Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники - Роман Романов

Вика оглядывает мою черепушку и говорит слегка виноватым голосом:

– Ну, махонькая царапина только, никакой крови нет… Ты же не будешь про какую-то там царапинку родителям говорить?

– Ладно, не буду, – великодушно обещаю я, но тут же непререкаемым тоном заявляю: – Но только сейчас мы будем играть в концерт! – Теперь, когда сестра передо мной провинилась, я могу диктовать свои условия.

– Хорошо, – легко соглашается Вика. – Что будем петь – «Веселых ребят»? «Папа, подари мне куклу»?

– Не-а, не могу, у меня же нет шевелящихся брюк, – говорю со вздохом, подразумевая роскошные брюки-клеш, какие в то время непременно носили исполнители всех ВИА. – Я лучше буду Софией Ротару!

Стремглав несусь в родительскую спальню, срываю с пирамиды подушек белые капроновые накидушки и сооружаю себе пышное платье, как у певицы в программе «Песня года». В это время Вика создает образ Розы Рымбаевой: из фиолетовой шали с сотней затяжек делает юбку, завязав ее на боку, надевает тяжелые белые бусы и достает из шкафа мамины лакированные туфли на выход. Трогать их Вике категорически запрещается, так же как мне – брать отцовские «бриллиантовые» запонки с большими переливчатыми стекляшками.

Вика снова усаживается в седло велосипеда и гордо крутит педали, то и дело теряя обувь, которая ей велика размеров на восемь. Это не смущает юную «Рымбаеву»: она ездит по комнате и громко распевает о том, что, дескать, любовь ее нечаянно настигла и вся планета распахнулась перед ней.

С энтузиазмом отыграв концерт, мы в финале двадцать семь раз исполняем на бис припев популярного шлягера «Куба далека – Куба рядом», аккомпанируя себе вместо гитар на ракетках для бадминтона. Горланим песню с неподдельным ликованием, какое, наверное, возможно лишь в глубоком детстве. Как пить дать, в тот день мы своим ором довели всех соседей до нервного припадка.

За полчаса до прихода родителей срочно начинаем уборку территории. Упихиваем весь хлам обратно в черную дыру кладовки, и игровая Вселенная бесследно исчезает до нового Большого Взрыва.

– Ты же ведь не скажешь маме про туфли? – уточняет Вика, пристально глядя мне в глаза: знает, что в случае раскрытия тайны ее ждет суровый нагоняй.

– Ну конечно нет! – с честным лицом обещаю я, даже не отводя взгляда. – Ябедничать нехорошо!

Разумеется, едва папенька с маменькой переступают порог дома, я первым делом сдаю Вику со всеми потрохами. Догадываюсь, что на следующий день меня настигнет жестокое возмездие: скорее всего, будут бить головой об пол и обзывать непотребными словами. Но это завтра, а сегодня я сполна испытаю сладость тайного нашептывания и уличения сестры в дурных поступках – пусть уже родители сделают ей внушение, а то что-то много стала себе позволять!..

Разбор полетов

Время от времени родители в воспитательных целях устраивали Виктории промывку мозгов – для этого в семье была введена особая процедура, которая и называлась «делать внушение». Уверяю вас, ничего общего с гипнотерапией и суггестивными методами воздействия она не имела – больше напоминала прямую психологическую атаку на неокрепшее детское сознание.

Ее сажали на стул перед диваном, где находились представители «святой инквизиции» (отец, мать и ваш покорный слуга), и начинали «разбор полетов». Забиваясь в угол, я старался полностью копировать отца с его озабоченным выражением лица, с руками, тяжело лежащими на коленях, непроизвольно дергающейся ногой (последствие какого-то нервного заболевания) – и реально превращался в маленького старичка. В меня словно вселялся дух молчаливого осуждения: сжав губы, я смотрел на Вику с грустным порицанием – мол, что же ты творишь, сестра? И если родители давили на нее словом, то я, маленький монстр, делал это при помощи выразительного взгляда.

Долгая процедура внушения в основном состояла из стандартного набора нравоучительных монологов и призывов делать то, что положено нормальному человеку, а не что первое взбредет в голову. Непредсказуемость же и нелепость Викиных поступков была просто притчей во языцех – рассказы о ее нездоровых чудачествах прочно вошли в семейные хроники.

Вот, к примеру, история, которая произошла еще до моего рождения (Вике тогда было около четырех) – родители даже спустя годы вспоминали ее с ужасом и негодованием. Как-то поздней весной пошли с малюткой поиграть во дворе, в песочнице, и оставили на три минуты одну: надо было за чем-то сбегать домой. Когда же снова вышли на улицу, той уже не было ни в песочнице, ни перед домом, ни вообще во дворе – словно в воду канула. Что тут началось! Обезумев от беспокойства и полные самых дурных предчувствий, мама с папой начали метаться по окрестностям, выспрашивать у людей, не видел ли кто девочку с бантиком и ведерком в руках, – все безрезультатно. Когда уже хотели бежать в милицию с заявлением о пропаже, догадались спуститься на Амурский бульвар – и что бы вы думали: Вика совершенно спокойно стояла у клумбы, рвала росшие по бордюру одуванчики и наполняла ими ведерко.

«Ну вот как можно было никому ничего не сказать и уйти аж на бульвар?! Как можно было догадаться без взрослых перейти дорогу с машинами?!» – спустя десятилетия возмущенно восклицали родители, отказываясь понимать мотивы столь чудовищного поступка: с их точки зрения, подобное поведение четырехлетнего ребенка было продиктовано непростительным эгоизмом.

Не имело смысла доказывать, что Вика могла это сделать без всякого злого умысла, просто внезапно захотела собрать букет цветов, что спонтанность – это так естественно для малышей. Всем адвокатам детской самостоятельности они заявляли: дитя имеет право делать лишь то, что не нарушает покой взрослых и не выводит их нервную систему из равновесия. Все остальные варианты – просто ложь, пиздёжь и провокация.

С тех самых пор Вика время от времени чудила. Один раз изрезала новое материнское платье, чтобы сшить пару костюмчиков для пластмассового пупса. Когда маменька увидела это безобразие, ее чуть кондрат не хватил; сгоряча она забыла похвалить дочь за стремление к рукоделию, сказать, что в будущем та может стать первоклассным модельером – зато наверняка произнесла много других слов, неправильных с точки зрения педагогической психологии.

В другой раз, по рассказам отца, Виктория с подругами пошла на улицу христославить – что это такое, для меня по сей день загадка, но, судя по всему, нечто ужасно постыдное: девочки вроде бы как выпрашивали у прохожих денег на мороженое или кино. Доброжелательные соседи застали Вику за этим занятием и тут же доложили родителям, а те чуть не умерли со стыда: вот ведь что теперь люди подумают об их приличном семействе!

Ах, конечно, родители прекрасно понимали, почему так происходит с их непутевой дочерью: когда Вика родилась, пришлось вливать в нее литры чужой крови,