Голиаф - Скотт Вестерфельд

Алек невольно нахмурился. «Дольше» — означает ли это разворот в сторону Европы или же движение прежним курсом, на удаление? По пути к мостику чувствовалось, что корабль приходит в движение. Тревоги как таковой не звучало, но экипаж будто с цепи сорвался. Как раз когда Ньюкирк спускался к центральной лестнице, мимо проскочило отделение такелажников в аэрокостюмах и тоже устремилось вниз.

— Куда это они, черт их возьми? — удивился Алек. Такелажники испокон века работали наверху, в снастях, удерживающих огромную водородную мембрану корабля.

— Вопрос в точку, — ответил Дилан. — Похоже, послание царя поставило всех с ног на голову.

При входе на мостик стоял часовой, а к потолку в ожидании приказов лепилась дюжина вестовых ящериц. Обычно приглушенный, шум людей, живых существ и машин словно сделался резче, ощутимей на слух. Бовриль на плече у Алека шевельнулся, и снизу сквозь подошвы почувствовалось, как двигатели заработали в ином темпе: корабль шел «полный вперед».

Наверху у главного корабельного штурвала в тесном кругу офицеров стоял капитан, держа в руках расписной свиток. Среди собравшихся выделялась доктор Барлоу со своим лори на плече и ручным сумчатым волком Таццой в ногах чуть сбоку.

«ДВУГЛАВЫЙ ПОСЛАННИК»

Справа от себя Алек услышал клекот и, повернув голову, оказался лицом к лицу с престранного вида созданием…

В клетку для почтовых птиц имперский орел не помещался и вместо этого мостился на сигнальном столике, переминаясь с одной когтистой лапы на другую; ерошились черные с глянцевитым отливом крылья.

То, что говорил Дилан, оказалось на поверку правдой. У существа было две головы и соответственно две шеи, обвивающие одна другую как пара черных пернатых змей. На глазах у оторопело застывшего Алека одна голова шикнула на другую; змеисто мелькнул в клюве красный язык.

— Боже правый, — выдохнул Алек.

— Что, не верил? — поддел его Дилан. — Я же говорил, имперский орел.

— Ты хотел сказать, чудище.

Вообще, впечатление такое, будто иногда существа-фабрикаты у дарвинистов изготавливаются не из соображений полезности, а лишь для того, чтобы смотреться поужасней.

Дилан пожал плечами:

— Двуглавая птица, только и всего. Как на царском гербе.

— Да, но на гербе-то она скорее символ.

— Ну да, символ и есть. Да еще и дышит.

— Принц Александр? Доброе утро. — Навстречу, отстранившись от группы офицеров, через мостик подходила доктор Барлоу с царским свитком в руке. — Я вижу, вам интересно наблюдать нашего гостя. А между тем это яркий образчик русского фабриката. Ну как, нравится?

— Доброе утро, мэм, — промямлил в ответ Алек. — Не знаю, что это за образчик и насколько он яркий, только кажется мне, что он слегка… — юноша сглотнул, глядя, как Дилан надевает толстенную сокольничью крагу, — как бы это сказать… слегка буквалистский. А вам не кажется?

— Буквалистский? — Доктор Барлоу негромко хмыкнула. — Можно так сказать. Однако царь Николай, надо сказать, души не чает в своих ручных, хм, питомцах.

— Хм, питомцах! — повторил хозяйкину фразу второй лори со своей сидушки возле клеток почтовых крачек. Бовриль в ответ немедля хихикнул, и оба существа взялись нашептывать друг дружке всякий вздор, что они обычно проделывали при каждой встрече.

Алек отвел от орла взгляд.

— Вообще-то меня больше интересуют сведения, которые он доставил.

— А-а. — Руки ученой леди уже сворачивали свиток. — Боюсь, это пока военная тайна.

Алек насупился. Вот так: военная тайна. А вот у его союзников в Стамбуле никогда не было от него тайн. Эх, надо было там как-нибудь остаться. Газеты в один голос трубят: повстанцы успели завладеть столицей, а остальная Османская империя быстро подпадает под их влияние.

Так что кого-кого, а уж его бы там уважали, и там он был бы полезен, а не переводил понапрасну водород. И действительно, помощь повстанцам в свержении султана была самым полезным делом всей его жизни. Еще бы, ведь он отнял у жестянщиков-германцев ценного союзника и на деле доказал, что он, принц Александр Гогенбургский, способен изменить весь ход этой войны. Ну, зачем он, думмкопф, послушался Дилана и возвратился на это воздушное чудовище?

— Принц, с вами все в порядке? — чутко осведомилась доктор Барлоу.

— Мне бы только знать, что вы, дарвинисты, затеяли, — неожиданно резко ответил Алек. — По крайней мере, если бы вы везли меня и моих людей в оковах в Лондон, это имело бы смысл. А так, чего таскать нас попусту через полсвета?

— Мы все следуем туда, куда ведет нас война, принц Александр, — примирительно сказала доктор Барлоу. — Хотя не скажешь, чтобы вам так уж не повезло с этим кораблем, разве нет?

Алек тяжело вздохнул, но оспорить это не смог. В конце концов, «Левиафан» спас его от мучительного пережидания войны в том замке-леднике в Альпах. И в Стамбул доставил, где он, Алек, нанес свой первый удар по германцам.

— Возможно, что и нет, доктор Барлоу, — скрепя сердце признал он. — Но я предпочитаю сам намечать свой курс.

— Скажу, что это время может настать быстрее, чем вы думаете.

Алек приподнял бровь, размышляя над смыслом ее слов.

— Да пойдем уже, высочество, — тихонько подтолкнул его Дилан. Орел, уже под колпаком (точнее, двумя), спокойно сидел у него на руке, как на насесте. — А то ты не знаешь, каково оно, спорить с ученой братией. А нам еще птицу кормить надо.

ГЛАВА 2

Орел, после того как Дэрин водрузила на обе его сварливые головы по колпаку, оказался созданием вполне миролюбивым. Без малого пять кило живого веса, перебирая когтями, грузно сидело на ее краге. По пути к хвостовому отсеку Дэрин думала с облегчением: как все же хорошо, что кости у птиц полые. Птичник располагался отдельно от главной гондолы, в полпути от подфюзеляжного киля. Ведущий туда проход согревался жаром желудочного канала, и студеный встречный ветер по ходу корабля оседал на стенах мембраны каплями. Учитывая, что Дэрин с Алеком находились внутри тысячефутового воздушного исполина, созданного из живых волокон кита и сотни других тварей, запаха от него почти не чувствовалось — разве что чуть припахивало животным потом и навозцем, как летом в хлеву.

Алек шагал рядом с Дэрин, с опаской поглядывая на орла-империала:

— А мозга у него, по-твоему, тоже два?

— Ну, а ты как думал, — ответила Дэрин. — Какой толк от головы без мозгов?

Бовриль на это хихикнул, как будто понял, что Дэрин таким образом довольно удачно сострила насчет жестянщиков. Но Алек все это утро пребывал в довольно уязвимом настроении и на остроту не прореагировал.

— А что, если у них, у голов, выйдет разногласие, в какую сторону лететь?

Дэрин рассмеялась:

— Ну так решат ссору дракой, да и дело с концом. Как и все, собственно. Только я сомневаюсь, что они так уж много между собой спорят. У птиц набалдашник состоит в основном из зрительного нерва, то есть не мыслит, а в основном лишь видит.

— Тогда ей хотя бы невдомек, насколько уродливо она выглядит.

Под одним из колпаков клекотнуло, что Бовриль незамедлительно сымитировал.

— Если двуглавые зверушки так уж неприглядны, — нахмурилась Дэрин, — то с чего ты одну из них намалевал на своем шагоходе?

— То был Габсбургский крест. Символ моей фамилии.

— И что он такое символизирует? Брюзгливость?

Алек, закатив глаза, принялся повторять как надоевшую лекцию:

— Двуглавый орел. Впервые был использован византийцами. Показать, что их империя правит и востоком, и западом. А когда этот символ использует современный царствующий дом, одна из голов у него символизирует земную власть, а другая — божественное право.

— Какое-какое?

— Божественное. Понятие, что королевская власть дарована Богом.

— Во как, — фыркнула Дэрин. — И кто же, интересно, мог такое выдумать? Не король, часом?

— Ну да, пожалуй, несколько старомодно, — согласился Алек, а Дэрин подумала, принимает ли он сам это всерьез. У него набалдашник, надо сказать, полон всякой дремучей ерундистики — отсюда и все эти разговоры о провидении, якобы заславшем его сюда после ухода из дома. Что, дескать, так уж ему предначертано судьбой остановить эту войну.

Хотя, если вникнуть, война слишком масштабное событие, чтобы ее вот так взял и остановил один человек, неважно, королевич или простолюдин. Судьбе-то абсолютно побоку, что там и кому предназначено. Вот ей, Дэрин, выпало быть девчонкой, упрятанной в юбки, и прозябать среди орущей малышни где-то там на задворках. Но она судьбу в достаточной мере обвела вокруг пальца, спасибо худо-бедно кройке и шитью.

Всего предначертанного, понятно, избежать не удалось — в частности запасть на недотепу-принца, да так, что в голову лезет всякая совершенно неуставная чушь. Ходит у него в лучших друзьях, союзниках, а у самой сердце так и ноет, так и стонет.