В ритме свинга - Марина Бессердечная

— Владуся, прекрати городить чушь, пакуй свой чемоданишко! Едем послезавтра! Не забудь шляпу — обгоришь, опять я буду виновата!

Удивлённо приподнятые брови в ответ, на памяти Владлены, именно Люсю регулярно покрывали слоем сметаны после её морских походов.

— У меня работа…

— Какая работа?! Едем на выходные! Одну пятницу твои студенты без тебя не проживут? Им тоже когда-то нужно отдыхать. Небось, впахала бедненьких, корпят в госбиблиотеке!

— Ты будешь критиковать мои методы преподавания? — наигранного удивления во взгляде становилось всё больше.

Люся только отмахнулась: «Так, давай звони Лёлику!»

— Какому Лёлику? — с наивностью, посягающей на лавры Вертинской.

— Полковнику Советской Армии Ахтынцеву Лёлику Александровичу, — едва не рыча, по складам проскандировала Людмила.

— Аааа, этому Лёлику, — наконец, изображая понимание.

— Дааа, тому самому замечательному Лёлику, который шлёт тебе «розы в бокале» и сохнет по тебе, бесстыжей, третий год, а ты уже давно не девочка, моя дорогая!

— Лёлик сохнет по моему папе и его должности, — сухо, потянувшись за портсигаром.

— Фу! — резко ударив подругу по руке: «Сказала же, что бросила!»

Владлена, поджав губы, нажала на кнопочку и продемонстрировала подруге пустой портсигар: «Бросила».

— Владлена, — уперев руки в бока, с горящим взором Рокоссовского во главе Донского фронта: «Сопротивление бесполезно».

Феодосия. Богом данная.

Владлена даже глаза прикрыла на секунду. Дышать было легче.

Ахтынцев отвернулся, напряжённо глядя в окно машины: не было сил смотреть на неё, подмечать эту внезапно проступившую нежность в ней, видеть, как мягкие черты лица заливает солнцем, как лучи золотят светлые волосы.

Алексей Александрович вышел первым и, как и Миша, открыл дверцу для своей спутницы, она привычным жестом приняла его руку.

Насколько достанет сил всё так же бегать за ней, быть посмешищем на виду у всех?

— Ты знаешь, что бедолагу зовут твоей собачонкой? — Люся неустанно сражалась за Лёлика в надежде рано или поздно вразумить подругу.

— Его никто не заставляет, — даже не оборачиваясь, распаковывая чемодан.

— А он, между прочим, герой войны!

— Я устала в дороге, — выпроваживая подругу из номера.

— Владуся, мы об этом ещё поговорим! — не сдавалась Людмила, уже будучи за порогом.

Играла музыка, что-то игриво-рваное. За столиком в ресторане сидели четверо.

Рыженькая маленькая женщина двадцати шести лет, неугомонная настолько, что казалось, она неспособна усидеть на месте. Всё в ней, от коротко стриженых завитых локонов до наимоднейшего фасона твидовой юбочки, выдавало ту стремительность и порывистость характера, которую, возможно, даже годы не смогли бы приглушить.

Подле неё сидел светло-русый мужчина под тридцать, кивавший после каждого восторженного восклицания рыженькой, которая восхищалась всем, включая минеральные воды, Пушкинский грот и меблировку их номеров.

Рядом сидела пара, столь же сильно отличная от этих двоих, как несхожая внутренне.

Молодая женщина лет тридцати, казавшаяся старше из-за неподвижного ли взгляда тёплых карих глаз вкупе со скучающим выражением лица, или же из-за абсолютного небрежения к моде: длинные светлые волосы, собранные в узел на затылке; вечернее платье-футляр, тёмно-синее с вырезом лодочкой — в канонах старого стиля.

И мужчина, в военной форме, неотрывно следящий за женщиной, ласкающий, ловивший взглядом поворот головы, изгиб тонкой фарфоровой шеи.

Алексей Александрович Ахтынцев, полковник Военно-воздушных сил, прошедший войну, сохранивший на память осколок в плече, достигнув сорока лет, был вынужден признать, что он малодушно одержим женщиной. Одной единственной упрямой и беспутной женщиной.

— Владлена, — сжав её руку, достаточно тихо, чтобы слышала только она.

Она обернулась, глядя на него так холодно, что мороз пробирал по коже: да за что же она так ненавидела его?

Влада медленно перевела взгляд на его руку, сжимающую её ладонь. Мужчина, нетерпеливо, вздохнув, отпустил её пальцы.

— Так решительно невозможно!

— Напоминаю, — улыбнувшись ему: «Я вас не держу.»

В тот же миг к их столику подошёл какой-то светловолосый юнец, и склонившись к Владлене, произнёс: «Вы позволите вас пригласить?»

Прежде, чем Алексей успел хоть что-либо ответить, Владлена подала юноше руку.

Оркестр страдал щемящим танго «Говорите мне о любви. говорите мне снова и снова..»

— Вы очень красивы, — глядя на неё своими невозможными васильковыми глазами.

— А вы безумный наглец.

Он искренне улыбнулся: «Это стоит того».

— Вас мечтают сейчас застрелить, говорю без всякого стеснения.

— Вы здесь с ним?

— Вы ещё и дерзки. Я здесь одна.

Фортепьяно и низкий женский голос умирали последними нотами.

— Давайте сбежим.

Часть 3

В ритме Moonlight serenade бессмертного Глена

Выйти из зала, взяв его под руку. Идти босиком по влажному песку у моря, дышать, смеяться, запрокинув голову. Слушать ту несусветную чушь, которую он говорил.

Ей просто хотелось сбежать, смеяться. Подальше. от отца, который всю жизнь трясётся: в тридцать седьмом, в пятьдесят третьем — постоянно. От матери, которая корит себя за то, что дочь её к тридцати годам ещё не устроена.

Из всех она любила только деда, всесильного вояку в чине генерала, которого волею судеб не свергли, не сослали и не расстреляли, хотя добрую сотню раз могли. С ним было уютно, спокойно. С ним из памяти навсегда исчезал тот вой отовсюду, вой тревоги, который сводил её с ума в детстве.

— Как вас зовут? Меня..

Прижав пальчики к его губам: «Я спрашивала ваше имя? Вовсе нет».

Она целует его, обнимает за шею, такой хрупкий мальчик, такая тонкая шея. Сколько ему?

— Вы должно быть замёрзли, — накидывая пиджак ей на плечи.

Ахтынцев курит в холле. Она проходит мимо. Песчинки в светлых истрёпанных ветром волосах, пиджак с чужого плеча:

«Наидобрейшего утра вам, Алексей Александрович».

Мужчина потирает рёбра с левой стороны: боль от осколка иногда отдаёт в груди.

Часть 4

Benny Goodman «Sing Sing Sing»

Середина октября. На Владлене было приталенное светло-серое платье из кашемира, закрытое, с воротником стоечкой. Светлые волосы были собраны в тугой узел. Она засмотрелась на дождь за окном. Даже сбивчивая речь студента, распинавшегося у доски на предмет равновесия в растворах комплексных соединений, не могла отвлечь её. Не поворачиваясь, она поправила Аверьянова, когда тот вновь ошибся. В третий раз.