Загадка Алатырь-камня - Александр Черницкий

Или вот вам еще вопрос вопросов, читатель. «Когда же и почему на северо-востоке современных Мордовии и соседнего юге Чувашии, исстари населенным мордвой, поменялся этнический состав населения? – вопрошают страницы этой книги. – Сейчас там живут преимущественно русские, и кажется, будто так было всегда. Позвольте, но где же мокшане с эрзянами, с незапамятных времен населявшие эти края, куда всосал их водоворот истории?»

А эзотерика? В древности решения тут и там принимаются с учетом высших, потусторонних сил. Их мнения вожди узнают посредством шаманов, бесстрашно отправляющихся в параллельные миры: нижний, средний и верхний. С одной стороны, наверняка безупречную историческую фактуру авторам удалось бы вывязать и безо всяких камланий. Но, с другой стороны, текст повествует о временах, когда вера в богов, призраков, оборотней и прочих сверхъестественных «кукловодов истории» являлась категорическим императивом всех цивилизаций. Вопрос: в какой степени магия помогает постичь дух времени и лучше понять поведение живших тогда людей?

Ну, а как вам нравится ремарка о том, что на заре «святой Руси» будущему закабалению народа способствовало ощущение крестьянством коллективной вины за преступление земледельца Каина? И еще наблюдение вашего покорного слуги: Маринина с Черницким привлекают авторитетные мнения для подкрепления своих позиций, однако почти не цитируют оппонентов. В этом отказе хватать маститых за грудки (чем обожают заниматься сокрушители устоев обыкновенно из числа аспирантов) чудятся скромные да чуткие простые души – нечастые гостьи на ученой ниве.

А чего стоят «мостики» – исторические параллели, – то и дело перебрасываемые соавторами из древности в современность? Взять, к примеру, пассажи о сексуальной неудовлетворенности абсолютного большинства женщин (порядка 80 %) всех времен и народов. Отсюда проистекает хроническое непонимание между полами: перед нами виртуозно «зашитое» в роман наставление по интимной грамоте, как говорится, «два в одном».

И вот что еще архиважно: соавторы избегают пересказывать сюжеты, и без того подробно известные историографии. Маринина и Черницкий предпочитают держаться переднего края, где все зыбко, предположительно, неуютно. Потрясают воображение, например, грезы Аттилы о слиянии Хартленда с Римлендом, не потерявшие актуальности и в наши просвещенные дни. Впрочем, тссс, больше о собственно томе ни слова, дабы не предвосхищать читательского удовольствия.

Засим напомним: эти листы нужно просто прочитать. И, ненавязчиво получая наслаждение от соприкосновения с Ее Величеством Историей, «под завязку» набраться новых знаний, которые останутся с вами на всю жизнь. Повторим вслед за историографом Вячеславом Румянцевым: «Историческая память народа – это как раз и есть та самая главная законсервированная партизанская база, благодаря которой сохранится и народ, и страна».

В заключение отметим, что твердость рук авторов оставалось неизменной от 1-й главы к заключению (эпилогу). И в этом факте также отражено могущество данного прекрасного, на наш взгляд, произведения. Да, оно не лишено недостатков, часть из которых мы уже обозначили, но совершенство, как известно, свойственно во Вселенной одному токмо Неизреченному.

Возможно, читатель сочтет данное вступление излишне комплиментарным, поэтому признаем: да-с, многие умозаключения и выводы Елены Марининой и Александра Черницкого недостаточно аргументированы, зачастую интуитивны, порой идеалистичны либо избыточно резки, а местами и вовсе будят протест в читательском уме или сердце. Но…

Не забудем мотто преизящнейшего британского эссеиста Хэзлитта – «Перестав быть спорной, мысль перестает быть интересной». Сочинять и тем более издавать бесспорный, то бишь бесполезный труд – дело пустое, он априори никому не потребен.

Читать книгу «Загадка Алатырь-камня» как раз-таки интересно.

Захватывающе.

Глава 1. Любовь в кибитке

В непроглядной тьме крытой шкурами повозки юные сильные руки ласкали тела.

– Еще, еще, еще, – молила она на языке, какого не знали другие народы. – Ради священной Йер-су, быстрее, быстрее…

– Глубже, глубже, глубже, – отзывался он на языке народа, который исчезнет в тумане столетий. – Ради великого Тенгри, чаще, чаще, чаще…

Девушка вжимала его в себя, обхватив сверху повыше бедер, а он отвечал тем же, – обхватив выше бедер снизу и вжимая ее в себя.

Поскрипывая, повозка раскачивалась на лесной тропе в такт движениям любви. Точно так скрипели тысячи повозок спереди и сзади. Топот десятков тысяч запряженных лошадей и закованных в броню всадников сливался в неуемный гул вместе с ударами двупалых верблюжьих ступней и цоканьем живого мяса – коз да баранов, которых орда гнала себе на пропитание. В этот непередаваемый шум то и дело врывались крики грудных детей, требовавших молока. Впрочем, в темноте повозок младенцы быстро стихали, отыскивая пахучие соски матерей.

Качался под крепкими молодыми телами сложенный шатер, и не было под небесами лучшей перины. Когда бедра девушки по имени Гарма пошли в пляс, юноша Оян закрыл ее рот своими губами, чтобы крики счастья не достигли ушей возницы.

– Ты, теперь ты, ты, ты, – тяжко дышала девушка, обняв шею возлюбленного. – Ну же, ну-ну, скорее…

Их горячие языки свились в петлю, и все кончилось, и тела отпали друг от друга.

– Мы как раз успели, – задыхаясь, прошептал он. – Видишь рассвет, моя любимая?

Сквозь крошечные неплотности между шкурами в повозку робко вползали лучи нового дня.

– Да, любимый мой, пора одеваться.

Откинув полог шатра, который служил одеялом и укрытием одновременно, молодые люди натянули нехитрую летнюю одежонку своего народа – кожаные штаны и такие же куртки мехом внутрь. Повернувшись спинами друг к другу, возлюбленные приняли позы крепко спящих. И тут же издали долетели голоса, которые, будто волнами, катились от головы грандиозной орды к ее хвосту.

– Привал, привал, привал, – орали что было мочи конные охранники, оборачиваясь. – Великий шаньюй объявил привал… Привал, привал, привал…

– Вал, вал, вал! – поддакивало лесное эхо. – Вал-вал-вал…

Солнце все упорнее просачивалось в повозки. Поскольку рассвет наступать с такой скоростью никак не мог, влюбленным стало ясно, что голова орды выбралась из глухого леса на открытое место.

Повозка остановилась. От этого проснулся и тут же запищал третий пассажир – грудная девочка, младшая сестричка Гармы.

– Посмотрю, что там, – шепнул юноша Гарме. – И спрошу у твоей мамы таким голосом, будто только что проснулся.

Оян подполз и сунул вихрастую голову в щель, за которой сидел возница. Действительно, впереди солнечные блики забавлялись игрой в ярко-зеленой долине.

– То-то лошади с верблюдами побалуются свежей травкой, да, мам-Багрита? – промолвил юноша, старательно зевая.

Возница обернулся, оказавшись морщинистой женщиной весьма преклонных лет – этак сорока пяти. Ее звали Багритой, она была матерью погодков Гармы и Ояна, а также еще доброго десятка ребят возрастом от двух до тридцати лет. Сейчас как раз настала пора покормить грудью пробудившегося младшего сыночка.

– Подними-ка Гарму и сбегайте посмотреть, что там хорошего нашел на этот раз шаньюй Юйчугянь, кроме очередного водопоя, – ощерилась Багрита беззубым ртом, и воскликнула, взмахнув кнутовищем: – Не привал, а стойбище, вот о чем мечтает мое сердце, да поможет сбыться сему великий Тенгри!

С этими словами Багрита поползла внутрь повозки кормить младшую дочурку.

Припустив что есть к мочи к голове орды, Гарма крикнула на ходу Ояну:

– Сейчас я бы и правда не прочь подольше поспать, Оянчик!

– А мне рядом с тобой толком не спится, – признался тот. – Небесным жаром обдает твое прекрасное тело, Бармица…

Они направлялись на территорию любви, но еще не подозревали об этом.

Когда деревья окончательно расступились, Гарме и Ояну зримо предстала причина, по которой правитель Юйчугянь остановил свой народ. Среди сочных трав мощными округлыми башнями торчали два белых каменного валуна громадной величины. По форме валуны напоминали устремившиеся к небесам пышные, упругие груди молодой женщины. Несомненно, на этих вершинах могли разместиться тысячи человек.

У ближайшего из белых каменных исполинов стоял сам седой шаньюй Юйчугянь со своей обычной свитой: несколько спешившихся воинов личной охраны, всенародный шаман Сэпгэ и его супруга, шаманиха Сарюн. Указывая плетью на черную нору в основании валуна, Юйчугянь говорил, привычно вдыхая смердящий запах главного шамана:

– Точно такие валуны мы видели в Забайкалье, на земле наших предков. Помнишь, Сэпгэ, Яблоновый хребет, скатывающийся с небес в сторону величайшего Байкал-моря?