однако когда он завязал ботинки и выпрямился, то почувствовал себя так плохо, что испугался. В голове стучали тысячи молотков, в ушах звенело. Это от нервов. Вернуться? Ни за что! И он вышел под мокрый снег.

После сорокаминутного блуждания по холоду ему стало совсем худо. Хотелось немедленно согреться, а в их дурацком спальном районе не было ни кафе, ни баров – только унылые серые дома, а в них – одинаковые квартиры с тещами. Он уже плохо соображал. Возможно, даже бредил. Бормоча что-то, он заглянул в парадную и увидел приоткрытую дверь подвала. Пахнуло вонючим теплом. Из последних сил он сделал несколько шагов по лестнице. Внезапно что-то сильно ударило его в левый бок, и он без памяти скатился в теплую и темную глубину.

Он пришел в себя оттого, что глаза сквозь веки слепил яркий свет.

«Где я?» – Ему казалось, что он произнес эти слова вслух, но никто не ответил.

Он плотно сжал губы и почувствовал, что они сухи и покрыты коростой. Звуки доходили до него как сквозь толщу воды, но кое-что он мог различить: звяканье, женские голоса.

«Спокойно, – уговаривал он себя, – сначала надо все вспомнить. Я – Алексей Бодров, – всплыло в мозгу. – Уже лучше, а теперь немножко напряжемся и вспомним, как мы сюда попали».

Но память не отозвалась, тогда он осторожно приоткрыл один глаз. И ничего не увидел – перед глазами стояла белая пелена. Тогда он открыл оба глаза как можно шире и заметил, что над ним наклонилась довольно хорошенькая сестричка в кокетливом белом халатике.

– П-привет! – еле разлепляя губы, произнес он.

– Ух ты какой шустрый! – Сестричка засмеялась. – Не успел глаза открыть – и сразу «привет».

Алексей хотел поднять голову, но что-то мешало. И тело опоясывал жесткий панцирь.

– Тише, тише! – испугалась девушка. – Юрий Михалыч!

Подошел врач.

– Как зовут? – осведомился он, заглядывая в медкарту.

– Леша… Алексей Бодров… Константинович.

– Верно! – улыбнулся врач. – В паспорте так и сказано. Имя ты свое не забыл. Покажи, какая правая рука, какая левая, – и удовлетворенно хмыкнул, когда Алексей показал.

Потом он поводил у него перед глазами указательным пальцем и похлопал по плечу:

– Не горюй, мужик, жить будешь!

– Ч-что со мной?

– Пустяки – три ребра сломаны, синяки-ссадины да сотрясение мозга. Вот позвоночник ушиблен… но, даст бог, и это преодолеем.

Врач отошел к стонавшему соседу, а к койке Алексея подошла другая сестра, постарше, и стала устанавливать капельницу.

– Какое сегодня число? – Он уже произносил слова довольно сносно.

– Тише ты, не мешай.

– Ну какое число, – ныл он.

– Отстань ты, ну двадцать первое.

«Двадцать первое марта, – подумал он, – это значит, что я здесь три дня».

Потом уже хорошенькая сестричка Наденька рассказала ему, что нашли его при выходе из подвала на лестнице всего избитого. Он был без сознания.

– Как же вы попали в ту парадную?

– Не помню. – Он отвернулся к стене.

Надя приглядывалась к нему внимательно. На бомжа этот мужчина не был похож. И тетя Дуня из гардероба, куда сдавали одежду больных, сказала, что одет Бодров, конечно, так себе, но чисто.

– Хочешь, я к тебе домой позвоню? Волнуется жена-то небось, тебя три дня как нету.

– Я телефон забыл, – резко ответил Алексей.

– Да, при сотрясении мозга это бывает. Но ты не волнуйся, я номер выясню.

– Не надо! – вскричал он и добавил, успокаиваясь: – Не надо звонить, очень тебя прошу. Не волнуется жена за меня совсем. Мы с ней разошлись.