Съешьте сердце кита - Леонид Пасенюк

Нил осторожно заметил:

— Я не хочу навязывать тебе какого-то превратного о Роберте Николаевиче мнения. Он очень даже приятный, обязательный человек. И как будто спортсмен. Я познакомился с ним сразу, как только он сошел с катера.

Генка молча жевал помидор, макая его в морскую воду. Нил тоже извлек из свертка помидор.

— Но, видишь ли, все-таки не могу удержаться от замечания. Прежде чем что-то сказать о Куке, Марк Твен побывал на Гавайских островах и узнал, что такое эти самые туземцы. Уверен, что ни на каких таких островах Роберт Николаевич не был.

Рассудительно и как-то устало Генка возразил:

— Не очень-то побываешь на Гавайских островах, даже если захочешь. На Гаваях американские базы теперь.

Нил поднял руки.

— Ну, если базы, сдаюсь. — Он крикнул вылезающему из воды Роберту Николаевичу: — Как вы насчет того, чтобы пройтись по берегу? Тут есть живописные уголки.

— Я готов, — сказал Роберт Николаевич, выпутывая из волос ремешок маски. — А вам не кажется, что похолодало? И видимости в воде поубавилось, а?..

— Да, — согласился Генка. — Но там, куда мы пойдем, видимость будет. Здесь мергели растворяются, плывешь, как в жидкой известке.

С места в карьер Нил и Роберт Николаевич затеяли сложный спор о нашумевшем романе. Генка тоже читал этот роман, но до спора еще не дорос: жидковато было с аргументами, да и позиция не определилась.

Его занимало другое: приросшие крошечными домиками к мергелям рачки-балянусы, и подвижные пателлы, прикрытые сверху миниатюрными щитками, и выброшенные прибоем пористые губки. Генка даже наткнулся в песке на рака-отшельника диогена, самочинно оккупировавшего раковину какого-то моллюска: вход в свое жилище он грозно защищал крепкой левой клешней, более развитой, чем правая.

— Это диоген? — усмехнулся Роберт Николаевич. — Что ж, ему в его «бочке» только фонаря не хватает. Тоже философ — в масштабах своей раковины.

— Все мы философы в известных пределах, — глубокомысленно заключил Нил.

Погибающий от жажды Генка стал на четвереньки и принялся осторожно хлебать морской рассол.

— Исключая меня, — сказал он, вытирая рукавом губы.

— Исключая тебя, — согласился Нил. — Мышление у тебя узко практическое. Ты не философ. Ты Бомбар. Аллен Бомбар. Ты скоро научишься глотать сырую рыбу, причем не разжевывая.

Генка даже не усмехнулся.

— Хотел бы я быть Бомбаром, — сказал он задумчиво. — А морскую воду пить можно. Сначала покажется горьковатой, но зато потом полное утоление жажды.

В бухточке, окруженной выходами крепких древних пород, Генка оживился и вполголоса затянул песенку об отважном капитане. Зеленоватые валы с грохотом накатывали на берег, в них, как в стеклянных игрушках, которыми торгуют местные кустари, вздымались дыбом космы водорослей и сразу же опадали. Вода выглядела прозрачной. Но вот Генка приумолк: он заметил невдалеке от облюбованного им грота девчонок в пестрых купальных костюмах. Девчонки походили на нимф-нереид, вынырнувших из глубин морских, чтобы погреться на солнышке и подразнить мраморных крабов.

— Отойдем подальше, — насупился он. — А то вон эти… все равно помешают…

— Почему? — благодушно спросил Нил. — С этими девчурками даже интересней.

Генка недовольно отвернулся. Вечно этот Нил…

Да, он был благороден, как Дон-Кихот, бескорыстен, как Дон-Кихот, и нескладен, как Дон-Кихот. И, как Дон-Кихот, он был наивен. Мог бы, кажется, уразуметь, что для Генки охота — священнодействие, она не терпит постороннего глаза. Либо охота, либо флирт… Кстати сказать, если для Нила девчонки вписывались в окружающий пейзаж, как пастушки в картине художника восемнадцатого века, если для Нила природа без этих модернизированных «пастушек» в полосатых купальниках выглядела бедной, то, на взгляд Генки, визгливые девчонки только вносили диссонанс в гармонию простирающихся перед ними стихий.

Деликатный Нил впадал иногда в душевную близорукость. Наметанным глазом человека, привыкшего разбираться в людях, Роберт Николаевич с сожалением это отметил. Он полностью разделял точку зрения Генки. Он сказал:

— Генка, разумеется, прав. Вон там, на той стороне бухты, есть более подходящее местечко. Там и поохотимся.

Генка и Роберт Николаевич разделись и одновременно вошли в воду. Они поплыли туда, где заросли цистозиры ослабевали и уже можно было заметить кое-где хрупкие рожки водоросли кодиум и похожую на листья салата съедобную ульву.

В подсвеченной жиденьким солнцем голубовато-белесой воде вспыхивали, как противорадарные блестки, морские караси — ласкири.

Впрочем, Роберта Николаевича интересовала сейчас не рыба. Он завороженно следил за головокружительными экзерсисами Генки. Они отмечались бурей серебристых пузырьков, вскипавших под хищно рифлеными плоскостями ласт — барракуд. Генка плавал артистически. Уступая рыбе в стремительности, он превосходил ее в маневре. Он плыл в толще воды лицом кверху, опускался на дно, ложился, еле шевеля ластами, в колючие перины дазии и цистозиры, повисал на краю пропастей, затем медленно сваливался туда, в индиговые омуты, в обиталища горбылей и скатов-хвостоколов.

Роберт Николаевич усердно повторял Генкины пируэты — увы, ему недоставало изворотливости, сноровки, он чаще выскакивал на поверхность, чтобы передохнуть.

Роберт Николаевич остро позавидовал мальчишке. Ему захотелось стать достойным спутником в Генкиных подводных заплывах. Роберт Николаевич был легок, подвижен и плавал в общем недурно, — он мог надеяться, что не подкачает. Конечно, охотник он никудышный. В кота он попал просто потому, что, взнузданный Генкиным гарпун-линем, тот был почти недвижим. Ну что ж, он ведь только начинает. А мальчишку он все-таки выручил…

Их знакомство отлично началось. В мыслях Роберт Николаевич уже видел, как он дарит Генке книжку с автографом. Что-то такое нужно придумать пооригинальнее, какой-то афоризм, чтобы мальчишка гордился его автографом не меньше, чем…

Он не додумал заманчивой ситуации в подробностях: сонный и медлительный, впереди показался горбыль.

Роберт Николаевич поднырнул снизу, чтобы не пугать рыбу. Как правило, неприятностей она ждет чаще сверху (так объясняют знающие люди). Еле-еле пошевеливая плавниками, флегматичный, безобразно вспученный горбыль тоже пошел вниз. Должно быть, что-то его насторожило.

Ну да, это опять Генка. Но момент он упустил и выстрелил горбылю уже вдогонку. Наконечник тупо скользнул по черепу рыбы. Горбыль качнулся и чуть быстрее поплыл дальше. Его невозмутимость прямо-таки поражала.

Генка поспешно перезарядил ружье, но в следующую минуту, влекомое инерцией азарта, перед ним мелькнуло поджарое тело Роберта Николаевича, полыхнули бешено-алого цвета плавки… Генка почувствовал себя бычком, которого дразнят.

На Роберта Николаевича он не мог сердиться. Давая выход досаде, мальчишка насмешливо заключил: «В этих своих плавках Роберт Николаевич должен казаться рыбам стилягой. И они будут его чураться, как проказы».

Генка знал одного такого. Не такого, как Роберт Николаевич, конечно. Нет, натурального охотника-стилягу. Он приехал в Бетту на мотороллере черт знает откуда, за шестьсот километров — из Ростова, что ли… Привез жену, палатку, сковородки, кастрюли — в общем соорудил на берегу семейный вигвам. Он и впрямь был похож на молодого индейского вождя на красном мотороллере, вооруженный самодельным ружьем с огромным трехзубым гарпуном благословенного красного цвета, опять же с красной к нему массивной ручкой пробкового дерева… Он ласково называл «роликом» эту свою ультрасовременную колесницу для царственных выездов на лоно природы. Хо-хо! У него было все: гарантированная трудовым отпуском свобода от забот, нежно любящая жена и свежие помидоры, которые, имея персональный транспорт, легко приобрести по дешевке даже на Черноморском побережье Кавказа. Для полного счастья ему не хватало разве охотничьей удачи.

О, эта охотничья удача! Генке хотелось, чтобы она сопутствовала Роберту Николаевичу. А впрочем, только от Роберта Николаевича это и будет зависеть.

Нил уже разжег на берегу костер. Он пожаловался подошедшему Генке:

— Что-то пусто в воде, как ты считаешь? Вытащил всего только гофрированную кишку — вероятно, от акваланга.

— А скелета в маске вы там не встретили?

— Как же, — охотно поддержал шутку Нил. — И около него два ржавых баллона, из которых до сих пор идут пузыри.

Греясь у костра, поворачиваясь к огню то животом, то спиной, Генка вспоминал об упущенном горбыле.

— Я его по черепу долбанул, — рассказывал он, — а этот тип только головой покачал и поплыл себе. — Растирая на теле пупырышки гусиной кожи и все еще постукивая зубами, Генка опечаленно продолжал: — Зачем врать? Зачем писать в инструкции, что ружье на три метра сохраняет убойную силу, когда заведомо известно, что на три метра оно не бьет? Терпеть не могу, когда врут. Государственное учреждение, завод, а хуже каких-то частников…