Домой хочу - Антон Макаренко

Учился Семен на "отлично" и работая по-стахановски.

А если приходилось ему где-нибудь старшим быть или бригадиром, так уже кругом никаких разговоров не было. Хватка у него была железная: посмотрит только удивленно, поднимет одну бровь, и каждый понимает, что разговоры кончены.

В этом году он приехал в Москву, а нас здесь целая кояопия - бывших колонистов. И вдруг узнаем, едет Семен Дружное получать орден. Конечно, чествовать. Встретили, обнимались, целовались и спрашиваем, за что орден. А он молчит.

- Да говори, это же ни на что не похоже!

Пришлось ему все-таки разговориться:

- Да... за боевую подготовку.

- Ну?

- Я же сказал.

- Ничего ты не сказал... Какая боевая подготовка? Что ты сделал? Летаешь? На чем летаешь?

- Эсбэ.

- Скоростной бомбардировщик?

- Угу.

- И что?

А он поднял руку, повертел пальцем в воздухе, пойми, что это значит: мертвая петля или штопор, или какое-нибудь там скольжение. Так ничего и не добились. Не за один день, постепенно все-таки кое-что выяснили: отпуск у него на два месяца; бабушка его еще жива и живёт с ним при каком-то аэродроме; хочет Семен побродить по музеям Москвы. Мы вообразили, что он нуждается в нашей помощи. Но однажды он остановился против одной церкви на Ордынке, посмотрел, помолчал и вдруг говорит:

- Шестнадцатый век, вторая половина.

Мы прямо в восторг пришли, хором потребовали объяснений, кричали, просили, но добились только одного слова:

- Шатровая.

Показал рукой и пошел дальше.

Больше всего приставал к нему Виталий Горленко. Виталий теперь авиаконструктор, до зарезу ему нужно было узнать мнение Семена насчет прицельного аппарата для бомбометания.

На разные лады расспрашивал:

- А может, так удобнее? А если отсюда залезть? А с этой стороны неудобно? А если такое приспособление?

Семен внимательно выслушал все его вопросы, потом молча достал карандаш и бумагу, оглянулся, дернул Виталия за рукав и потащил его в самый дальний угол. А ведь мы его друзья уже десять лет. С Виталием он, представьте себе, разговаривал долго, доносились до нас отдельные непонятные слова: "угол перемещения", "инерция будет мешать". Кончили они совещание, мы и говорим:

- Что ж ты нам не доверяешь?

- Доверяю, - говорит.

- Так почему?

Подумал немного, улыбнулся даже, сказал:

- Доверяю, что из любопытства спрашивать не будете.

Видите, какая речь!

Однажды мы его поддразнили. Фашисты, говорим, теперь вооружаются, как - ты на это смотришь? Настроят бомбардировщиков, плохо нам придется.

Тогда он целую речь сказал, первую, может быть, речь, какую мы от него слышали.

- Настроить они могут... Только... люди какие. Можно послать сто бомбардировщиков, - и ни одна бомба в цель не попадет. А рассеивание... знаете какое? До десяти километров.

- Ну, так что? А у нас?

Семен неохотно хмыкнул, даже отвернулся, из скромности, конечно.

- Да говори!

- У нас... другое. Можно... двенадцать бомб посадить в одну точку. Точность прицеливания - очень важное дело.

- И что?

- Ничего... ничего не останется.

Вот тут только мы начали догадываться, за что он получил орден. Мы представили себе Семена в деле, на высоте семи или восьми километров в тот момент, когда он прицеливается, когда он собирается спустить на врага двенадцать, или сколько там, бомб. Мы представили себе его добродушно-румяное лицо, его спокойно-уверенную точность, его прищуренный глаз. Мы хорошо знали, что, уничтожив врага, он ничего не изменит в этом лице, он не захочет и тогда сказать ни одного слова.

А может быть, он тогда и позволит себе сказать свое любимое "угу". Во всяком случае, это будет хорошо сказано.

Семен прожил у нас только двенадцать дней. Получил какое-то письмо и собрался на вокзал. Мы спросили, в чем дело.

И неожиданно для нас он ответил:

- Дамой хачу.

Мы узнали старые нотки, это самое деревенское "а", стало как-то тепло на душе.

- Домой? Где же это?

- Там... Аэродром... Поведем паше звено на первое место.

Поеду... домой.

И уехал.

У нас на Украине о некоторых характерах говорят: "Комусь кыслыци сняться" - это значит: кому-то плохо придется.

Если фашисты вздумают полезть на нашего "дамой хачу", пускай им лучше заранее снятся кислицы.

Вот какие интересные бывают на свете характеры!

МАКАРЕНКО Антон Семенович (1888 - 1939). Домой хочу. Впервые опубликован с сокращениями в журнале "Дружные ребята", 1937, № 9 - 10. Печатается по изданию: Макаренко А. С. Собр. соч.: В 5-ти т. Т. 4. М.: Правда, 1971.