Абсолютный игрок - Василий Головачев

Такой самостоятельной технической системой была и погранзастава «Сокол», на которой проживала семья пограничников: четверо мужчин и три женщины. Их вахта началась всего полгода назад, и наблюдать за Вселенной им еще не наскучило…

Иштван Кара очнулся.

Он стоял посреди зала визинга погранзаставы, представлявшего собой небольшой прозрачный купол с черным полом, и как завороженный смотрел на две яркие звезды в зените, похожие на чьи-то внимательные глаза. Погранзастава «Сокол» располагалась не в соседней с Солом звездной системе и даже не в соседней Галактике, свет отсюда добирался бы до Геи полтора миллиарда лет, поэтому ни о каком знакомом рисунке созвездий речь не шла. Станцию строили на спутнике небольшой желтой звезды, безводном и безатмосферном, хотя он и имел запасы льда и замерзших газов; сила тяжести на этой малой планетке составляла лишь десятую долю земной, что не доставляло неприятных ощущений обитателям станции, внутри которой поддерживалась нормальная сила тяжести.

Звезда в настоящий момент скрывалась под полом визинга, и это позволяло видеть другие звезды, количество которых уменьшалось с каждым часом, и Стенку Космориума, разделявшую видимый космос на две части. Но если у человека от слова «стена» возникала определенная ассоциация, вызывающая в памяти образ кирпичной, каменной или деревянной стены, то Стенка Космориума больше походила на земное северное сияние, на бесконечную волокнистую вуаль, сотканную из багрово светящихся паутинок и жилок, и казалась ненадежной, хрупкой, пушистой, полупрозрачной, легко преодолимой. На самом же деле пробить ее, проникнуть сквозь Стенку в глубины домена не смог ни один земной корабль, в том числе и звездолеты «струнных» видов. Их просто выворачивало обратно, словно Стенка действительно была односторонней поверхностью, как предположили ученые еще сотни лет назад. Не реагировала она и на энергетическое воздействие и локальное изменение топологии вакуума, не говоря уже об оружии попроще, созданном на основе применения пучков частиц высоких энергий и силовых полей. Стенки Космориума оказались «абсолютным препятствием», что ясно указывало на их предназначение: закапсулировать поврежденную нагуалями часть метагалактического домена и «не пущать заразу чужих Законов» за ее пределы, где экспансия иной реальности не приобрела еще «масштабов летального исхода».

Теперь люди знали, что часть ограниченной Конструктором Вселенной была велика, но все же конечна, и это давало некую надежду на «исцеление» ее поврежденного органа, на нейтрализацию «колючек» и в конечном итоге на очищение пространства от нагуалей. Однако шли годы, десятки лет, столетия, а проблема уничтожения нагуалей не решалась. Человечество не росло в интеллектуальном отношении, едва не растеряло доставшиеся по наследству научные и культурные достижения, но тем не менее уцелело, понемногу пришло в себя и к десятому веку после катастрофы достигло уровня двадцать третьего века новой эры, хотя по календарю шел уже три тысячи триста тридцать девятый год от рождения Христова.

Численность человечества к этому моменту достигла четырех миллиардов, большинство из которых расположилось на Гее, превратив планету в гигантский технологический муравейник, а остальные освоили две небольшие планеты, вращающиеся вокруг Сола, связав их системой метро. К счастью, люди не разучились строить сооружения, способные без их вмешательства поддерживать жизнедеятельность сотни и тысячи лет.

Сумерки цивилизации понемногу отступали. Появились новые гениальные исследователи, творцы, создатели технологий и произведений искусства, человечество стало подумывать об экспансивном завоевании космоса, заросшего нагуалями, но все же пригодного к использованию и заселению. Вот только репродуцировать людей с паранормальными способностями оно почти перестало. Паранормы, или интраморфы, как их называли, рождались все реже и реже. Возможно, поэтому решение проблемы очистки космоса от «мха» нагуалей было все так же далеко. Космориум продолжал медленно умирать. Звезды, натыкаясь на сверхпрочные нити нагуалей, взрывались, гасли, отвердевали, планеты постепенно теряли тепло, остывали, разрушались, превращались в мертвые каменно-металлические обломки, в скопления камней и льда, в пылевые сгустки и пояса.

Среди тех, кто пытался спасти цивилизацию во время войны с ФАГом, а потом поднять ее до былых высот, были не только работники спецслужб человечества, защитники, безопасники, спасатели, пограничники, но и ученые, предложившие свои методы выживания и развития уцелевшего вида хомо сапиенс. Часть из них отстаивала концепцию неоплатонической космогонии: Мироздание поддерживается в относительной устойчивости только благодаря усилиям очередного Творца. Рано или поздно Творец ослабевает, в «щели» Мироздания проникает Хаос, и наступает пора перемен, конец Эона, конец космического цикла. В домене, давшем жизнь человеческой расе, конец этого цикла ознаменован был появлением нагуалей. Стенки, охватившие гигантский кусок домена с «колючками» нагуалей, означали ожидание. По идее ученого, предложившего эту концепцию, в космос, заросший чужими Законами, должен был прийти новый демиург, чтобы приспособить его для своих целей. Останется ли в этом измененном космосе место для человечества, ученый не знал. Этим ученым был Иштван Кара, согласившийся войти в семью пограничников и поработать вдали от центра земной цивилизации, на заставе «Сокол», расположенной всего в тридцати днях полета со световой скоростью от одной из Стенок Космориума.

Это была именно семья, а не коллектив единомышленников и сотрудников, работающих над одной проблемой. Со времени катастрофы земное человечество (не считая интраморфов), чтобы выжить, сохранить себя как вид, перепробовало множество способов социальной организации, и одной из оптимальных ячеек нового общества считалась семья из семи человек: четверо мужчин – три женщины или четверо женщин – трое мужчин. Получалась группа из «семи Я» – семья, дружная и достаточно прочная, смена партнеров в которой чередовалась с периодическим воздержанием, стимулирующим творческие процессы. Иштван Кара до этого уже жил семейной жизнью, но в семье из четырех партнеров, и не особенно огорчился, когда его вежливо попросили подыскать другой семейный очаг: он слишком много времени отдавал своим теоретическим исследованиям. В семье из семи человек его отношение к «супружеским» обязанностям оказалось достаточно приемлемым, и он остался на погранзаставе, почти счастливый от того, что может большую часть времени отдавать работе, научному поиску и наблюдениям за космосом.