Homefront. Голос свободы - Раймонд Бенсон

Рядом с Ли скрючился Уолли Коппл, бывший сержант Национальной гвардии. Пятидесятилетний Коппл был обладателем вспыльчивого характера и китайского автомата, с помощью которых он и прикрывал робота на дороге.

Коппл закашлялся и сплюнул бурый комок мокроты.

– Ты бы врачу показался, – укоризненно покачал головой Ли.

– Да, конечно, – съязвил Коппл, – брошу все и пойду к врачу. Глядишь, конфетку дадут за то, что я такой хороший мальчик. Как думаешь, моя страховка покроет осмотр?

Ли пожал плечами:

– Да ладно, не кипятись.

Коппл снова закашлялся:

– Ты давай за «Голиафом» следи, он нам позарез нужен. Как только Нгуен свистнет, валим домой. Нам с этой лавиной не справиться.

Корейцы были уже в сотне метров. Пехота вышагивала под прикрытием двух БМП «Брэдли», явно трофейных. Коппл увидел в бинокль флаги КНА, Корейской народной армии, натянутые на лобовой броне и бортах машин для поднятия духа и демонстрации силы. То были американские флаги, залитые красным, с северокорейскими звездами и венками их собственного герба. Корейцы уверенно продвигались на территорию противника, готовые в любой момент отважно встретить огонь, зная, что ничего серьезного американцы против них выставить не могут. Автоматы, камуфляж цвета «темная олива», лица, раскрашенные черными полосами.

Коппл поднял свой автомат «Тип-03» и дал очередь по первой линии пехоты. Китайский ствол считался не лучшим, хотя и был весьма неплох, превосходя М-4.

– Только патроны зря переводишь, – заметил Ли. – Подпусти ближе.

Коппл снял палец со спускового крючка и прокашлял:

– Как же бесит, что ты вечно прав.

И тут он увидел горожан. Родители с детьми выбежали прямо на линию огня.

– Какого хера! – заорал Коппл, высунувшись из укрытия. – А ну, бегом оттуда! Живо!

Народ уже успел запаниковать и кинулся кто куда. Папашки посообразительнее к этому времени заметили черную лавину корейцев и принялись гнать остальных обратно к школе.

Но было слишком поздно.

Бун Карлсон, чернокожий командир местных партизан, присел за развалинами заброшенной бензозаправки, разглядывая надвигающегося противника в бинокль. Он знал: недели или даже месяцы после захвата города корейской армией станут пиком его жизни. Еще до ЭМИ Карлсон частенько думал: накроет ли его, как и всех, кризис среднего возраста? Теперь, в тридцать девять, те заботы казались смешными. Кризис не душил людей поодиночке, он пришел ко всем сразу.

Солдаты заполонили шоссе как муравьи. Еще минута, и можно открывать огонь. Но пока надо ждать. Он бросил взгляд на ту сторону дороги. Готовы ли его люди? Вот-вот разверзнется геенна огненная…

Он начал обратный отсчет с пяти. А когда дошел до трех, появилась толпа горожан.

Отставить!

Карлсон вскочил. Надо предупредить их! Не успел подумать, как услышал крик Коппла. Увы, сигнал тревоги лишь усугубил ситуацию – и взрослые, и дети в панике рванули во все стороны.

Корейцы тем временем вошли в зону поражения. Если наносить удар, то сейчас – самое время. Карлсон отдал приказ стрелять поверх голов вопящей толпы. Взрослые услышали приказ, похватали детишек и залегли прямо на тротуаре. Синхронно замолотили автоматы. Партизаны били из укрытий, кося первые ряды корейцев. Хоппер Ли услышал, как вражеский командир отдал приказ продолжать движение. Все это напоминало сцены из старых фильмов о солдатах и битвах времен американской революции, когда армия, вооруженная древними однозарядными ружьями, в боевой шеренге двигалась на армию противника, производя одиночные выстрелы.

А потом ударили танковые орудия. И еще раз.

Снаряды упали в толпу горожан, а заодно снесли и бункер, где укрывались четыре бойца сопротивления.

Вопли ужаса перекрыли даже грохот канонады. Коппл выругался, встал в полный рост и влепил очередь из своего «Типа-03» по наступающим врагам.

– Сукины дети, проваливайте с моей земли! – заорал он; правда, тут же зашелся в кашле, рухнул на колени, и бурая мокрота частыми комочками полетела на мешки с песком. Восстановив дыхание, сержант проскрипел: – Дерьмо…

Снаряды корейских танков били по улице, вплотную к партизанским позициям. Наконец, когда огненный шквал, унесший кучу невинных жизней, затих, одному из папашек все же удалось собрать выживших и погнать обратно к школе. Десятки родителей с детьми ринулись через дорогу, прямо на линию огня.

Проклиная всех богов, Карлсон в ужасе смотрел, как взрослые и дети падают под пулями. Но толпа не остановилась, и многие добрались до спасительных стен на Роуз-Лейн.

Рация на шее Ли взорвалась треском помех, и голос Нгуена Ху Зиапа перекрыл звуки выстрелов.

– Хоппер, готовность к эвакуации. План мы обсуждать. Дорога домой через старое кладбище и поле для гольф. Прием.

«Домом» называлось убежище боевой группы из Монтроуза, к юго-востоку от городских трущоб, на границе с заброшенным пригородом. Когда из Юты подошла группа Зиапа, в «Доме» стало многолюдно, но они, борцы за общее дело, нормально уживались и помогали друг другу. Делили еду, воду, другие припасы, спали, учились воевать, строили планы атак на врага. Как любой очаг сопротивления, для корейцев они были целью номер один, так что каждый день партизаны ходили под смертью и в безопасности были лишь до тех пор, пока враг не обнаружит «Дом»…

Коппл нажал на кнопку рации.

– Это Коппл, слышим тебя хорошо, ждем сигнала. Со станции какие новости? Прием.

– Дал ему пять минут, прием.

– Лучше бы две, конец связи.

Тут корейцы взялись за автоматы и начали поливать очередями дорогу и дома перед собой. Огонь был такой плотный, что жалкой кучке американцев оставалось лишь прижаться к земле и не высовываться.

«Голиаф» бездушно и бездумно оборонял шоссе, отражая снаряды противника и поливая адским пламенем наступающих огненных муравьев.

В сотне ярдов от места схватки, старое здание радиостанции тряслось от близких разрывов. Радиолампы усилителя вспыхнули ярко-ярко и погасли. Бен треснул кулаком по пульту:

– Келси, черт, напряжение упало!

Та метнулась к чихающему генератору.

– Ничего не понимаю, мы же его заправили. В баке должно быть топливо. Погоди-ка… Ясно, регулятор напряжения разболтался. Сейчас все будет.

Бензин для генератора был на вес золота. Бен и Келси хранили запас дефицитной жидкости и тратили его только на выход в эфир. Бензин превратился в роскошь еще до ЭМИ; уже тогда его могло себе позволить лишь богатое меньшинство. Теперь же за канистру спокойно могли убить. Станций техобслуживания, на которых можно было купить топливо, было немного; стояли они далеко друг от друга, их защищала могучая система безопасности и вооруженная охрана. Тем не менее, процветала подпольная торговля бензином. Топливо везли контрабандой через границу Канады и Мексики, не попавших под ЭМИ. На черном рынке за углеводороды просили меньше, чем на станциях ТО, однако цены все равно кусались. Как говорили в былые времена, бензин был на вес золота. Или наркотиков.

Хрипящая рация разразилась приказами.

– Уокер! Две минута! Как понял? Прием.

– Вас понял!

– Труба горн, да? Беги сразу!

У одного бойца в отряде был горн. И каждый день он выдавал всю программу от «побудки» до «отбоя», не исключая «на обед». Сейчас Зиап имел в виду обычный сигнал «к отступлению», услышав который, Келси и Уокер должны будут бежать со всех ног.

Келси покрутила какие-то регуляторы на генераторе, а затем пнула его каблуком. Мотор взревел, успокоился и вышел на обычный режим.

– Ну что, так лучше?

Бен развернул листок, на котором набросал основные пункты своей речи, постучал по микрофону, и… его как парализовало. Он с десяток раз отрабатывал выступление, а теперь не мог выдавить ни слова. Страх облажаться в такой ответственный момент лишил его сил.

– Бен?

Тот не шевелился.

– Бен! Давай резче!

– Да, да, сейчас, – отмахнулся от нее Уокер.

А потом заговорил в микрофон.

Дневник Уокера

14.01.2025

Ну, снова здорово.

Начиная новый дневник в этом году, вспоминаю Фрэнка, завкафедрой журналистики в университете Лос-Анджелеса, моего наставника, профессора Шульмана.

Франклин Шульман. Фрэнк. Чудесный человек. Интересно, где он сейчас?

Это Фрэнк приучил меня вести дневник. Он сказал, лучше писать без сокращений, ручкой на бумаге, в небольшой записной книжке. И вот я начал вести дневник на предпоследнем курсе, в две тысячи двенадцатом, и продолжил его в тринадцатом, окончив университет и получив степень бакалавра. С тех самых пор, в начале каждого года я начинаю новый дневник. Поэтому у меня на полке стоят тринадцать разных блокнотов, страницы их нанизаны на пружинную спираль, на каждом проставлен год – две тысячи двенадцатый, две тысячи тринадцатый, две тысячи четырнадцатый и так далее. Что-то я в этом году задержался. Сам не знаю почему. Обычно я делаю первую запись прямо на Новый год. Будем считать, меня одолела патологическая лень.