Когда я был мальчишкой - Леонид Сергеев

— Что поделаешь, — говорит Венька и всё улыбается.

Это меня уже злит по-настоящему. Я уже готов на него наорать, но сдерживаюсь и снова начинаю терпеливо ему втолковывать, что к чему. А Венька смотрит на меня и смеётся, как дуралей.

— Ты всё понял? — под конец спрашиваю я.

Венька захохочет и кивнёт: „Всё!“

Я вздохну. Ну, думаю, слава богу, дошло. А на другой день опять вижу его со скрипкой.

Как-то и говорю Веньке:

— Может, тебе помочь бросить музыку и научить тебя чему-нибудь другому? Например, играть в футбол.

И Венька неожиданно сказал:

— Конечно, помоги.

Я немного растерялся. Я удивился Венькиной поспешности. Мне даже стало жалко его, и я сказал:

— Ну, ты совсем-то музыку не забрасывай. Играй иногда, может, из тебя что-нибудь и выйдет.

— Да нет уж! Чего там! Брошу совсем, — смеётся Венька, — футболистом быть лучше. Только вот завтра у нас в училище концерт. Я его отыграю, и всё.

На другой день, с утра, я ходил по комнатам и думал, чем бы заняться. Змея делать не хотелось, да и нитки нужно было искать. Рисовать надоело, я много рисовал накануне. К тому же, карандаши были не заточены.

Вот так я всё ходил и думал. Но ничего не лезло в голову, как назло. А тут ещё кошка на полу разлеглась. Пнул её как следует. Засунул руки в карманы. Снова ходил, думал и всё выглядывал во двор, не вышли ли ребята с мячом. Но ребят почему-то не было.

И вдруг пришла бабушка и сказала, что все ребята давно на концерте, в Венькином училище, и что только я сижу дома.

Прибежал я в училище, а там и правда все ребята с нашего двора. Сидят, слушают, как играет какой-то мальчишка на рояле. Сел я на крайний стул, тоже приготовился слушать. Но тут мальчишка кончил играть, и все ему захлопали.

После мальчишки на сцену вышел Венька со своей скрипкой и сказал, что сыграет пьеску, которую сочинил сам. Я хихикнул. Все обернулись и посмотрели на меня, но как-то с уважением. Наверно, подумали, что я знаю, какая это „пьеска“.

Венька начал играть. Вначале я не слушал, что он играет, я только смотрел, как он водит смычком. Но постепенно, как-то само собой, я стал вслушиваться. Одни звуки были похожи на плеск воды, другие напоминали ветер, третьи — рожок пастуха.

Я и не заметил, как звуки захватили меня и перенесли в какую-то солнечную страну, где на песок накатывались волны и на высоких деревьях качались плоды. Где рядом разгуливали Буратино с Карабасом, и Дровосек со Страшилой, и Смелые Звероловы с пуделем Арто. Это было какое-то волшебство. Это было как сон. Такого со мной не было никогда.

Венька давно кончил играть, и все ему хлопали, а я всё не мог опомниться.

После концерта Венька подошёл ко мне и сказал:

— Ну как, научишь меня играть в футбол?

— Научу, — сказал я. — А ты всё же не бросай играть на скрипке.

Пирог ни с чем

Когда я был мальчишкой, все ребята в нашем дворе твёрдо знали, кем они будут, когда вырастут. И только я не знал.

Вначале я хотел быть мороженщиком. Я думал, что быть мороженщиком лучше всего. Захотел — и съел пять пачек пломбира сливочного. Или даже не пять, а десять. А надоел пломбир, взял и съел эскимо или целый фруктовый торт из мороженого. Будь тогда я мороженщиком, я всем ребятам раздавал бы мороженое. И ещё, зимой построил бы город из цветного мороженого. С зоопарком и магазинами. И каждый мог бы взять себе с витрины любую игрушку или целого слона из зоопарка. Нужно было только успеть съесть слона за зиму, потому что весной он растаял бы. Ведь он был из мороженого.

Потом мы с Витькой Чижиковым решили стать малярами. Как-то мы вышли на улицу, а наш двор стал светлее и как будто шире. И забор, и глухая стена сарая, и конура Пальмы были покрашены в яркую голубую краску. Мы с Витькой заглянули в сарай и увидели маляра дядю Костю. Он отмывал огромную кисть-дилижанс в ведре со скипидаром.

— А! Это вы! — кивнул нам дядя Костя! — Ну, как двор? Нравится?

— Ещё бы! — сказали мы с Витькой.

— Вот так-то, — улыбнулся дядя Костя. — Становитесь малярами. Маляры красят всё: дома, мосты, машины. Маляры красят улицы. А улицы — это лицо города. И, заметьте, красят всё в яркие красивые цвета. А почему? Потому что красивый цвет поднимает настроение. Правда, веселей во дворе стало?

— Правда! — сказали мы с Витькой и сразу же решили стать малярами.

Но через два дня Витька куда-то пропал. Пришёл я к нему, а он боксирует с воображаемым противником. Делает выпады, пригибается, вскрикивает и сопит.

— Вставай, в стойку! — выпалил Витька и бросился на меня с кулаками. Я попятился.

— Стой! — закричал я. — Подожди! В чём дело?

— Защищайся! — прохрипел Витька и снова замахал кулаками.

Я попробовал отбиться, но Витька сразу же дал мне в поддых, и я свалился на пол.

— Готов! — сказал Витька. — Накаут! — И сел на диван.

Отдышавшись, я закричал:

— Ты что? Спятил? Ни с того ни с сего лезешь драться? Что я тебе сделал?

— Это бокс! — сказал Витька и снова ударил воздух.

— Какой ещё бокс? — спросил я. — Скажи лучше, куда ты пропал? Почему не заходишь?

— Дела, — сказал Витька. — Много всяких дел.

— Какие дела?

— Я решил стать боксёром. Тренируюсь целыми днями.

— А как же маляром?

— Передумал, — сказал Витька. — Скучно это. Всё время крась и крась. Боксёром быть лучше. Бокс — это тебе не краски там какие-то, соображать надо!

И я сообразил. Я тоже решил стать боксёром.

Но после этого я прочитал книгу „Королевские пираты“ и захотел стать мореплавателем. Потом я прочитал какую-то книжку о цветах и захотел стать цветоводом. Ещё я хотел быть поваром, артистом, парикмахером. В конце концов я решил заняться искусством. Я остановился на двух профессиях — художника и музыканта. То есть, иногда мне хотелось быть художником, а иногда музыкантом. А чаще всего — и тем и другим одновременно.

Моим родителям это не нравилось. Мама говорила, что заниматься всем, значит, по-настоящему не заниматься ничем. А отец говорил, что я лентяй и что из меня вообще ничего не выйдет. Но остальные родственники верили в меня. Особенно бабушка. Она говорила, что я очень способный и чем бы ни занимался, всё равно добьюсь успеха. Бабушка понимала меня больше всех. Как только я заявил ей, что хочу заняться искусством, она тут же купила мне акварельные краски и губную гармошку. Когда акварель и гармошка мне надоели, бабушка купила мне масляные краски и трубу. Обычно искусством я занимался по утрам, а потом весь день гонял во дворе в футбол. Долго чем-нибудь одним я не занимался, чтобы осталось время для другого. Немного поиграю, потом порисую, потом снова поиграю, а там уже и ребята вышли во двор с мячом.

С каждым днём я всё больше убеждался, что иметь две профессии очень удобно. Надоела одна, взял и бросил на время, занимаешься другой. И удобно отговариваться; если тебя кто-нибудь ругает, например, за плохую игру на трубе, всегда можно сказать, что ты и не музыкант вовсе, а художник. А музыкой занимаешься просто так, для себя. А если ругают за плохие рисунки, можно сказать, что ты музыкант, а рисуешь для удовольствия. И тогда тот, кто начал ругать, говорит: „А, ну тогда другое дело! Не бросай это занятие. Может, из тебя и выйдет что-нибудь!“

Скоро я заметил, что для занятий и музыкой, и рисованием нужно терпение, и мне расхотелось заниматься искусством.

Я снова стал думать: кем же мне быть, чем заняться?

Целыми днями я слонялся по двору и всё думал. И вдруг пришёл к замечательному открытию. Оказывается, лучше всего было вообще ничего не делать. Я просто гулял или ходил от одного приятеля к другому и всем давал разные советы. Я давал отличные советы.

Я заходил к Вовке Перцову и смотрел, как он накалывает бабочек в гербарии. Вовка хотел стать натуралистом и всё время ловил разных насекомых. Вовке я советовал устроить выставку своей коллекции.

Витька по-прежнему занимался боксом, и ему я советовал поступить в спортивную школу.

Больше всех я советовал Женьке Монину. Я дал ему много ценных советов. Женька любил рисовать и собирался стать художником. А уж в живописи я разбирался! Я же до этого сам хотел быть художником. Несколько раз мы с Женькой рисовали вместе. Но каждый раз, когда у меня что-нибудь не получалось, я откладывал работу и шёл гулять на улицу. Заходил к Вовке или к Витьке и что-нибудь им советовал.

Вот так я всё ходил, всё смотрел и советовал.

„Я-то ещё успею чем-нибудь заняться, — думал я о себе. — Ведь я такой способный! Моё время ещё придёт!“

А время, как назло, тянулось медленно. И главное, я почему-то очень уставал от ничего не делания. Даже больше, чем когда занимался чем-то.