Два миллиарда причин - Леонид Зайцев

Обшарив всю квартиру в поисках записки, в которой она могла объяснить своё внезапное исчезновение, и не найдя таковой, я испугался уже всерьёз. Вкупе с сегодняшним происшествием, стоившим мне старого портфеля и истерики жены, эта пропажа начинала казаться весьма зловещей.

Первым делом надо обзвонить её подруг, решил я, благо, что их совсем не много и все их телефоны занесены в записную книжку, всегда лежавшую на тумбочке у телефонного аппарата. Возможно, она связалась с одной из них, когда покинула квартиру. Однако, набирая по порядку все телефонные номера подруг своей жены, я каждый раз в ответ на свой вопрос о том, не звонила ли сейчас вам Настя, слышал один и тот же ответ:

– Настенька не звонила. – И с неподдельным интересом, – а у вас что-то случилось? – словно все эти курицы вышли из одного яйца и мыслили, как и говорили, в унисон.

От отчаянья я даже позвонил в полицию, заранее, впрочем, зная, что они мне ответят – и не ошибся. Меня очень вежливо, но вполне однозначно послали, как только услышали, что моя супруга пропала из квартиры несколько минут, а не три дня назад. Даже мой рассказ про украденный портфель вызвал у стражей порядка больше интереса. Однако, как только они узнали о том, что в портфеле не было ничего ценного, да и сам он был старым и дешёвым, меня послали ещё раз, попросив не отвлекать людей от серьёзной работы.

Что ещё я мог сделать? Только позвонить своей маме, которая наш брак не одобряла с самого начала.

– Сынок, – говорила она, – поверь женскому чутью – эта особа не та, за кого себя выдаёт! И она нацелилась на нашу квартиру.

Вот поэтому нам и приходилось жить на съёмной жилплощади, дамы две мои самые любимые женщины не загрызли друг друга в кухонных склоках. Никогда не понимал, почему мать и жена очень редко могут поделить между собой мужа и сына, хотя для них обеих он исполняет совершенно разные функции!

– Мама, – всегда отвечал я, – живи в нашей квартире и ни о чём не беспокойся. Ты же знаешь, что у Насти есть своя жилплощадь.

– А чего ж тогда по чужим углам скитаетесь?

– Потому что денег всегда не хватает, – устало, уже в который раз объяснял я, – за настину квартиру в центре мы в четыре раза больше получаем, чем платим за съём этой!

– А кормить она тебя станет? – не унималась мать. – А клизму поставить сможет, если тебя запрёт, как тогда в десять лет?

У всех мам есть такай пунктик – будь нам хоть полтинник, но они продолжают считать нас детьми, не способными решать свои проблемы. Отвязаться от их объятий так, чтобы не обидеть маму, есть искусство, доступное не каждому! В итоге звонить маме я передумал, там Насти точно быть не могло.

Итак, я остался один на один со своей бедой. Мобильный жены продолжал приятным женским голосом предлагать мне позвонить позже. Куда уж позже? На улице давно стемнело, с тротуаров исчезли прохожие, рассосались автомобильные пробки, и только Насти не было рядом со мной.

Я сел у телефона и стал ждать. Если её похитили, то должны позвонить с требованием выкупа. Что можно быстро собрать? Лихорадочно соображал я. Продать дачу соседу, который давно на наш участок глаз положил. Это раз. «Ниву» мою за полцены спихнуть, если срочно. Это два. Карточки кредитные обнулить. Это три. Но хватит ли? Похоже, я совсем перестал нормально соображать.

А, если не хватит, то есть ещё супермодный портфель из бутика! Пусть это подарок Насти, но я ничего не пожалею, чтобы вернуть её себе. Я бросился, как кошка, и схватил портфель. Его кожа приятно ласкала мои ладони. Даже на ощупь было ясно, что эта вещь не из дешёвых. Но он оказался раскрыт, и внутри портфеля лежала какая-то бумага, вернее листок, вырванный из блокнота. Я сунул руку в портфель, достал его, развернул, и прочёл одно единственное слово, написанное печатными буквами: «ПУТЬ».

Чтобы это значило? Листок был вырван из блокнота, всегда лежавшего рядом с телефоном. И вырван был только что, ибо до этого и блокнот был закрыт, и портфель, упакованный в целлофан, лежал в шкафу.

Где-то у меня имелся травматический пистолет, купленный по случаю и забытый в недрах стираного белья в шкафу, ибо я, один чёрт, не смог бы никогда выстрелить в человека. Однако я всё же решил его разыскать. Похитителям моей жены не поздоровится, когда я, вооружённый и бесстрашный, загоню их в угол!

Пистолет долго не желал находиться, зато, когда я всё же докопался до него, то был награждён ещё и находкой пачки запасных патронов, что могло оказаться очень кстати, если врагов окажется слишком много.

Так я и стоял, прижимая к груди одной рукой портфель, а другой пистолет и патроны, когда в дверь позвонили. Весь растрёпанный, с сумасшедшим взглядом я пошёл открывать милиции. Видимо, участкового ко мне направили после моего звонка «02». Однако прежде чем открыть дверь, я, в силу привычки, привитой мне с детства, прошедшего в неспокойные девяностые годы прошлого века, сперва посмотрел в глазок, и чуть не упал в обморок – по ту сторону двери, всё с теми же ничего не выражающими лицами, стояли два уже знакомых мне близнеца.

Я помнил, что перед стрельбой затвор пистолета надо передёрнуть (по крайней мере, так говорят и делают в кино), но руки у меня были заняты, поэтому я просто громко, чтобы близнецы услышали, закричал в сторону двери:

– Я вооружён! Верните мне жену, или буду стрелять! – и вновь припал к дверному глазку, чтобы увидеть результат, который возымели мои слова.

Двое бандитов переглянулись, вновь без всякого выражения.

– Что он делает? – спросил тот, который стоял слева от двери.

– Собирается в кого-то стрелять из незаряженного пистолета, – бесцветным голосом ответил тот, что стоял справа.

– Если в нас, – также с полным отсутствием эмоциональной составляющей в голосе произнёс первый, – то ему надо открыть дверь, ведь через железо пули не пройдут.

Больше всего меня пугала их полная невозмутимость. Пугала даже больше, чем их способность безошибочно выходить на свою жертву посреди огромного современного мегаполиса, вплоть до квартиры.

– Я уже вызвал полицию, – прокричал я сквозь дверь, продолжая прижимать к груди портфель, пистолет и патроны, совершенно не представляя, что предпринять в данной ситуации. – Вас сейчас арестуют и заставят сказать, куда вы дели мою Настю!

– Куда мы дели Настю? – спросил левый, совершенно игнорировав угрозу скорого появления полиции.

– Мы не знаем, куда дели Настю, – сказал правый, – просто отдай сосуд. Ты можешь разрушить мир, ты не понимаешь.

Однако теперь я уже был близок к истерике и не воспринимал смысла их слов. Я знал лишь одно – моя жена у этих людей, но они не желают мне её возвращать просто так, им нужен какой-то кувшин! Но у нас в доме не было кувшинов! Только чайники и кофеварка.

Где-то в подъезде хлопнула дверь, вселив в меня оптимизм и новые силы.

– А вот и полиция, – закричал я, – сдавайтесь!

– Надо всё же было его ликвидировать, – произнёс левый, – простите, коллега, что не поддержал вашего мнения. Давайте исправим ошибку и заберём сосуд.

– Хочу напомнить, коллега, – ответил на это предложение правый, – что сосуд нельзя получить силой, он должен передать его добровольно.

– Силой нельзя, – подтвердил левый близнец, – но забрать имущество после смерти временного владельца вполне допустимо.

– Ты действительно готов умереть за него? – спросили они хором.

Боже мой, взмолился я, похоже, меня сейчас будут убивать, причём, я совершенно не понимаю, за что! Господи, укажи путь к спасению!

– Не смей желать! – успел я услышать из-за двери совместный вопль обоих близнецов, как в голове у меня с треском разорвалась бомба, коридор поплыл перед глазами, и я, судя по всему, потерял сознание.

Глава 3.

Если вам кто-то скажет расхожую фразу: «едва я очнулся, как увидел…», не верьте ему. Когда приходишь в себя после потери сознания, то сначала слышишь, а уже после фокусируется зрение, так как наш слуховой аппарат, являясь верхом эволюции биологической механики, менее подвержен поломкам и реже выходит из строя в результате внешнего воздействия, чем точно настроенная система визуального контроля – то есть глаза.

Когда я начал приходить в себя, то сначала услышал странный обмен мнениями над моим телом. Странный уже потому, что это явно не были близнецы, а больше никого ни внутри, ни рядом с нашей квартирой я не наблюдал. Но говорили обо мне, в этом никакого сомнения не было, что следовало из самого контекста разговора.

– Этот точно не из первородных, – густо пробасил один из присутствовавших, и моего слуха коснулся звук, похожий на перестук подкованных лошадиных копыт по брусчатке мостовой в центре столицы.

– Я бы сказал, что он даже не результат их сексуальных экспериментов со смертными, – поддержал его второй, до противности ворчливый голос.

– Может, кто-то из Старших? – с сомнением произнёс первый, и конь под ним заржал, выбив очередную дробь подковами по камню.