Последний вампир Москвы - Стасс Бабицкий

– Но… ты же…

– Приврала чуток, – кивнула охотница. – Иначе стал бы ты пить? Понимаешь, какая штука, шансы у человека стать вампиром после укуса – ровно пятьдесят на пятьдесят. Никто не может предсказать, как монетка выпадет, орлом или решкой. Даже сам вампир. Станет понятно часа через три. Так что если к третьему крику петуха клыки не полезут, считай повезло. А полезут – не обессудь.

Надо звать на помощь. Орать во весь голос. Стыдно здоровому мужику девчонки бояться, да и не поверит никто, в психушку упекут. Но хоть живого упекут. А эта чокнутая его по-любому ножом пырнёт. Вон, как глаза сверкают!

Набрал воздуха, открыл рот…

– Ты сейчас как в старом немом кино про графа Дракулу. Не смотрел? Ну как же, немецкий шедевр начала двадцатого века. Там тоже в кадре кричат беззвучно, однако актёры старались, рвали связки. На съёмочной площадке такой визг стоял, аж уши закладывало. Видишь ли, это я настояла, чтоб Дракулу сыграл не красавец-мужчина, а смешной лысый дядька с оттопыренными ушами. Потому что он такой и был. Никакой, понимаешь, харизмы или романтического шарма. Только титул и собственный замок в Карпатах помогли ему сохранить имя в веках. История любит благородных персонажей… Ты заметил, да? От зелья не только ноги онемели, но и связки голосовые, и язык. Так что диалога у нас не получится.

Толику впервые в жизни захотелось помолиться. Он переживал момент… Не отчаяния, нет. В моменты отчаяния люди превозмогают все и совершают подвиги – спасают детей из проруби, сажают самолёт на одном крыле, выигрывают безнадёжные сражения. А тут возникло азартное напряжение, практически гамлетовское быть-не быть. Такое случается, когда игрок поставил все на красное и смотрит на замедляющееся колесо рулетки. Или когда к банкиру неожиданно нагрянула финансовая разведка, а он не уверен, что удастся откупиться. Судьбоносная монетка вертится в воздухе, равенство шансов убивает и мучает. Молитва в такой момент у всех одинаковая. Неловкая, корявая и чуточку лживая: «Господи, если выпадет как нужно – я изменюсь. Навсегда. Стану чище и добрее, брошу пить, курить и любовницу. Наобещаю ещё с три короба, только помоги!»

Помоги не стать вампиром…

– Молишься? Дивно!. Значит, ничто человеческое тебе не чуждо. Пока ещё.

Лила поудобнее устроилась на скамейке, вытянула ноги и положила голову на колени Толика. Ничего интимного в этом не наблюдалось, просто теперь она смотрела снизу вверх. Так проще заметить, когда клыки начнут удлиняться, подумал он. Значит, не верит в выздоровление. Точно, пырнёт ножом. Ой, как умирать-то не хочется!

– Другое дело, что молитвы тут не особенно помогут, – продолжала убийца нежити. – Они на вампиров не действуют, увы. Знаешь, как эти твари появились на свете? Самые первые? Сейчас расскажу, все равно надо как-то время скоротать. Это произошло в тот день…

Тот день случился почти две тысячи лет назад. Время перемололо в своих жерновах миллионы людских жизней, превращая их в муку, замешивая тесто из которого выпекались новые народы и империи. Сотни городов задохнулись в петлях дорог, сотни рек пересохли или поменяли русло. Все, что было когда-то великим, съежилось до размеров рисового зерна. Лила столько всего перевидела на своем долгом веку, а все равно не могла забыть тот проклятый день.

Сухой ветер с юга бросал горсти песка в лица прихожих. Юдифь низко нагнула голову, покрывало, расшитое цветами, билось за её плечами, словно крылья.

– Далила, идём скорее! Отца видели на дороге к храму.

Сестры встретились у Овечьего пруда. Все утро они прислушивались к уличным разговорам на старом рынке, у Рыбных ворот и в долине Сыроделов. Иерусалим гудел. Впрочем, город всегда гудел на тысячи голосов. На этот раз обсуждали ночные аресты, предстоящую казнь на Голгофе и цены на козье молоко – ужасно завышены, сосед, ваша правда, куда только смотрит прокуратор! Девочки пробежали мимо жёлтой крепости, иссечённой ветрами да ливнями. Из угловой башни доносился хохот: охранники обсуждали прелести чужих жён и своих подружек, поплёвывая вниз – казалось, именно из-за таких вот плевков крепостной ров до сих пор не пересох.

На ступенях храма тучные бородачи взахлёб пересказывали вновь прибывшим недавнюю сцену.

– Представляете, прямо с порога крикнул: «Грех на мне! Продал кровь невинную!» А потом бросил к ногам Ханнана кошель с серебром. Сам при том был, клянусь милостью Яхве!

– Первосвященник в ответ: «Мне не интересны твои грехи. Ступай прочь!» Так и стояли, глядя с ненавистью, сжимая кулаки. Долго стояли, я насчитал полсотни ударов сердца.

– Ушёл он, не прибавив ничего к словам своим. А Ханнан поднял кошель, да вслед ему швырнул. Вот этими глазами видел, чтоб им лопнуть если вру.

– Верно, верно. А был то Иуда Симонов, из пригорода. Не обернулся, ушёл через Золотые ворота.

– Ишкариот?! Да ведь все твердят, пало на него проклятие. Выходит, и серебро это проклято…

– Нельзя брать. Добра не принесёт. Однако же, там, в мошне, на первый взгляд не меньше двадцати сребреников.

– Спорю, что двадцать пять. Очень уж внушительно звякнули.

– А может… заглянем, достопочтенные? Одним глазком? Да и то, поделим на всех. По капле проклятия уж всякий выдержит.

Далила, взметнув полами одежды облако пыли, раньше других успела схватить отцовский кошель. Она признала бы его из тысячи других, поскольку сама вышивала серебряную рыбу на обеих сторонах денежного мешка. Под негодующие крики, утянула сестру за собой – к Золотым воротам.

Стражники не обратили внимания на одинокого путника, а может просто хотели быстрее избавиться от назойливых девчонок. Но тут, на удачу, встретился знакомый красильщик, который указал верное направление: Иуда пошёл к Масличной горе. На древнее кладбище.

Опоздали совсем чуть-чуть. Они уже видели одиноко стоящее дерево и верёвку, свисающую с толстой ветки. Фигуру в чёрном, пляшущую в воздухе. Большего ужаса за все двенадцать лет жизни сестры не испытывали. Запыхавшись от долгого бега по крутому склону, упали у ног самоубийцы, зарыдали в голос: «Отец! Отец!» Но тот уже ничего не слышал.

Погоревать им не дали: пару минут спустя в дерево ударила молния – предвестница скорой грозы. Расщепила осину до самых корней. Ветка, на которой повесился предатель, с громким треском рухнула, чудом не зацепив девочек. Дальше начался дурной сон, только наяву. Настолько ужасен был грех, что сама земля отказалась принимать Иуду – изрыгнула мертвяков, чтобы разорвали проклятое тело на тысячу кусочков. Неторопливые и скособоченные, они полезли из-под замшелых камней, со всех сторон. Тянули костлявые пальцы, щёлкали вытягивающимися клыками. Сужали круг…

Далила сжимала в кулачке отцовский кошель, машинально, совсем позабыв о нем. Когда один из упырей подкрался слишком близко – замахнулась и ударила. Шов разошёлся, серебряный дождь пролился и нежить тут же пошла прахом. За спиной скрипнули когти по каменному надгробию. Но прыгнуть вампир не успел: Юдифь подобрала с земли сломанную ветку и пронзила его насквозь.

– Чудовищ было много. Слишком много. Тут бы и конец, да только не по наши души пришли, – Лила говорила неторопливо, изредка поглядывая на небо: не светлеет ли. – Эти твари сгрудились у тела отца, пили его кровь. От этого наполнялись силами, расправляли сгорбленные плечи. Гниющая плоть их покрывалась здоровой на вид кожей, а вместо омерзительных клыкастых морд проступали человеческие лица. Были там и мужчины, и женщины. Бледные. Голые. Одна из вампирш сдернула с головы сестры покрывало и повязала вокруг своих бёдер. Как раз твоя подружка, Ананива.

Толик промычал что-то невнятное. Отказывался верить в бред сумасшедшей. А та продолжала рассказывать. Вернулись в Иерусалим затемно. Нашли на месте дома пепелище: добрые люди успели спалить злодейское гнездо. Хотели напиться воды, да колодец изгажен нечистотами. Снова добрые люди постарались. Пошли по соседям и родственникам – все гнали прочь «мерзкое семя иудино», словно боясь запятнаться. Ночевать пришлось в долине Кедрон за городской стеной.

Той ночью сёстры увидели один сон на двоих. Явился ангел. Спокойным голосом, без ненависти или злорадства, а впрочем, и без особого