Гибель и возрождение - Йен Пирс

Убаюканный похвалами, Боттандо разнежился и чуть ли не мурлыкал от удовольствия, почти единолично прикончив вторую, а затем и третью бутылку кьянти.

И все же такой стреляный воробей, как он, должен был догадаться, что его пригласили сюда неспроста. Все эти знаки дружбы и восхищения должны были насторожить его, однако вино и жара сыграли с ним злую шутку — он напрочь утратил бдительность. К тому же в глубине души Боттандо был очень доверчив, несмотря на многолетнюю службу в полиции и обширный опыт общения с мошенниками всех мастей и даже более того — с высоким начальством.

Он совершил сразу две ошибки: во-первых, убедил себя, что все они — коллеги, а значит, играют на одной стороне. А во-вторых, поверил, что они и в самом деле восхищаются им и ценят его заслуги.

Боттандо купался в самодовольстве и благодушии до тех самых пор, пока старший из сотрапезников — в прошлой жизни, когда Боттандо возглавлял полицейский отдел в Милане, он отослал этого типа подальше с глаз долой — не наклонился к нему и с вкрадчивой улыбкой сказал:

— Скажи, Таддео, как ты себе представляешь будущее управления? Я имею в виду отдаленное будущее, на годы вперед.

Боттандо начал разглагольствовать о международном сотрудничестве и связях с регионами, о новых компьютерах, об оборудовании и о новых законах, которые облегчат процедуру конфискации незаконно вывезенных ценностей.

— А ты сам? Какую роль ты отводишь себе?

Если до этих пор он еще не почуял подвоха, то здесь уж точно должен был догадаться. Но нет, он и тут не заметил, что дверца огромной ловушки гостеприимно распахнута и готова принять его в свои объятия. Он заговорил о командном духе, о лидерстве, о наблюдательных функциях, об изучении иностранного языка; сам он владел французским — если не в совершенстве, то вполне свободно.

— Хорошо, хорошо. Я так рад, что мы мыслим в одном направлении. Это значительно облегчает нашу задачу.

И только сейчас, несмотря на одурманивающее действие жары, еды и питья, Боттандо вдруг ощутил предупреждающий укол где-то в основании массивного затылка. Он мысленно подобрался, приготовившись к отпору, и ждал, что последует дальше.

— Ты, наверное, знаешь: грядет большая реорганизация. Создается новая структура.

— Какая именно? Я снова что-то упустил?

Нервное покашливание.

— О Боже, нет. Проект еще не опубликован. Ты фактически первый, кто слышит о нем. Мы решили, что так будет лучше, поскольку он напрямую коснется тебя.

Боттандо продолжал молчать, вопросительно выгнув бровь и насторожившись еще больше.

— Честно говоря, я сам не в восторге от этих перестановок.

Боттандо не сомневался в фальшивости подобного заявления. «Небось сам и затеял», — подумал он.

— У нас столько людей не имеют ни малейшей перспективы карьерного роста. Продолжительность жизни увеличивается, старики активно работают, а куда девать молодежь? Из правительства уходят лучшие кадры, молодые люди не видят перспективы роста.

К счастью, мы теперь живем в общеевропейском пространстве. Мы вступаем в новую эру, Таддео, и должны быть готовы к запросам этого времени. Нужно готовить себе место заранее — потом будет поздно. В связи с этим мы приняли решение — не подумай, что это только моя идея, ознакомить тебя с грядущими переменами.

— Э-э… с какими переменами?

— Первое: есть идея учредить межправительственную контактную группу, сотрудники которой будут заниматься согласованием общеевропейских проектов. Для начала предполагается попробовать ее силы в какой-нибудь одной сфере.

Боттандо кивнул. Он уже слышал об этом. Каждые полгода какой-нибудь умник из министерства пытался продвинуться за счет очередного международного проекта. Правда, пока из этого ни разу не вышло ничего путного.

— И второе, в конечном счете связанное с первым. Суть его заключается во взаимодействии твоего управления с новой международной структурой, призванной заниматься охраной культурного наследия.

— Что-что?

— Это общеевропейская организация, финансируемая Брюсселем, но нашему министру удалось убедить всех, что возглавить ее должен итальянец. Конкретно — ты.

— Ну да: сидеть и сочинять меморандумы, которые никто никогда не станет читать.

А вот это уже зависит от тебя. Вероятно, ты столкнешься с сопротивлением. Да ты и сам всегда сопротивляешься любым нововведениям. В общем, твоя задача сделать эту структуру полезной и нужной.

— Там будет много иностранцев? — с подозрением спросил Боттандо.

Они пожали плечами.

— Тебе решать, кто там будет работать. Нужно еще обдумать бюджет, зарплаты. Естественно, штатное расписание должно быть сбалансированным.

— Значит, будут иностранцы.

— Да.

— И где же будет находиться штаб новой еврочепухи?

— Это пока под вопросом. Конечно, разумнее всего было бы расположить его в Брюсселе, но…

— В Брюссель я не поеду, — заявил Боттандо. — Там дождь и…

— …но исходя из других соображений предпочтительнее было бы здесь.

— Из каких же?

— Ну, например, из таких, что деньги, потраченные в Брюсселе, идут в бюджет Бельгии, а деньги, потраченные в Италии, идут в наш карман. Не говоря о том, что Италия — культурный центр Европы. Количество памятников на каждый квадратный километр у нас самое высокое в мире. По кражам у нас тоже первое место. Так что мы будем изо всех сил лоббировать в пользу Италии.

— А как же мое управление?

— Номинально остается за тобой, но, само собой разумеется, львиную долю работы тебе придется переложить на плечи кого-нибудь, кому ты можешь доверять.

Боттандо откинулся на спинку стула, и по мере того, как сказанное доходило до него во всей своей полноте, его хорошее настроение медленно испарялось.

— У меня есть выбор?

— Никакого. Дело слишком важное, чтобы учитывать личные пожелания. Это вопрос национальной чести. Если ты откажешься, твое место займет другой. Через неделю ты должен приехать в Брюссель с готовым планом работы новой организации. В ближайшие дни тебе придется как следует потрудиться.

Не зная, радоваться ему или сердиться, Боттандо вернулся в офис, чтобы обмозговать все плюсы и минусы неожиданного предложения, и, по своему обыкновению, вскоре заснул.

Таким образом, время для анонимного звонка о готовящемся ограблении было выбрано не совсем удачно.

В половине седьмого вечера Джонатан Аргайл шагал по римским улицам, отчасти даже наслаждаясь вечерней сутолокой — горожане спешили к ужину домой. Он устал. День выдался длинный и утомительный: с утра — лекции, которые превратились в рутину с тех пор, как он понял, что его знаний более чем достаточно, чтобы удовлетворить невысокие запросы слабых студентов, и перестал их бояться; потом два часа в душном чулане, служившем ему кабинетом, где к нему постоянно врывались студенты: «Нельзя ли мне сдать эту работу попозже?» или «Не могли бы вы снять ксерокопию с этой книги, чтобы мне не торчать из-за нее в библиотеке?» Он отсылал всех прочь и просил впредь не отвлекать его по пустякам. На все их просьбы он отвечал: «Нет».

Нет и еще раз нет. К огромному его удовольствию, случайная перемена рода деятельности (девять месяцев назад он оставил карьеру торговца картинами и согласился на предложение университета прочитать цикл лекций по искусству барокко) выявила в нем доселе неведомую ему самому авторитарность. Несчастные, имевшие неосторожность выбрать его курс по романскому искусству и архитектуре с 1600 по 1750 год, дрожали от страха, отправляясь к нему на экзамен, а он ворчал, что студенты невероятно поглупели в сравнении с тем временем, когда он сам учился в университете.

Барокко. Контрреформация. Бернини и Борромини2, Мадерна3 и Поццо4. Классные ребята. Рим — единственный город мира, где не нужны никакие слайды и репродукции: просто бери своих балбесов и води их по улицам. По понедельникам студенты отправлялись в пешие походы по городу одни, по средам он выводил их на экскурсии самолично. Mens sana in corpore sano5. Здоровье и знания в одном флаконе. Не так уж мало, учитывая не особо сумасшедшую плату, которую вносили ослепленные любовью родители за то, чтобы покрыть своих отпрысков тонким слоем культурного налета.

Еще более удивлял Аргайла открывшийся в нем педагогический талант. Непостижимым образом ему удалось передать свою безудержную страсть к исследованию «белых пятен» эпохи барокко своим студентам. Не всем, конечно, а лишь одной пятой от общего количества, однако коллеги говорили, что это очень большой процент, учитывая, с каким сырым материалом им приходится работать.

Он даже не готовился к лекциям: единственной проблемой для него было решить, какие страницы истории оставить за рамками учебного курса. Каждый раз этот выбор давался ему с трудом, потому что рассказать хотелось решительно обо всем.