Василиск - Борис Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помимо проклятий, обращенных к стихии и сапожнику, в голове его крутилась одна назойливая мысль. А что, если он окажется не прав? Что, если он…. Но думать об этом не хотелось, ведь в ином случае— это обвинение в колдовстве и в лучшем случае его тихо зарежут в камере, учитывая прошлые заслуги, а в худшем…
Аптекарь поежился от порыва ветра, пронизывающего его сквозь промокшую одежду, но больше его бросила в холод мысль о костре, он несколько раз видел еще ребенком, как этих бедных женщин сжигали на кострах, и теперь, ни за что на свете он не хотел кончить так же. Тем более, что имеющиеся у него знания позволяли ему представить, что может испытывать человек, подвергаемый такой пытке.
Оступившись на мокрой кочке, он чуть не выронил в поток небольшой саквояж с инструментом, отчего потревоженные пассажиры недовольно зазвенели глухим металлическим лязгом.
Путь от аптеки до ратуши нельзя сказать, что был далек, но сегодня он казался слишком уж долгим. Бегущий впереди слуга бургомистра, то и дело оглядывался, как уже немолодой аптекарь старался аккуратно преодолевать препятствия на своем пути, но все же каждый раз поскальзывался и со всего размаху попадал ногой в лужу, обрызгивая себя по пояс.
— Быстрее, герр Штейн, бургомистр сказал, что дело плохо, — скулил слуга, — ведь если мы опоздаем, меня казнят. А у меня пятеро детей, кто их кормить будет?
— Я стараюсь, Альберт, стараюсь. Угораздило же его жену съесть что-то несвежее именно сегодня!
— Мы почти пришли, герр Штейн, давайте я понесу Ваш саквояж?
— Нет, спасибо, я сам, — твердо ответил аптекарь, сильнее сжимая в руках ручку.
Они резко повернули на узкую улочку, где в обычный день аптекарь и не решился бы пройтись, так как местные жители имели особенность сливать помои на голову зазевавшимся прохожим. Теперь же ее можно сказать помыли, да и окна были плотно задраены. Город тихо пережидал бурю, стараясь не шуметь и не жечь ламп.
— Скажите, герр Штейн, а долго еще продлится буря?
— Почему ты меня спрашиваешь? Откуда мне знать? Я же не заведую небесной канцелярией. Но судя по давлению, еще пару деньков, к среде утихнет.
— Моя жена говорит, что Вы знаете все. Давеча хотел у падре спросить, но она сказала, что лучше спросить у Вас, все равно кроме пустых слов и отъема денег отец Довжик ничего и не скажет. Ее по-хорошему за такие слова надо бы сдать куда положено, но ведь это моя жена. Дал я ей хорошенько, а потом задумался.
— О чем задумался? Жену ты не бей, она у тебя хорошая, умная, не то, что ты.
— Что правда— то правда. Я-то дурак дураком. Я вот что подумал, ведь все в руках божьих, но от смерти моего младшего спасли вы. Вы получается тоже бог?
— Вот теперь тебя надо бы сдать. Не вздумай это обсуждать еще с кем-нибудь, мой тебе совет. Я аптекарь, твой ребенок просто болел лихорадкой, сколько я раз вам говорил— не пускать детей в мокрой одежде на улицу, вот и продуло его.
— Жена каждый раз просит передать Вам благодарность, денег-то мы Вам дать не можем, может, отработать надо, полы помыть, огород вспахать?
— Не надо, дело прошлое. Дай мне одно обещание.
— Все что угодно, герр Штейн!
— Жену свою чтобы больше не бил, балбес!
— Хорошо! Но если она опять будет…?
— Даже если опять. Лучше подумай, почему, она так говорит.
Слуга задумался, почесал мокрую голову, и на мгновение показалось, что в его лице отразилось что-то вроде понимания, но потом лицо снова приобрело налет обычной городской дебильности.
Вдалеке показалась площадь, они вышли из узкого прохода, где уже давно не могла протиснуться ни одна телега из-за того, что один из домов начал плавно оседать, чуть сместившись в сторону.
Подойдя к массивной дубовой двери ратуши, слуга затарабанилкованым молотом, висевшим рядом.
Лязгнули замки, двери чуть приоткрылись, пустив наружу щелочку тусклого масляного света. В полоске света появилось испуганное узкое лицо девушки. Осмотрев две промокшие фигуры, она попыталась шире открыть тяжелые двери, но, толкая ее вперед, сама скользила по полу обратно.
Альберт с силой дернул дверь, и они вошли с аптекарем внутрь.
Навстречу выбежал краснолицый, толстый, чуть лысеющий мужчина. Издали он напоминал сытого борова, одетого в дорогой сюртук.
— Герр Штейн, у нас беда. Даже не знаем, что делать. Просто ужас. Вы понимаете, что бедная Матильда никак не может. Просто никак. Мне иногда кажется, что ее скоро разорвет на части… — тараторил мужчина.
— Постойте, герр бургомистр. Дайте я хотя бы сниму мокрый плащ и шляпу.
— Пожалуйста, но поймите, у нас мало времени. Счет идет просто на секунды!
В дверях показался отец Довжик, зло смотревший на гостя.
— Вы ее уже отпевать собрались? нерановато ли?
— Как Вы можете, отец Довжик— наш добрый друг, он помогает нам советом.
— И что же он посоветовал?
— Только воздержание и послушание помогут нам. Надо молиться, — загробным голосом ответил отец Довжик, вознося руки с четками к небесам.
— Золотые слова! Воздержание и послушание! — герр Штейн скривился в легкой усмешке. — Показывайте Вашу больную.
Его отвели в комнату, где на большой постели лежала довольно тучная женщина, укрытая кучей пуховых одеял. Она тяжело дышала, лоб пробивала испарина, глаза закатывались в предсмертном обмороке.
Герр Штейн тяжело вздохнул и начал раскладываться. Достав из саквояжа небольшую грушу, он немного подумал, и достал большой мешок с узким горлом из бараньего желудка. Вынув небольшую трубочку из бамбука, он распорядился:
— Нагреть ведро воды, принести три ведра, одно с водой, два пустых.
Слуги засуетились, решая, кто за чем пойдет.
— Всем выйти. Остается только Анна, — он указал на испуганную служанку, которая открывала им дверь, — и приведите ко мне двух поварих. Остальные выходите, давайте.
— Даже я? — удивился бургомистр.
— Вы в первую очередь.
Бургомистр и отец Довжик недовольно вышли из комнаты, показывая всем своим видом недоумение и возмущение, но не смеющие возражать.
Оставшиеся слуги поспешно вышли, с благодарностью посмотрев на герра Штейна. Анна, испугавшись еще больше, опасливо поглядывала на холм на кровати, который являлся ее хозяйкой.
— Прости, но ты— здесь самая смышленая, — мягко проговорил герр Штейн, похлопав бедную девушку по плечу. — Принеси с полдюжины чистых простыней.
Анна кивнула и бесшумно упорхнула в соседнюю комнату. Герр Штейн подошел к Матильде, подумав немного, он скинул с нее все одеяла, открыв взору пациента во
